Скандальная графиня - Джо Беверли

– Видишь ли, Фэнси Фри… – И Джорджия рассказала сестре всю историю.

– Как все запутано, – вздохнула Уинни. – Но если поместье лорда Дрессера и вправду пребывает в плачевном состоянии, то неудивительно, что батюшка не спешит отправлять туда столь великолепную лошадь.

– Но Картахена ничем не хуже и живет себе там как ни в чем не бывало.

– Вероятно, это просто дело привычки. Кто-то счастливо живет в хижине, а вот мы так не смогли бы. Даже простой господский дом кажется неудобным – ведь мы выросли в Эрне, – но этот же дом многим показался бы дворцом.

– Но ведь верно и обратное, правда? Выросший в хижине здесь чувствовал бы себя неловко, а нам не пришлась бы по душе жизнь в королевском дворце.

– Вот уж только не в Сент-Джеймсе! – воскликнула Уинни, и сестры рассмеялись. Дворцовые покои продувались насквозь, по коридорам вечно гуляли сквозняки.

– Неудивительно, что их величества перебрались в Букингемский дворец, – сказала Джорджия.

– Хочешь подержать мою деточку? – спросила Уинифред. Все время, покуда они разговаривали, она не отрываясь смотрела на дочку.

Инстинкт подсказывал Джорджии, что не следует обнаруживать острого интереса к ребенку, однако ей так хотелось подержать малютку! Она присела на диван подле сестры и осторожно взяла младенца на руки.

– Добрый вечер, моя красавица!

Малютка открыла и закрыла ротик – увидев это, Джорджия пришла в бурный восторг:

– О-о-о, она уже пытается говорить!

– Для этого, думаю, пока рановато, однако она у меня настоящая умница.

– Она совершенство! – искренне вырвалось у Джорджии.

Внутри у нее все болезненно сжалось. Впервые она отчаянно хотела иметь дитя – всей душой и всем телом. Прежде желание иметь наследника было вопросом супружеского долга, а еще способом доказать свою женскую состоятельность. Теперь же она просто желала стать матерью. Джорджия коснулась крошечной ручки, и малютка цепко схватила ее за палец.

– Какая она сильная!

– Ну, чересчур сильной ей быть ни к чему, – возразила Уинни. – Она станет обворожительной истинной леди.

«Будь такой, какой сама захочешь, – мысленно обратилась Джорджия к ребенку. – А уж твоя тетя о тебе позаботится!»

– Итак, этого Дрессера надобно задобрить, – размышляла вслух Уинни. – Если он к нам пожалует, я сделаю все от меня зависящее. Однако зачем это нужно? Неужели батюшка надеется, что он согласится удовольствоваться меньшей суммой, чем истинная стоимость Фэнси? Но это, как мне кажется, не вполне правильно.

– Нет, дело не в этом. Просто у отца нет в конюшне жеребца, равного по цене Фэнси, на которого можно было бы ее обменять. – Джорджия все еще зачарованно смотрела на младенца, пускающего пузыри. Обращаясь к малышке, она сказала: – Вот если бы твой дядя Артур не был таким дураком, твоему благородному дедушке ничего не стоило бы расплатиться за Фэнси Фри и покончить с этим делом!

Уинни выхватила у сестры младенца:

– Не смей критиковать брата в присутствии моей дочери!

– Отчего бы нет? Проиграть в карты десять тысяч, когда годовой доход морского офицера составляет всего тысячу, – это ли не глупость? Отцу не следовало вмешиваться: пусть бы братец сел в долговую тюрьму, – но он предпочел заплатить его долги, чтобы Артур остался на плаву… то есть во флоте. Забавно-то как!

– Ты это о чем?

– Я про «остаться на плаву» и «во флоте». Непременно напишу едкую эпиграмму!

– Джорджи, не следует истинной леди быть чересчур умной.

Малютка вдруг испустила пронзительный вопль, и Уинни захлопотала над ней:

– Тише, моя дорогая, тише! Твоя тетушка вовсе не хотела тебя расстроить!

Джорджия поднялась и отошла в сторонку. Господи, сколько шума от такой крошки!

– Маргарет! – позвала Уинни. Тотчас вбежала полногрудая служанка и унесла ребенка. Когда вновь воцарилась тишина, Уинифред сказала: – Детка, должно быть, проголодалась. Я наняла для нее прекрасную кормилицу.

– Я сказала лишь, что Артур сильно прибавил хлопот всем нам. Ему следовало бы как минимум признать свою вину и хотя бы изобразить раскаяние! Ну а потом Пранс с этими его новыми статуями для Эрне и еще зеркальная стена… И сам батюшка…

Уинни зажала уши:

– Джорджи, перестань! Разлада в семье допускать нельзя!

– Тогда мужчинам надлежит вести себя как подобает! – отрезала Джорджия, но тотчас устыдилась своего порыва: – Прости меня, Уинни. Наверное, нам следует уважить отца.

– Наверное? – всплеснула руками Уинни. – Ты невозможна, Джорджи!

– Однако почему нашим братьям не поступить так же?

– Потому что они мужчины!

Сестра, казалось, вот-вот разрыдается, и Джорджии волей-неволей пришлось смолчать, хотя едкий ответ вертелся на языке. Она мало встречала мужчин, достойных почтения, и большинство просто-напросто пропали бы, если бы рядом не было женщин, наставляющих их на путь истинный.

– Теперь припоминаю эту историю с лошадьми, – вдруг сказала Уинни. – Правда, тогда я только что произвела на свет Шарлотту, поэтому мне было не до сплетен. Однако Треттфорд, помнится, говорил, что Дрессер намеревался заполучить Гослинга-Гоу.

– Что-о-о? – воскликнула Джорджия. – Так Дрессер затеял все это, чтобы потом поторговаться? Вот хитрый негодяй! Какая жалость, что это ужасное животное пришлось пристрелить! Этому жеребцу самое место было бы в конюшнях Дрессера с протекающей крышей и гнилой соломой. Но бедняжку Фэнси Фри надо спасать, поэтому Дрессер, когда пожалует сюда, не должен ни в чем знать отказа!

В голове у нее стала зарождаться блестящая идея.

– Он совсем неотесан? – спросила Уинни.

– Отнюдь, – честно ответила Джорджия. Конечно, он сграбастал ее в охапку совершенно по-мужичьи, но несправедливо было бы назвать его неотесанным. – Все-таки он настоящий моряк, вояка… и, похоже, его интересует исключительно конюшня.

– Что ж, остается надеяться, что когда он приедет, то почистит башмаки.

Джорджия, расхохотавшись, простилась с сестрой и уже у себя в комнате поняла вдруг, что Уинни вовсе не шутила.

Что же до своей идеи… Джорджия как следует обдумала ее и направилась в покои матери.

Матушка писала какие-то письма – это было основным ее занятием здесь. Почти все они адресованы были супругу, от которого также регулярно приходили послания. Джорджия поняла, что мать куда активнее вовлечена в управление семьей, чем ей казалось прежде, – возможно даже, именно ее твердая рука направляет вспыльчивого мужа и сдерживает его порывы.

Неужели это называется «почтительностью к мужчине»? А если матушкины советы так важны для отца, с какой стати ей сидеть здесь, в Треттфорде? Чтобы приглядывать за своевольной дочкой?