Королевская кровь. Проклятый трон - Ирина Котова

Дрожь в коленках! У принцессы Рудлог!

Тогда Ангелина фыркнула, а сейчас понимала ее и грустила, шевеля пальцами в теплой воде, легко поглаживая себя по рукам, животу, по бедрам и вдыхая знакомый запах лаванды, чуть настойчивый и навевающий мысли о каменистых и сухих, жарких, щедро политых солнцем холмах, где гуляет ветер и терпко пахнет цветами и травой.

Конечно, дрожь в коленках. Достаточно вспомнить, как они иногда замолкали во время общего разговора и смотрели друг на друга так, что всем становилось неудобно, или как барон, проходя мимо жены, поглаживал ее по шее, и Вася прикрывала глаза, мгновенно туманящиеся странной мечтательностью, или как вдруг пропадали посреди дня, а младшие хихикали и шептались.

Однажды Ани застала молодоженов в саду – в середине октября, днем, когда погода стояла сухая и солнечная, но было уже холодно. Вышла прогуляться. И прогулялась – так, что, смущенная и негодующая, почти бежала обратно к дому, а перед глазами стояла сестра с неаккуратно задранной длинной юбкой, с запрокинутой головой, прижатая спиной к старой яблоне, всхлипывающая и как-то беспомощно цепляющаяся за резко двигающегося, обхватившего ее, вбивающегося в нее Байдека. Неужели вожделение было настолько сильным, что у Васи, с ее воспитанием, и Мариана, офицера Севера, не хватило благоразумия дотерпеть до спальни? А если бы в сад вышла не она, Ангелина, а кто-то из младших? Или отец? Или слуги? Что же это за чувство, которое так действует на здравый смысл, гордость, воспитание, чувство долга, ответственность?

Ани плеснула ладонью по воде, поболтала ногами. В купальне она не зажигала свет, и глаза отдыхали, на душе становилось спокойно и тепло. Напряжение спадало, а с расслаблением возвращалась и способность связно мыслить. Ей подобное не грозит. Абсолютно.

Ангелина не любила ни мягких тканей, ни сладких строк любовных поэм: пища должна питать, а вкус – дело десятое. Ей не хотелось остроты чувств, как Марине, она не была поглощена учебой или спортом, как Алинка с Полей, и не находила удовольствия в рисовании, как Каролиша.

Единственной любовью старшей принцессы дома Рудлог была семья. И это Ани про себя знала точно.

Семья.

«Василина, Васенька, сестрички мои родные. Как вы там без меня? Боги с ней, с короной, хотя очень хочется понять, почему выбрали не меня, а Василину. Что со мной не так? Где я недоделала, недоглядела, недостаралась?

Три недели – страшный срок. Я здесь, в безопасности, а что там – только богам известно, а боги молчат. Может, Васюту уже сожрали акулы из парламента, и она не выстояла, не смогла отбить свою независимость? Вдруг в стране гражданская война? Или, не дай боги, с семьей что-то случилось? Во дворце ведь как на ладони: было бы желание причинить вред, а способ найдется.

Как, интересно, Василина восприняла то, что стала королевой? Если даже все в порядке, то справляется ли она? Без моей поддержки, без советов, объяснений?

Конечно, там есть кому поддерживать. Но куда спокойней было, если бы я делала это сама.

Домой. Как же я хочу вернуться, увидеть, что все хорошо, успокоиться, избавиться от удушающего, ставшего привычным чувства тревоги. Разве даже лучший мужчина в мире может остановить меня в этом стремлении?

А если все хорошо… все-таки Василина тоже училась, тоже слушала, наблюдала, хоть и никогда не любила светскую жизнь и тосковала на дипломатических встречах, – если все хорошо, то я не буду мешать. Негоже, когда страной правит королева, а королевой правит еще кто-то. Но находиться рядом, быть готовой прийти на помощь мне никто не помешает. И я найду чем заняться. В конце концов, начну налаживать отношения между Рудлогом и Песками. Здесь непаханое поле работы, и задачи интересные. И партнерство между двумя странами принесет Рудлогу выгоду. Если вовремя взять развивающееся государство с богатейшими ресурсами под свое крыло, то мы надолго закрепим за собой первенство в международных отношениях… И с драконом, с этим драконом я смогу говорить уже не с позиции заложницы, а на равных, без ограничения моей свободы…»

– Госпожа, вы здесь? – испуганный и сонный голос служанки вырвал первую принцессу из разговора с собой, возвращая в ночной дворец Белого города.

– Здесь, Суреза, – расслабленно сказала Ангелина, облокачиваясь на стенку ванны. – Не шуми.

– Я проснулась, а вас нет. Испугалась, что вы… ушли, – малита замялась. Она была расстроена: Владыка бы спросил за побег, если бы госпожа снова решилась.

– Все в порядке, – Ани села в ванной, и свежий воздух тут же охладил кожу. – Я просто не могла заснуть. Раз ты проснулась, принеси мне теплого молока с медом. Я сейчас выйду в спальню, помогать вытираться не нужно.

– Хорошо, сафаиита, – Суреза подняла руки к небу, видимо, благодаря высшие силы, что беспокойная драконья невеста нашлась, и ушла.

Молоко подействовало – а может, не беспокоили больше мысли, приведенные в порядок, – или легкий аромат лаванды, оставшийся на коже, сделал свое дело, но через двадцать минут Ангелина Рудлог уже крепко спала и не слышала ни плеска фонтана, ни громкого пения птиц за окнами.

Владыка Истаила тоже не сразу заснул после будоражащих кровь прикосновений к обнаженной, полыхающей огнем, яростью и страстью принцессе. Тело его покалывало от избытка силы и жаждало женщину, но он не торопился, охлаждаясь прохладным шербетом и терпким виноградом, неспешно пил ароматный фруктовый чай и улыбался. Сколько же в ней гордости, сколько силы!

– Господин, – почтительно позвал верный и тонко чувствующий настрой повелителя Зафир, – вы давно не уделяли внимание вашим нани-шар. Позвольте, я позову женщин из гарема, служанки женской половины говорили мне сегодня, что ваши жены соскучились и обижаются.

Нории помедлил. Он не был евнухом и любил женщин. И сейчас ласковые руки дочерей пустыни были желанны – если та, которую он желал на самом деле, была еще не готова.

– Да, – сказал он гулко, – позови двоих или троих. Ты помнишь?..

– Конечно, Владыка, – произнес Зафир, кланяясь. – Только тех, кто сам захочет прийти.

Эта ночь прошла для Нории в горячем дурмане плотской любви, и девушки, пришедшие к обожаемому Владыке-дракону, потом шепотом рассказывали, что был он особенно внимателен, нежен и страстен и так и не дал никому из них поспать. А еще одарил наутро прекрасными украшениями, которые и драконице надеть не стыдно.

Среди пришедших к Нории в эту ночь была и черноволосая, черноглазая Зара. Ей нравилась невеста господина, и она, будучи поумнее многих в гареме, предчувствовала, что скоро дракон забудет про своих нани-шар. И что эта ночь вполне может стать последней, когда он позвал их к себе.

Зара любила Владыку не как женщина мужчину – как восторженная девочка, получившая возможность прикоснуться к чуду. И именно поэтому она пришла к нему. Может быть, когда-нибудь, когда дракон наконец завоюет свою невесту и они будут жить долго и счастливо, он вспомнит с улыбкой и нежностью и ее, Зару из Аль-Севедов.

И не испытывала она чувства вины перед госпожой из Рудлога, взявшейся учить их писать и читать, – потому что Ангелине, если она возьмется за ум и откроет глаза, достанется все чудо целиком. А ей, Заре, достаточно и этого мимолетного сладкого касания от необыкновенно нежного к женщинам красноволосого дракона.

Глава 7

Конец октября, Пески

Четери доплыл до середины своего озера, нырнул в темную воду так глубоко, как позволяло дыхание, достал до холодного слоя, развернулся и, вытянувшись стрелой, устремился к поверхности. Вынырнул под ночным небом, лицом к белеющему дому, и поплыл обратно.

Пришедшие на землю Чета люди сдержали обещание и начали восстанавливать его жилище. Вычистили в отсутствие дракона комнаты, настелили легкую крышу, принесли самотканых ковров и матрац, набитый верблюжьей шерстью, кувшин для воды и немного сухого мяса и лепешек – не испортятся, дождутся хозяина.

Ему было достаточно, а как отблагодарить их – он придумает.

За кипарисовой рощей уже виднелись огни разрастающегося поселения, и иногда ветер доносил запах дыма и готовящейся еды. Все-таки хорошо, что он прилетел так поздно. Значит, гостей сегодня не будет, а завтра он улетит. Подпитает ночью землю и улетит.

Через час Мастер клинков уже лежал на колючем матрасе, закинув руки за голову, и погружался в дремоту. Ему было хорошо здесь, потому что можно было представить, что все вокруг по-прежнему и что не томился он пятьсот лет в мучительном, отупляющем полусне-полуумирании под удушающей тяжестью миллионов тонн горной породы.

Поначалу он бился, пытался скинуть с себя эту тяжесть, рвался, пока не обессилевал и не повисал в каменной пустоте, теряя сознание. Потом приходил в себя, а в голове звучали голоса его собратьев, затихающий плач детей, уговоры матерей, которые не могли прижаться, укрыть родных, и все равно находились рядом, пусть мысленно. Пели песни, убаюкивали словом. Именно долгая, мягкая колыбельная одной из дракониц стала его навязчивым кошмаром. Иногда во сне Четери снова слышал этот мотив, и сжималось горло, и он рычал, плакал и вновь пытался вспороть удушающую тьму и спасти хоть кого-то.