Мушкетер - Даниэль Клугер

– Уверен, – я ободряюще улыбнулся, а сам лихорадочно пытался понять, как же мне отыскать объявившегося в Париже врага как можно скорее.

– Какая жалость… – пробормотал он. – Какая жалость – я так быстро ушел, а ведь мог немного задержаться и точно узнать, как зовут посетителя отца Жозефа… – Он замолчал, потом медленно покачал головой. Лицо его вновь помрачнело. – Нет, – сказал он безнадежно. – Вы ошибаетесь. Это в самом деле был Жаиме. Мне ничего не показалось, он узнал меня, а я – его, несмотря на то что мы не видели друг друга много лет. Он не позволил себе забыть меня, я же – его. Уверяю вас, люди редко изменяются до неузнаваемости, особенно в случаях, подобных этому. Ваш отец сразу же узнал его…

– Но мой отец уже встречался с ним и даже сражался! – возразил я. – И это произошло через десять лет после вашего бегства из Порто!

Но он не желал более слушать меня.

– Нет-нет, это был Жаиме душ Сантуш, – упрямо повторил г-н Лакедем. – Сын Жоано душ Сантуша. И приехал он сюда за моей головой. А причина того, что он как будто оставил меня в покое, кроется совсем в другом. Я уверен, он постарается добиться своей цели хитрее, чем в случае с вашим отцом. Тут – не Гасконь, а Париж, королевская столица, и он это прекрасно понимает. Даже если учесть, что меня здесь только терпят, что я – всего лишь португальский еврей, получивший право жить во Франции, – власти могут косо посмотреть на убийство иностранцем финансиста, кредитора многих известных лиц. Вы ведь понимаете, – сказал он, невесело улыбнувшись, – я ведь вам не раз говорил: многие господа, бравшие у меня крупные суммы в долг, радовались бы моей смерти. Но они же прекрасно понимают, что в случае очевидного убийства их самих могут обвинить в попытке избавиться от кредитора. Вот вам причина, по которой он должен был хорошенько обдумать свои действия. Так что, друг мой, постарайтесь в ближайшие дни держаться подальше от нашего дома. Не сочтите это за неучтивость. Я же постараюсь принять меры к защите. Возможно, мне придется оставить Париж. Не подумайте, что я его боюсь, но опасения вызывает судьба моих близких. Если мы уедем, то сделаем это втайне. Нынче я рассчитал конюха – он показался мне ненадежным человеком, склонным к выпивке, а жена и дочь отказались от услуг горничной – девушки болтливы. Так что в доме, кроме нас, остался лишь Юго.

Я понял, что более не смогу успокаивать этого человека. Тем более что он был прав. На самом деле я нисколько не сомневался в том, что во дворце кардинала он встретил того самого дона Жаиме, который искал его смерти и которого, в свою очередь, поклялся убить я.

– Опасайтесь незнакомого человека, – сказал г-н Лакедем на прощанье, – который выглядит примерно на десять лет моложе вашего отца и меня, без единого седого волоса, с черными закрученными усами и острой бородкой. Он одевается в платье испанского кроя, предпочитает в одежде различные оттенки фиолетового. Он ниже вас, хотя и достаточно высок ростом. В его движениях чувствуется хищная сила. Судя по тому, как свободно он чувствовал себя во дворце его преосвященства, у него имеется влияние и, возможно, неплохие связи среди мушкетеров кардинала – с которыми соперничаете вы и ваши друзья… – Ростовщик развел руками. – Вот все, что я могу вам посоветовать.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

в которой я получаю приказ, заставший меня врасплох

Я не собирался прислушиваться к просьбе Исаака Лакедема – «держаться подальше от его дома». Охотничий азарт, охвативший меня при известии о случайной встрече г-на Лакедема с доном Жаиме, не только не ослабел, но, напротив, усилился, едва я оставил дом ростовщика. Мне казалась удачной мысль подстеречь убийцу, когда он придет сюда. Словам Исаака Лакедема о том, что дон Жаиме постарается избрать более изощренный способ мести, чем тот, которым он расправился с моим отцом, я не придавал особого значения. Поэтому, свернув с улицы Кассет на улицу Могильщиков, я тотчас вернулся по другой стороне, стараясь двигаться так, чтобы из окон дома Лакедемов меня невозможно было увидеть.

До самого утра я прогуливался здесь, не спуская глаз со знакомого крыльца, но так и не дождался появления португальца. Вряд ли он рискнул бы осуществить свою месть средь бела дня, тем более в воскресенье. Я отправился домой, но на всякий случай отрядил к дому семейства Лакедем Мушкетона и велел следить там за появлением дона Жаиме, внешность которого описал своему слуге со слов ростовщика.

– И что же мне делать, если он там появится? – спросил Мушкетон озадаченно.

– Постарайся известить об этом меня, – ответил я. – Но сам ты не должен упускать его из виду. Поэтому пришли с сообщением какого-нибудь юнца. Сам же, если заметишь что-нибудь подозрительное – например, что господин в фиолетовом платье хочет тайно проникнуть в дом, – любыми средствами помешай этому.

Мушкетон молча извлек из чулана своего бессловесного тезку – того самого, выстрел из которого в Веселом лесу графа де Пейрака вывел меня на неудачливого браконьера Бонифация.

– Нет-нет, – сказал я поспешно. – Только, пожалуйста, без стрельбы! Когда я сказал «помешать», я вовсе не имел в виду – «убить». Во французском языке каждое слово имеет вполне определенное значение.

– Но, сударь, – возразил Мушкетон, – вы описали мне вооруженного человека, потребовали, чтобы я помешал ему проникнуть в дом, – и при этом запрещаете мне воспользоваться мушкетом!

– Да, черт возьми, запрещаю! – воскликнул я и сурово погрозил пальцем. – У меня с этим господином особый счет! Можешь поднять шум, разбить камнем окно в соседнем доме, завыть по-волчьи, залаять, притвориться пьяным и свалиться ему под ноги – все, что угодно. Но ни в коем случае не стреляй! Для твоего же блага – надеюсь, ты не торопишься на виселицу? Если твоя пуля ранит или тем более убьет его, ты можешь тут же оказаться на полпути к эшафоту.

Мушкетон сделал вид, что испугался. Или же испугался в действительности. Я никогда не мог определить по его, казалось бы, бесхитростному лицу, что он думает на самом деле.

Все же, когда он уходил, карманы его ливреи подозрительно оттопыривались. Заглянув в каморку, я не нашел там обоих пистолетов – тех самых, которые прихватил из отцовского дома. Я выглянул в окно.

Плута уже и след простыл. Впрочем, я не особенно взволновался. Мой слуга, хотя и не был трусом, в нужных случаях проявлял похвальную осторожность. Слова о виселице не могли миновать его чувствительных ушей.

Вечером я сменил его на боевом посту. Но и в эту ночь как будто ничего не произошло. Я медленно прохаживался напротив дома Исаака Лакедема, надвинув на лоб шляпу и закутавшись в длинный плащ. Несколько раз мне показалось, что кто-то поднимается по крыльцу. Но то оказалась всего лишь игра теней от облаков, то и дело наплывавших на лунный диск, – и моего чересчур пылкого воображения.

В доме горели огни, и я наблюдал, не без известной неловкости, за силуэтами, передвигавшимися в желтых прямоугольниках. В одном силуэте, неподвижно вырисовывавшемся в угловом окне, я узнал Рашель. На короткое мгновенье у меня сжалось сердце – я вдруг обнаружил, что вот уже долгое время даже не вспоминал о девушке. С того момента, как я покинул дом Лакедемов, меня интересовал лишь один человек – дон Жаиме душ Сантуш. Все остальные вдруг превратились всего лишь в бледные силуэты – вроде тех, которые я видел сейчас в ярко освещенных окнах.

Но нет, в сердце моем все еще жило нежное чувство к девушке. И у меня испортилось настроение, едва я сообразил, что следствием встречи с врагом станет прекращение субботних визитов. У меня пропадет веская причина для них, а значит, мы никогда более с ней не встретимся.

Я даже не думал, что мысль о разлуке с Рашелью Лакедем настолько поразит меня. В расстроенных чувствах я поспешил отвести взгляд от окна и вновь возобновил свое хождение по противоположной стороне Кассет, от угла и до угла. Тут я вспомнил многозначительные взгляды, которые бросал на меня Мушкетон, когда я отправлял его домой. Сначала я подумал, что такую реакцию вызвал мой маскарад. Но сейчас мне пришло в голову, что, возможно, увидев выходящую из дома девушку, мой слуга мог подумать о любовной истории. И во всем происходящем он почти наверняка усмотрел интригу, связанную с внезапно появившимся у меня соперником.

В другой раз меня эта мысль позабавила бы; сейчас же я лишь огорчился и смутился еще больше. Так, думая о девушке, ее отношении ко мне и моем – к ней, я проболтался у дома Исаака Лакедема до утра, время от времени подкрепляясь глотком вина из прихваченной на всякий случай бутылки, измучившись то ли от бессонной ночи, то ли от собственных переживаний.

Ранним утром, когда вот-вот должен был появиться Мушкетон, я обнаружил, что кроме меня за домом ростовщика следит еще один человек. По темно-серому камлотовому платью его можно было принять за обычного парижского лавочника. Я обратил на него внимание после того, как он дважды прошел по улице, замедляя шаги у особняка Лакедемов. Его поведение меня насторожило и встревожило – особенно после того, как «лавочник» появился в третий раз и точно так же вновь осмотрел крыльцо. Но он нисколько не походил на дона Жаиме душ Сантуша в описании Исаака Лакедема – даже переодетого.