Иствикские ведьмы - Джон Апдайк

В городе Иствике этой зимой станут ходить сплетни — ведь здесь, как в Вашингтоне или Сайгоне, есть своя утечка информации: Фидель водит дружбу с одной женщиной в городе, официанткой из ресторана «Немо», застенчивой чернокожей, уроженкой Антигуа по имени Ребекка, — станут судачить об оргиях в старом доме Леноксов. Но что поразило Александру в этот первый вечер и потом всегда поражало, так это дружелюбная атмосфера, создаваемая их неловким, нетерпеливым и не очень разбирающимся в тонкостях гостеприимства хозяином, который не только кормил их и предоставлял кров, музыку и удобную темную мебель, но и дарил блаженство, без которого раскованность в духе времени утечет тонкой струйкой в канавы, вырытые другими, старыми проповедниками и запретителями, защитниками теории героического отрешения от мира, отправившими прелестную Энн Хатчинсон, женщину-проповедника, оказывающую помощь другим женщинам, в пустыню, на расправу к краснокожим, по-своему таким же неумолимым фанатикам, как пуританские священники. Подобно всем мужчинам, Ван Хорн требовал, чтобы женщины считали его королем, но его система взимания налогов, по крайней мере, касалась ценных вещей — их тел и веселого настроения, которым они на самом деле обладали, а не духовных ценностей, сберегаемых для несуществующего неба. Именно доброта Ван Хорна позволяла ему превращать их любовь друг к другу в род любви к нему самому. Его любовь к этим женщинам была несколько абстрактной и потому формальной, она проявлялась в учтивости, почтительных поклонах и любезностях, когда они надевали предлагаемые им оригинальные предметы одежды: перчатки из кошачьей кожи и зеленые кожаные подвязки, или обвязывали его поясом, девятифутовым шнуром, сплетенным из красной шерсти. Он часто стоял, как и в тот первый вечер, возвышаясь над бассейном, позади них, регулируя сложное и чувствительное к влаге оборудование.

Он нажал на кнопку, и гофрированная крыша с грохотом встала на место, закрыв ночное небо. Потом поставил музыку — сначала Джоплин пронзительно и хрипло выкрикивала «Кусок моего сердца», «Бери, пока можешь», «Летнюю пору» и «Меня ругают» — голосом, в котором звучал радостный вызов и отчаяние женщины, а затем Тайни Тим пробирался на цыпочках среди тюльпанов и бесполым дрожащим голосом выдавал трели, которыми никак не мог насладиться Ван Хорн, возвращая иглу опять и опять на начальную бороздку, пока ведьмы шумно не потребовали снова поставить Джоплин. Музыка окружала их со всех сторон, возникая из четырех углов комнаты; они танцевали, прикрытые только своими аурами и волосами, совершая в такт музыке легкие осторожные движения, часто поворачиваясь спиной, впитывая в себя голоса призрачных певцов-исполинов. Пока Джоплин снова страстно выбрасывала слова «Летней поры», в отрывистом темпе, словно припоминая их, как одурманенный наркотиками борец, что опять и опять поднимается с ковра, ибо на кон поставлены большие деньги, Сьюки и Александра покачивались в объятиях друг друга, не передвигая ног, их распущенные волосы смешались со слезами, груди соприкасались, прижимались, сминались, как в неспешной драке подушками, увлажненные крупными каплями пота, похожими на бусинки древнеегипетских ожерелий. И когда Джоплин с обманчивой легкостью пустилась в водоворот песни «Я и Бобби Мак Джи», Ван Хорн — его багровый пенис страшно восстал благодаря усилиям Джейн, стоящей перед ним на коленях, — исполнил пантомиму своими жутковатыми руками, обхватив пенис ладонями, как в белых резиновых перчатках с пучочками волос, и кончиками пальцев, широкими, как у древесной жабы или лемура. А тем временем в темноте над качающейся головой Джейн звучало взволнованное соло вдохновенного пианиста из «Фулл-Тилт-Буги»-джаза.

На черных велюровых матрасах Ван Хорна женщины забавлялись с ним, и это был язык, на котором они общались друг с другом; он проявил сверхъестественное самообладание, и, когда семя изверглось, все решили позже, что оно было на удивление холодным. Одеваясь после полуночи в первый час ноября, Александра почувствовала, будто ее одежда наполнилась — в теннис она играла в свободных брюках, чтобы как-то скрыть полные ноги, — невесомым газом, ее плоть истончилась после долгого пребывания в воде и поглощенного зелья. Ведя домой свою «субару», пропахшую собакой, она созерцала печальный пятнистый лик полной луны через затененное ветровое стекло и без всякой связи подумала на какое-то мгновенье, что астронавты уже прилунились и совершили акт имперской жестокости, окрасив зеленым спреем огромную бесплодную лунную поверхность.

Часть вторая:

Malefica (Злодеяния)

Другой я не стану, я слишком довольна

своей жизнью, меня всегда ласкают.

— Он сбежал? — спросила Александра по телефону.

За окнами кухни преобладали строгие краски ноября, старый ствол оплели оголенные побеги виноградной лозы, уже подвешена и наполнена кормушка для птиц, теперь, когда побиты первыми морозами ягоды в роще и на болоте.

— Так говорит Сьюки, — сказала Джейн. — Она говорит, что к этому все шло, и она давно заметила, но не хотела ничего говорить, чтобы его не выдать. Хорошенькое дело: неужели она и впрямь считает, что стала бы предательницей, если бы сообщила только нам.

— А давно Эд знаком с этой девчонкой? — Шеренга чайных кружек, подвешенных на медных крючках под полкой для посуды, закачалась, словно тронутая рукой невидимой арфистки.

— Несколько месяцев назад. Сьюки решила, что он ведет себя с ней необычно. По большей части ему хотелось выговориться, и она была для него благодарным слушателем. Оно и к лучшему: подумать только, она могла заразиться венерическими болезнями. Знаешь, у всех этих детей-цветов бывают, по меньшей мере, вши.

Преподобный Эд Парсли сбежал с девчонкой-подростком из местных, вот и все, что известно.

— Я видела эту девчонку? — спросила Александра.

— Да, конечно, — отвечала Джейн. — Она из тех юнцов, что вечно болтаются перед супермаркетом часов в восемь вечера, полагаю в ожидании наркотиков. Бледное, грязное, какое-то очень широкое лицо, немытые распущенные льняные волосы, одета, как маленький лесоруб.

— А эти их браслеты из бисера?

Джейн серьезно отвечала:

— Не сомневаюсь, что он у нее есть, и она надевала его, когда шла на собрание впервые. Представляешь себе? Одна из тех, что стояли в пикете в прошлом году в марте на городском митинге и поливали памятник павшим овечьей кровью, взятой на бойне.

— Не помню, дорогая, может быть, потому что не хочу вспоминать. Эти ребята у супермаркета меня всегда пугают. Я просто быстро выхожу из магазина и иду, не глядя по сторонам.

— Бояться их нечего, тебя они просто не замечают. Для них ты часть пейзажа, как дерево.

— Бедный Эд. Последнее время он и в самом деле казался чем-то озабоченным. Когда я увидела его на концерте, мне даже показалось, что ему хотелось прильнуть ко мне. Я подумала, что это непорядочно по отношению к Сьюки, и потому оттолкнула его.

— Девчонка даже не из Иствика, она всегда болталась здесь, а жила в Коддингтон-Джанкшн, в каком-то совершенно ужасном поломанном трейлере, вместе с отчимом, потому что мать вечно разъезжала, выступая где-то на карнавале, это называют акробатикой.

Джейн говорила так строго, что можно было подумать, она старая дева, если не знать, как она управлялась с Даррилом Ван Хорном.

— Ее зовут Дон Полански, — продолжила Джейн. — Не знаю, назвали ее так родители или она сама, сейчас людям нравится давать себе имена вроде Цветок Лотоса, или Небесное Божество, или что-нибудь в этом роде.

Ее сильные маленькие руки были невероятно проворны, и, когда брызнула струя холодного семени, предназначалась она именно Джейн. О сексуальном поведении женщин можно обычно только догадываться, да это и к лучшему, ведь оно может оказаться слишком колдовским. Александра пыталась прогнать из памяти эту картину и спросила:

— А что они собираются делать?

— Осмелюсь предположить, что они и сами этого не знают — ну съездят в какой-нибудь мотель и натрахаются до одурения. Так трогательно. — Именно Джейн, а не Сьюки ласкала ее первой. Она представила себе Сьюки — нежное белое пламя ее тела и как, лежа на плитках пола, Сьюки обнаружила на животе у Александры маленькую впадинку около левого яичника. Бедная Александра, бедная: она была убеждена, что однажды ей сделают операцию, но будет слишком поздно, внутри все будет кипеть черными раковыми клетками. А может, они и не черные, а ярко-красные и блестящие, как цветная капуста кровавого цвета. — Потом, — продолжала Джейн, — отправятся, наверное, в какой-нибудь большой город и постараются присоединиться к Движению. Думаю, для Эда это все равно, что пойти в армию. Находишь призывной пункт, тебя назначают на медкомиссию, если ее проходишь, тебя берут.