Ученик монстролога. Проклятье вендиго - Рик Янси

Через час доктор Уортроп сдался и присоединился ко мне у возрожденного костра. Мы мало говорили, зорко смотрели и держали руки на оружии, вздрагивая от каждого хруста ветки или падающего сухого листа. А над нами по небу бежали низкие тучи, убавляя свет до истощенного серого — сильный ветер набрасывал это покрывало на угрюмую землю.

Воздух вокруг нас был неподвижен, он накрывал нас ядовитым саваном гниющей растительности с легким привкусом смерти, густого и терпкого запаха разложения. «Смрад гниения и тлена», как назвал его Хок. Он пронизывал весь наш лагерь. Я чувствовал, что он исходит от моей одежды. В своих городах мы отрешились от смерти, задвинули ее в пыльный угол, но в пустыне она всегда рядом. Это любовница, которая творит жизнь. Чувственные объятия хищника и жертвы, оргазменный предсмертный крик, последний спазматический выплеск крови, даже безмолвное оплодотворение земли упавшим деревом и разлагающимися листьями — все это ласки возлюбленных, непременное условие жизни.

На землю спустились сумерки, а пропавший сержант так и не появился. Уортроп ходил между костром и палаткой, нося Чанлеру воду и еду. Воду ему еще удавалось влить, а еду Чанлер отвергал и выплевывал ее с рвотными спазмами отвращения. Его глаза оставались открытыми, неподвижными и бессмысленными.

По мере того как уходил свет, моя тревога разрасталась. С каждым часом уменьшалась вероятность того, что у исчезновения сержанта есть какое-то невинное объяснение. Если бы он ушел разведать дорогу или добыть столь необходимого животного протеина, то он уже должен был бы вернуться. О других объяснениях было неприятно думать — особенно двенадцатилетнему мальчику, который до этого путешествия никогда не уходил дальше, чем на двадцать миль от крыльца своего дома. На минуту забыв, кто составляет ему компанию, этот мальчик обратился к единственному доступному ему источнику утешения. К сожалению для него, этим источником оказался доктор Пеллинор Уортроп.

— Как вы думаете, что с ним случилось? — спросил я.

— Что я могу ответить, Уилл Генри? — в свою очередь спросил он, вкладывая в рот кусок коры гикори. Жевание помогало унять ноющую боль в наших животах. — Мы могли бы строить догадки до самого восхода солнца, и все было бы впустую. Утром… — Он не закончил свою мысль. Он поводил ладонью по гладкому ложу лежащей у него на коленях винтовки, пытаясь приглушить поднимающуюся внутри боль. — Я подозреваю, что он что-то услышал в лесу — или подумал, что услышал, — и как дурак пошел на звук. Возможно, он решил «послать нас к чертям» и теперь нежится у своего домашнего очага в Рэт Портидже. Но в этом я сомневаюсь.

— Почему?

— Он оставил свой рюкзак. И свою флягу. Он собирался вернуться.

Или он ушел не по своей воле. Эту возможность доктор не озвучил. Он задумчиво жевал деревяшку, в его глазах играли блики костра.

— Мы заблудились, — прозаично сказал он. — Это единственное объяснение. Ты видел, как он вчера отреагировал на это предположение. Поэтому с первым же светом он отправился искать тропу. В лесу его застала темнота, и он ждет, когда рассветет, чтобы вернуться к нам.

— А если не вернется?

Доктор нахмурился.

— Почему нет?

— Он боится. — Я вспомнил безумный взгляд его глаз, слюну, летящую с его растрескавшихся распухших губ. Я не стал говорить о другой причине — что он не вернется, потому что не сможет. Я подумал о Пьере Ларузе, насаженном на дерево.

— Тем больше у него причин вернуться, — парировал доктор. Потом, словно прочитав мои мысли, он сказал: — В этих обстоятельствах я бы не выбрал одиночество, а ведь я его выбираю почти при любых обстоятельствах! — Его челюсти неутомимо жевали кору, глаза блестели. — Тайны, — пробормотал он.

— Тайны, сэр?

— По этой причине я стал монстрологом, Уилл Генри. — Он понизил голос до теплого шепота, задушевного, как у любовника. — Она окутывает себя загадочностью. Она прячет свое подлинное лицо. Я срываю с нее маску. Я раздеваю ее донага. Я вижу ее такой, как она есть.

Он поднял лицо к закрытым вуалью небесам. Он вгляделся в верхушки деревьев, гнущиеся под верховым ветром

— «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда…»[9] Она изменчива и ревнива и совершенно равнодушна — и поэтому совершенно неотразима. Какая смертная женщина могла бы с ней сравниться? Какая земная дева обладает ее вечной молодостью и может внушить такой восторг — и отчаяние? В ней есть что-то глубоко ужасающее, Уилл Генри, и бесконечно обольстительное. В своем вожделении овладеть ею я превратился в ее раба. Возвышаясь, я пал… Я пал, очень низко.

Хотя я сидел всего в трех футах от костра, меня охватила дрожь. Что, если доктора, как и сержанта Хока, поразила «лесная лихорадка»? Если так — если я потеряю и его, — то что станет со мной?

Он посмотрел на меня, покачал головой и мягко засмеялся.

— Я тебя предупреждал. Я хотел стать поэтом.

— Это были стихи?

— Нет, конечно, нет.

— Это не похоже ни на какие из тех стихов, которые я читал.

— Ты умный мальчик, Уилл Генри. Это может быть комплиментом и оскорблением.

Он достал изо рта изгрызанный кусок дерева и швырнул в костер.

— Ужасно! Как будто жуешь ножку стула. Но это все, что у нас есть. Мы должны научиться удовлетворяться тем, что у нас есть, как бы безвкусно и горько оно ни было.

Мы с минуту молчали. Костер потрескивал. Ветер свистел в склоненных головах сосен и елей. Позади нас в мягкой гармонии с ним постанывал Джон Чанлер.

— Он чувствовал то же, что и вы, доктор? — спросил я. — В отношении… нее?

— У Джона душа скорее боксера, а не поэта. На мой взгляд, он так и не стал взрослым. Монстрология для него — это спорт, как охота на лис или игра в крикет.

— Он думал, что это развлечение? — Мысль о том, что кто-то может счесть занятия доктора приятными, была просто абсурдной.

— О, да, он думал, что это огромное развлечение.

— В какой части?

— Обычно в той части, которая приводила его на грань краха. — Он мерзко засмеялся. — На этот раз он подобрался к этой грани слишком близко.

— Мистер Ларуз ее перешел, — сказал я. Я не мог вытравить из памяти его труп с содранной кожей.

— Интересное продолжение метафоры, Уилл Генри. Возможно, это дело больше связано с монстрологией, чем мы предполагали.

Я был потрясен.

— Вы имеете в виду, что вы изменили свою точку зрения? Вы думаете, что это могло быть…

— Реальным? О, нет. Не в том смысле, какой ты имеешь в виду. Возможно, есть какой-то организм местного происхождения — и вполне естественный, — который дал повод для сотворения мифа. Двуногий хищник с какими-то признаками вендиго — каннибал, гуманоид, способный обдирать деревья и быстро преодолевать большие расстояния. Джон был не первым монстрологом, который пришел сюда в поисках того, что породило легенду. Я даже нашел некоторые ссылки на это в бумагах своего отца — может быть, поэтому мать сержанта знала его имя.