Лето в пионерском галстуке - Катерина Сильванова

— Хм… — размышляя над ответом, Володя рассеянно ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки. Вздохнул и выпалил будто заученную фразу: — Это хороший способ приобрести полезный опыт и — Юра, не спорь, — получить характеристику для партии.

Юрка фыркнул. Неделю назад, на первой линейке, он бы поверил, что идеальному Володе — всему из себя правильному комсомольцу — ничего, кроме хорошего имени, и не нужно, но теперь…

— Опять двадцать пять — характеристика! А если по правде, неужели это всё? Только хорошая репутация?

Володя замялся, снова поправил очки, хотя те были вполне на своём месте.

— Ну… не совсем. Если честно, то я всегда был очень застенчивым, мне довольно сложно сходиться с людьми, общаться, дружить. А дети… У меня мама работает воспитателем в детском садике, она и посоветовала пойти вожатым. Сказала, что, если я хочу научиться находить общий язык с людьми, лучше начинать с детей — они раскрепощают. — Он снова замолчал, и Юрка подумал, что, если Володя сейчас опять поправит очки, придётся стукнуть его по руке. — На самом деле толку больше от тебя. В смысле, ты лучше находишь с ними общий язык.

Юрка гордо расправил плечи, но тут же их опустил:

— Это наша общая заслуга, — сказал он. — Я ведь тоже не люблю возиться с мелкими, то есть не умею. Но чтобы помочь тебе, вот… Кстати, вспомнил! Вчера после ужина топал в отряд и увидел Олежку. Сидит у площади один, плачет, я подхожу, спрашиваю, что случилось. Его, оказывается, всё это время ребята дразнили из-за картавости, а теперь, когда у него почти что главная роль, подтрунивать стали, мол, он не справится. Бедняга и так стесняется, а тут ещё от ребят слышит всякое, вроде «Как же ты собираешься выступать, если так ужасно картавишь!».

— Прямо так и сказали? Кто?

— Не знаю, кто. Я и так-то Олежку понимаю через слово, а тут он хныкал, я половины не разобрал. В общем, Володь, я подумал, а правда, он же очень плохо выговаривает все эти слова, типа «партизаны», «борьба» и прочее…

— «Картавый на главную роль»… — угрюмо повторил Володя. — Роль, конечно, не главная, просто текста много… Но он сам просился, и я думал, это, наоборот, придаст ему уверенности в себе. Надо что-то сообразить, но роль забирать нельзя, Олежка очень расстроится, так старается ведь… Есть идеи?

— Есть, об этом и хотел сказать! Давай, пока он не успел выучить все слова, перепишем его реплики, чтобы слов с буквой «р» было как можно меньше?

И они принялись переписывать, заменять слова с «р» на синонимы. Работы было не так и много, но она оказалась такой сложной для них, что за один день они продвинулись совсем недалеко и поняли — нужно больше времени. И тогда Володя спросил Юрку, не будет ли тот против, если он попробует отпросить его с тихих часов, но при одном условии — Юрка в это время ни на шаг от Володи не отойдёт.

Юрка так обрадовался, что подпрыгнул на карусели:

— Конечно! Конечно, хочу!

Мало того что он перестанет по два часа валяться в палате, не зная, чем себя развлечь, это время будет только их с Володей, личное! Зачем он вообще спросил — ответ же очевиден. Но радость быстро угасла, стоило Юрке вспомнить строгий голос Ольги Леонидовны и её нарекания: «Ребёнок всегда должен быть занят делом, вожатый всегда должен знать, где он находится и что делает». Но вожатая у него Ира, а не Володя. Юрка поник. Отпустить оболтуса Конева с тихого часа? Как же! Это совершенно невозможно, зачем только Володя его дразнит?

— Текста у нас немного, — тем временем вслух размышлял Володя, — но это очень сложно и ответственно, важная роль всё-таки. Времени на вдумчивую переделку совсем нет, а сдать его нужно как можно скорее! Сам подумай, сколько часов нужно? Шесть-восемь навскидку, но где их взять? Не во время же репетиций или тем более не во время работы с пятым отрядом.

— Да, но текст — это текст. Даже если дадут добро на переписывание, меня отпустить — совсем другая история, — Юрка совсем скис.

— Я тебе, наверное, секрет открою, но в нашем лагере есть дети, освобождённые на тихий час. Удивительное дело. В моём лагере никогда никого не освобождали, но, видимо, времена меняются. Потом, мне тебя давали не как актёра, а как помощника. И вот теперь помощь по-настоящему нужна. Лишить тебя соревнований, общественной работы или дискотеки они не могут, заставить писать во время репетиции — тоже, ты нужен мне.

— Мне кажется, что всё равно не сработает.

— Я со старшим вожатым поговорю, а ещё Лену попрошу поддержать, она же со мной работает, всё видит и знает. — Володя, конечно, заметил перемену в его настроении и весело потрепал за плечо. — Попытка не пытка. Посмотрим, какой из меня дипломат.

И уже следующим утром на планёрке Володе пришлось просить у Ольги Леонидовны разрешение забирать Юрку с тихого часа. А получить его оказалось ой как непросто.

Днём, шагая после отбоя к детской площадке, Володя, привыкший под окнами пятого отряда говорить тихо, почти кричал:

— Ты представляешь, Юр, полчаса этот вопрос обсуждали всем вожатским составом, еле уговорил. Ольга Леонидовна согласилась не сразу, но, вообще-то, было видно, что она не особенно против — когда она против, гром гремит в ясном небе, — но спросила мнение старшего вожатого и для проформы остальных. Они покивали, мол, тоже согласны, и неудивительно — им не всё ли равно, мне же текст переписывать? Тут вмешалась Ирина и как давай нести какую-то околесицу, мол, наоборот, публичное выступление пойдёт Олеже на пользу, якобы оно простимулирует его к тому, чтобы усерднее заниматься с логопедом! Я чуть со стула не свалился — это же бред и бред для Олежки опасный! И ладно бы она действительно так считала, ладно бы о нём заботилась, но ведь это не так. Она мне палки в колёса ставит!

Володя до сих пор не мог с ней помириться. Он несколько раз пытался извиниться, но Ира, не давая ему досказать, заканчивала разговор. Володя расстраивался и не раз грустно признавался