Мой любимый герцог - Эви Данмор

встречи тори. Сейчас мы с Миллисент Фосетт, главой лондонских суфражисток, координируем действия, чтобы присоединиться к нашим манчестерским соратницам. Считаю, что необходимо сплотиться и мобилизовать все разрозненные организации суфражисток по всей стране. Наша сила в массовости. Однако пока это секрет, потому прошу Вас не разглашать эту информацию. Что касается…

Со двора послышался стук копыт. Аннабель опустила письмо на колени. Подобрав халат, наклонилась и выглянула во двор. Ее сердце подпрыгнуло, когда она увидела белую лошадь, скачущую мимо фонтана. Первым порывом было отпрянуть от окна, но Аннабель не могла оторвать взгляд от всадника.

Герцог повернул голову и посмотрел вверх. Сердце девушки застучало, как барабанная дробь. Монтгомери поднял руку и коснулся края шляпы. Медленно и нарочито, и этот жест нельзя было принять за что-то иное, нежели приветствие.

Аннабель бессильно откинулась на спинку кресла. Она так и не поблагодарила его за последнюю книгу. Долго обдумывала ответ, но не смогла найти подходящих слов. Все, что приходило на ум, казалось ей нескладным и примитивным. Да и, по правде говоря, ей нравилось быть той, от кого ждут ответа. Даже больше, чем самой ждать писем от мужчины, который заставлял ее сердце биться чаще.

На следующее утро лихорадка спала. Аннабель встала и раздвинула тяжелые шторы на окнах. На голубом утреннем небе не было ни облачка. Внизу во дворе снежные сугробы сверкали, словно россыпи бриллиантов. Как, должно быть, свеж сейчас морозный воздух!

Аннабель мельком взглянула на себя в зеркало. Что ж, вид у нее вполне сносный. Накануне вечером она долго лежала в горячей ванне, и сегодня слабости как не бывало. Три дня подряд ей приносили булочки с заварным кремом, и теперь ее исхудавшее лицо немного округлилось и приобрело давно утраченную мягкость. Аннабель уложила волосы в скромный пучок, почистила зубы и побрызгала себя водой из умывальника, которая благоухала розой. Поверх сорочки натянула корсет, не слишком затягивая шнурки, надела серое прогулочное платье леди Мейбл, шляпку, накинула пальто и выскользнула за дверь.

Через лабиринт лестниц и коридоров ей наконец удалось выбраться на первый этаж. С задней стороны дом окружала обширная каменная терраса, выступающая вперед, словно нос корабля. Сейчас одна из ее стеклянных дверей была приоткрыта.

Аннабель выскользнула на террасу и с наслаждением вдохнула чистый воздух, сощурившись от ласковых солнечных бликов. Она открыла глаза… и чуть не задохнулась от волнения. Спиной к ней у балюстрады стоял Монтгомери. Девушка замерла, не решаясь вздохнуть.

Даже со спины герцог выглядел хмурым, плащ туго обтягивал напряженные плечи, поза была застывшей, как у каменных изваяний слева и справа от него. Он стоял так неподвижно и выглядел таким… одиноким, что в ее душе что-то шевельнулось. Возможно, поэтому Аннабель не стала возвращаться на цыпочках в дом.

Конечно, Монтгомери сразу почувствовал ее присутствие. И не просто взглянул в ее сторону, а резко развернулся к ней.

У Аннабель пересохло во рту. Почему-то он показался ей сегодня до невозможности красивым. Да он и впрямь был таким же свежим и сияющим, как это зимнее утро.

Его брови изогнулись в неодобрительной гримасе.

– Вам уже можно выходить, мисс?

– Мне стало лучше, ваша светлость. – Аннабель подошла ближе. – Вчера лихорадка прошла.

С балюстрады открывался великолепный вид на огромный прямоугольный двор, обрамленный ровными вечнозелеными живыми изгородями, какие любили когда-то французские короли. А летом, наверное, здесь мелодично журчат фонтаны.

Монтгомери все еще внимательно разглядывал гостью.

На его пристальный взгляд она ответила весьма кротким, как и пристало благовоспитанной девушке.

– Я больше ни минуты не могла находиться в комнате.

Монтгомери нахмурился.

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет, благодарю. Вы обеспечили меня всем необходимым. Даже предоставили больше, чем нужно. Просто не могу долго оставаться в заточении.

Губы Монтгомери насмешливо изогнулись.

– Я уже успел это заметить, – сказал он, – и не ожидал от вас ничего другого.

Удивительно, что герцог вообще потрудился составить о ней мнение. С другой стороны, оно вполне могло оказаться не слишком-то лестным. Возможно, по его мнению, страсть женщины к прогулкам на свежем воздухе являлась чем-то предосудительным.

– Позвольте узнать, что же именно вы заметили, ваша светлость?

– За ближайшие дни вы уже второй раз стремитесь вырваться на волю из домашнего уюта. Вряд ли такая женщина согласится на заточение.

– Я и не знала, что есть женщины, согласные на заточение.

Эта мысль, казалось, позабавила его.

– Уверяю вас, большинство женщин согласилось бы. Заточение – лишь оборотная сторона защищенности. Будь то верховенство закона или теплый кров. Или муж. Большинство женщин стремится к защищенности, которую дает им брак, и соглашаются на заточение.

Защищенность…

Аннабель хотела бы быть защищенной. Но вряд ли любой ценой. Разумеется, она себя знала, но ее поразило, что и он это понял.

– Это вовсе не означает, что женщины не предпочтут свободу, будь у них выбор, – сказала она.

– Свобода, – повторил Монтгомери медленно. – Так вы предпочли бы свободу?

По лицу герцога нельзя было определить, к чему все эти вопросы. Аннабель пришлось отвести взгляд, потому что от его умных глаз ей становилось не по себе. Волна жара пробежала по телу, внизу живота возникла странная тяжесть. Самые простые жесты наполнились смыслом, чувства обострились, и она с ужасом осознала, как громко колотится о ребра ее сердце.

Аннабель бросила взгляд на их руки, лежавшие на гранитных перилах совсем близко. Рядом с его идеальными лайковыми перчатками было особенно заметно, насколько стары и убоги ее собственные, и она опустила руки и сложила их перед собой.

– Да, я предпочитаю свободу, – сказала она. – Джон Стюарт Милль считает, что лучше иметь выбор, даже если он трудный, чем не иметь, что лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей.

Монтгомери прыснул, но вовремя подавил смех.

– Очень интересно, – сказал он. – Вы хотите сказать, что большинство женщин не являются полноценными людьми?

– Я вовсе не это имею в виду, – запальчиво произнесла Аннабель. – Просто хорошо знаю, как обстоят дела. Цена, которую женщины в их теперешнем положении платят за независимость, зачастую слишком высока.

– За все нужно платить, – сказал Монтгомери.

В его голосе по-прежнему не слышалось и тени возмущения