Лето в пионерском галстуке - Катерина Сильванова

Юрке, что разлад с Ирой его очень волнует. А на планёрке, что бы там ни говорила Ирина, Ольга Леонидовна оказалась более чуткой к проблеме Олежи и всё-таки дала разрешение Володе.

— Правда?! Можно официально не спать?! — Юрка не мог поверить.

Они как обычно сидели на детской площадке. Юрка от радости ударил ногой по земле и закружил карусель. Пушинки одуванчиков до того момента парили над землёй, лишь изредка поднимались выше колена и лезли в нос. Теперь, растревоженные ветром, они заметались по воздуху бешеным роем.

Разом, будто по команде, парни ударили ногами в землю и остановились. Пушинка попала Юрке в горло, он закашлялся и, ослеплённый выступившими слезами, глупо хлопая глазами, заозирался вокруг и поразился красоте этого места. Он будто впервые его увидел. На земле белыми поломанными зонтиками кружили и лениво оседали на траву одуванчики. Зонтики на земле, и в небе тоже парили зонтики — неподалёку от лагеря был аэродром. Над «Ласточкой» каждый день пролетали белые самолёты, из них прыгали белые десантники, раскрывали белые парашюты и опускались вниз, учились приземляться. Смотрелось это нереально красиво. И как Юрка не замечал этого раньше?

Приглядевшись, он понял, что в этом месте красиво всё и Володя очень красив. Особенно сегодня, сейчас, когда сообщил эту прекрасную новость и вдруг, радостный, растрёпанный и румяный, засмеялся так заразительно, что и Юрка захохотал. Он никогда не видел Володю таким счастливым. Юрка, наверное, и сам никогда не был так безотчётно счастлив — ему разрешили уходить с тихого часа, а это значит, что теперь они могут быть вместе сколько угодно времени. И с тех пор каждую свободную минуту они тратили на переписывание сценария — нужно было поскорее его закончить и отдать учить Олежке.

Но им всё время что-то мешало. Почти целый день выпал из-за той самой Юли из пятого отряда, которая страшно хотела к родителям. Времени было жалко, но Юрка старался отнестись к её проблеме с пониманием. Как-никак, ему самому в первую свою смену очень сильно не понравилось в лагере. Юрка искренне не понимал, что он тут делает и за что его сюда отправили, думал, что в наказание, и тоже рыдал, поменяв мнение о лагере на диаметрально противоположное только под конец смены. А у Володиной Юли случилась такая истерика, что её пришлось успокаивать обоим вожатым, педагогу Ольге Леонидовне и медсестре. А к вечеру Володя вымотался так сильно, что Юрка отпустил его вместо посиделки спать.

Второй выпавший день был родительским. Вдвойне обидно то, что прошёл он сумбурно и быстро. А ведь Юрка, сказать по правде, ждал его не меньше, чем все остальные ребята. Вот вроде бы мама только обняла, как уже начался отрядный концерт. Только погуляли по лагерю, как уже обед. Только поиграли в ручеёк, как опять покормили. Только мама в команде с другими мамами затеяла соревнование по прыжкам в резиночки — взрослые против девчат, как уже пришла пора прощаться.

Всем, и взрослым, и детям, казалось, что они и парой слов не успели перекинуться с родными, Юрка не исключение, только про театр рассказал. Хотелось поделиться радостью, что он познакомился с замечательным парнем Володей и подружился так крепко, что теперь не знал, как без него и дня прожить. Мама бы, наверное, обрадовалась такой новости — наконец сын одумался, общается не с какой-нибудь шпаной, а с настоящим комсомольцем. Но Юрка раскрыл рот и смутился, не зная, как правильно передать свои чувства и как вообще охарактеризовать их.

А что ещё говорить маме? Кормят сытно, но не очень вкусно? Будто она сама не знает, как и что бывает в лагере.

Перед тем как сесть в автобус, мама чмокнула Юрку и осторожно спросила:

— Ты уже с кем-нибудь подружился из девчат? Ни с кем меня не познакомил…

— Вот Ксюша, её приглашу потанцевать, — ответил Юрка, сконфуженно тыкая пальцем в Змеевскую. Ему стало очень неловко. Мама ни разу до этого не говорила с ним о девушках.

К вечеру вымотался теперь он. Юрка, конечно, спать не пошёл, но корпеть над сценарием ни желания, ни сил не было. И они с Володей просто сидели на каруселях и болтали о всякой всячине.

Зато за проведённое вместе время они успели подружиться по-настоящему и иногда даже делились друг с другом личным. Но чаще они не болтали, а раскладывали тетради и бумажки на колени, склонялись над ними и начинали мозговой штурм. По крайней мере, пытались его начать.

— Так… «борьба», «борьба»… — Володя задумчиво грыз ручку, проговаривая каждый звук и как бы смакуя «р», — «бор-р-рьба»…

— Бой, битва, — Юра выдал пару синонимов и подавил чудовищный зевок.

Сегодня они засиделись. Солнце палило особенно сильно, Володя прятался в тени растущей рядом с каруселью черёмухи и не высовывал оттуда своего — в чём Юрка убеждался раз от раза, — красивого носа. Сам же Юрка весь день не снимал любимой импортной красной кепки. Его лоб вспотел, застёжка больно давила на затылок, но Юрка стойко терпел неудобства, боясь даже в тени получить солнечный удар.

Несмотря на жару, работа спорилась: за этот тихий час они сделали больше, чем за два предыдущих дня вместе взятых. Но оставалось ещё много. Юрка устал, шея и руки затекли — полчаса просидел, почти не шевелясь. Но он не жаловался: это дело казалось ему куда более важным, чем какие-то страшилки. Хрустнув шеей, он встал с каруселей и зашагал вокруг них, разминая затёкшую спину.

— Да, «бой» — хорошо, — бормотал Володя, не отрывая взгляда от тетради. — «С врагом»…

— Бой с врагом, битва с недругом, неприятелем… Как-то по-дурацки звучит.

— И всё с «р», — согласился Володя.

— Захватчик! — осенило Юрку, он остановился, значительно подняв палец вверх.

— Точно! — Володя выглянул из-за бумаг, сверкнул очками и улыбнулся. — А… нет, подожди. В соседнем предложении «захватчик», и оттуда его нельзя убирать.

— Как это нельзя? А ну, дай посмотрю. — Юра плюхнулся на сиденье рядом с ним и выхватил тетрадку.

Володя пододвинулся к нему и попытался заглянуть в листы. Достал ручку, хотел ткнуть ею в текст. Но Юрка, не подумав, оттолкнулся ногой, и карусель закружилась. Володю качнуло, он повалился на Юрку так резко, что жёсткий козырёк красной кепки