Ученик монстролога. Проклятье вендиго - Рик Янси

Он отвалился назад, его спина выгнулась, трупное лицо повернулось к равнодушным небесам. Костлявые руки бессильно вцепились в воздух.

— Уилл Генри? — услышал я позади себя.

Доктор метнулся мимо меня и склонился над Чанлером. Он обхватил его лицо ладонями, громко звал его по имени, но его глаза снова захлопнулись, и гноящиеся губы молчали. Я обернулся и в нескольких футах от себя увидел Хока его лицо пылало, в волосах запутались хвоя и мох.

— Ты в порядке? — спросил он меня.

Я кивнул.

— Что это было? — спросил я.

— Ничего, — сказал он. — Ничего.

В его голосе не чувствовалось облегчения.

Казалось, Хоку ничто не может принести облегчения. Чтобы отогнать темноту, он разводил бушующий огонь, подбрасывая в его алчную утробу ветку за веткой, пока пламя не начинало жечь ему лицо и опалять бороду. Костер разводили для тепла, но он все равно дрожал. Костер разводили против того безликого, что преследовало нас, но оно уже вцепилось в него.

Не мог Хок прибегнуть и к своему испытанному средству. Доктор использовал остатки его виски, чтобы промыть мои раны — это было необходимо сделать, тщетно убеждал его Уортроп. Хок разразился истерикой, достойной самого разгневанного двухлетнего ребенка, он топтал лесной перегной из опавшей листвы и осколков древних костей земли, бил по воздуху судорожно сжатыми кулаками, и с его растрескавшихся губ летела слюна.

— Вы не имели права! — кричал он в лицо доктору, потрясая пустой фляжкой. — Это мое! Мое! У человека есть право на то, что ему принадлежит!

— У меня не было выбора, сержант, — сказал Уортроп таким тоном, каким родители говорят с детьми. — Я вам куплю целый ящик, когда мы доберемся до цивилизации.

— Цивилизация? Цивилизация! — истерически захохотал Хок. — А что это такое?

Лес вернул его слова насмешливым эхом: «Цивилизация… А что это такое?»

— Вы можете мне ее показать, Уортроп? Укажите мне на нее, а то я что-то не могу ее разглядеть! Ничего не осталось, ничего, ничего, ничего.

— Я не могу вам ее показать, — спокойно ответил монстролог. — Я не проводник.

— Что это значит? О чем это вы? На что вы намекаете, Уортроп?

— Я просто отметил факт, сержант.

— Что я заблудился в этом проклятом лесу.

— Я этого не говорил, Джонатан. И даже не намекал на это.

— Это не моя вина. И это не моя вина. — Он с диким видом показал на лежащее в палатке неподвижное тело Джона Чанлера. — Это сделали вы, и вот до чего нас это довело!

Доктор задумчиво кивал; я сотню раз видел у него такое выражение лица, эту напряженную сосредоточенность, с какой он изучал выдающиеся экземпляры из своей эксцентричной науки.

— Как далеко мы от Рэт Портриджа? — спокойно спросил он. — Сколько еще дней, Джонатан?

— Думаете, я на это попадусь? Должно быть, вы думаете, что я полный идиот, Уортроп. Я знаю, к чему вы клоните. Я знаю, что это такое. Я делаю все, что могу. Моей вины нет ни в чем.

Он пнул горящую головню, которая упала в подлесок и подожгла сухие листья и сучья. Я бросился, чтобы затоптать огонь. Позади саркастически засмеялся сержант Хок:

— Пусть горит, Уилл! Пусть все сгорит, и тогда мы увидим, где оно прячется! Тогда тебе будет не спрятаться, сукин сын!

— Сержант, — сказал Уортроп, — здесь ничего не прячется…

— Вы что, мертвы? Я это слышу весь день и чувствую его запах всю ночь. Я чувствую этот запах сейчас — смрад гниения и тлена! Он нас объял, он впитался в нашу одежду, мы в нем купались, пока он не въелся нам в кожу, он идет от нас, когда мы дышим.

Он показал скрюченным пальцем на палатку.

— Думаете, это для меня что-то новое? Я был в этих лесах сотню раз после того, как потерял здесь одного новичка, который решил поохотиться, богатого ублюдка, забывшего господний завет: не соваться туда, где тебе не место! Я знаю, знаю… — Он резко вытер рот ладонью, и его нижняя губа лопнула. Он повернул голову и сплюнул кровь в костер. — Пару лет назад я привел его сюда, а вернулся он без лица. Большой гризли вырвал ему своими лапами глаза и содрал ему все лицо. Все лицо, глупый слепой ублюдок. Я возвращался в Рэт Портидж с его проклятым лицом в кармане! Как тебе такой охотничий трофей, ты, богатый, тупой, слепой, безликий ублюдок!

Он снова засмеялся, снова сплюнул. К его усам пристали мерцающие капли крови и слюны. Он расправил широкие плечи и выпятил на доктора сильную грудь.

— Я вас доставлю, доктор Монстролог. Так или иначе, даже если придется указывать вам дорогу холодным мертвым пальцем, но я вас доставлю.

Позднее я забрался за доктором в палатку и пристроил локоть на колене, чтобы приподнять раненую ладонь, которая отчаянно пульсировала. Через открытый вход мы видели силуэт Хока, сидящего на корточках.

— Мы заблудились? — прошептал я. Здоровой рукой я медленно поглаживал свой ноющий живот. Голод превратился в шишковатый кулак, дергающийся где-то глубоко внутри меня.

Доктор ответил не сразу.

— Если мы его потеряем, то да, — сказал он. Говоря «потеряем», он имел в виду все значения этого слова.

В темноте он протянул руку. Я ощутил ее тепло на своей щеке. Я вздрогнул: я не привык, чтобы доктор ко мне прикасался.

— Температуры нет, — быстро сказал он, отнимая руку. — Хорошо.

Изможденный, я впал в дрему. Очнувшись, я увидел, что он свернулся около меня, Чанлер — около него, а ладонь Пеллинора Уортропа обхватывала мою руку. Он сделал это во сне: то ли я был буйком, державшим его на плаву, то ли он был грузом, не позволяющим мне улететь.

Когда я открыл глаза, его глаза смотрели на меня — глаза не доктора, а Чанлера, — и эти глаза были необычными: как отшлифованный желтый мрамор с красными прожилками сосудов, словно какая-то мощная сила давила на них, пока они не треснули. Я лежал так близко, что видел свое отражение в его незрячих зрачках. На секунду мне показалось, что за ночь он умер. Потом я услышал клекот его дыхания во впалой груди и сам вздохнул с облегчением. Как это было бы ужасно: так долго идти и столько всего вынести, чтобы он умер так близко от места назначения! Помня, что случилось, когда наши взгляды встретились в последний раз, я быстро отодвинулся, но его взгляд не последовал за мной, а остался прикован к месту, где я лежал. Мертвенный рот шевелился, не издавая никаких звуков. Возможно, для слов ему не хватало дыхания.

Я выкатился из палатки и тупо заморгал, потому что мой ум противился увиденному. Лагерь был пуст. Дым потухшего костра лениво тянулся в холодном утреннем воздухе. И это было единственное движение, которое я видел. Доктор и Хок пропали, пропали и их винтовки.