Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб

— Что мне до каких-то приличий? Они всего лишь маска, под которой люди могут быть жестокими и бесчестными, — произносит вполголоса Кэт.

Она целует его, и на одно испуганное мгновение он замирает, неуверенный, а потом обхватывает ее обеими руками, без труда пересаживает со ступенек на свое колено и прижимает к себе. Кэт позволяет ему это, ощущая, как жар затопляет их обоих, чувствуя вкус его губ, слыша, как быстро бьется сердце и стучит в ушах. Она заводит руку за спину, чтобы захлопнуть дверь каюты, а Джордж увлекает ее на узкую кровать, и ее уже не волнует, что каюта маленькая, а потолок низкий. Она этого не замечает.

В воскресенье по окончании службы Эстер стоит рядом с Альбертом у церкви, вежливо раскланиваясь с прихожанами. Солнце ослепительно сияет в чистом голубом небе, и лучи его настолько ярки, что видна каждая травинка в церковном дворе, каждая крапинка слюды в гранитных надгробиях. Лучи играют в буйных волосах Робина Дюррана, высветив золотистые и рыжевато-каштановые пряди, которых Эстер до сих пор не замечала. Ее внимание отвлекает рука, прикоснувшаяся к плечу.

— Это и есть ваш гость? — спрашивает Клер Хиггинс, понизив голос, чтобы не услышал викарий.

Солнечные лучи сыграли злую шутку с лицом Клер, высветив волоски над верхней губой и черные угри на ее в общем-то хорошеньком носике. Эстер вдруг пугается: сколько же у той изъянов сейчас выставлено напоказ.

— Да, мистер Робин Дюрран, теософ. Они с Альбертом занимаются изучением духовной стороны жизни наших лугов, — шепчет в ответ Эстер.

Клер окидывает Робина взглядом с ног до головы. Выражение ее лица томно-оценивающее, отчего Эстер ощущает легкое беспокойство.

— Он женат? — спрашивает Клер, не сводя глаз с теософа и медленно разглаживая концы шелковых зеленых лент, которыми завязана ее шляпка.

— Нет, дорогая, но ты замужем, — замечает Эстер.

Она осуждающе поднимает брови, глядя на подругу, и они обе смеются.

— Представь меня ему, — шипит Клер, когда Робин вальяжной походкой приближается к ним.

— Леди, нельзя ли мне проводить вас до деревни? — Он улыбается им, изящно сцепив руки за спиной.

— Мистер Дюрран, позвольте представить вам миссис Клер Хиггинс, мою добрую подругу.

— Миссис Хиггинс, рад познакомиться, — говорит Робин, бодро пожимая ей руку.

— Я искренне надеюсь, что вас не смутили любопытные взгляды, которые на вас бросали во время службы, мистер Дюрран, — говорит Клер. — Боюсь, здесь у нас, в Коулд-Эшхоулте, редко бывают столь примечательные гости. И уж конечно, не спиритуалисты.

Они втроем отходят от церкви и неспешно идут по посыпанной гравием дорожке к воротам.

— Что ж, боюсь, мне придется вас разочаровать, миссис Хиггинс, потому что я и не примечателен, и не спиритуалист.

— Неужели? Разве теософ отличается от спиритуалиста? — спрашивает Клер.

— Отличается, миссис Хиггинс. Очень отличается.

— Между прочим, мы тут на днях устраивали спиритический сеанс. Только не рассказывайте викарию, не то у Эстер будут неприятности! — заговорщическим тоном сообщает Клер.

— Клер! — возмущается Эстер, однако Робин улыбается ей так сердечно, что она успокаивается.

— Не бойтесь, я надежно храню тайны, — говорит он. Клер сияет, многозначительно пожимая руку Эстер. — Но позволите ли вы предостеречь вас в этом отношении? — продолжает Робин. — Боюсь, большинство медиумов, как они себя именуют, всего-навсего шарлатаны.

— О-о-о! Только не миссис Данторп! — возражает Клер. — Она способна заглянуть за грань материального мира, чтобы узреть мир духовный… Мы ведь обе это на себе испытали, не так ли, Эстер? Я совершенно уверена, что у нее в самом деле есть способности.

— Полагаю, она беседует с покойниками? — серьезно уточняет Робин.

— Э-э-э… Да, беседует, — отвечает Эстер, уже не очень в этом уверенная. — Хотя на самом деле я ни разу так и не увидела тех духов, с которыми она говорит и которых слышит…

— Боюсь, вы, как и множество других хороших людей, обмануты этой женщиной. — Робин качает головой. — Духов мертвых не существует — в том смысле, в каком утверждают ярмарочные медиумы. — Он пренебрежительно машет рукой. — Со смертью тела индивидуальное сознание человека вновь воссоединяется со вселенской душой и ожидает в блаженстве своего последующего рождения. Усопший теряет собственную личность, потому призраков, хранящих знания о своих прежних жизнях, попросту не существует, — поясняет он.

— О боже! Неужели? Но она всегда казалась такой искренней в своих действиях, а ее способности… — бормочет Клер, совершенно обескураженная.

— Я нисколько не сомневаюсь в ее искренности, миссис Хиггинс. И не нужно стыдиться того, что вы попались на эту удочку. Попадались тысячи людей до вас! И я вовсе не утверждаю, будто эту леди не посещают озарения или же у нее нет способностей. Но дело в том, что, даже если способности имеются, она никогда не училась, а потому ошибается, — добродушно поясняет Робин.

— Что ж, наверное, нам больше не стоит туда ходить? — Клер с беспокойством смотрит на Эстер.

— Боже мой, боюсь, я огорчил вас и испортил вам все веселье! — Робин останавливается и поворачивается к Клер и Эстер, молитвенно сложив руки. — Умоляю, простите меня. Я не сделаю дальше ни шагу, пока вы меня не простите, даже если это означает, что я останусь без обеда!

Он действительно стоит на месте, скорбный и умоляющий, пока Клер не начинает хихикать, и Эстер чувствует, как ее губы расползаются в улыбке.

— Значит, вы меня прощаете? Вижу, вижу по вашим лицам. — Он широко улыбается.

— Пойдемте, мистер Дюрран. Я не допущу, чтобы вы остались без обеда, — уверяет его Клер.

— Что ж, по крайней мере теперь я могу не беспокоиться кое о чем, — произносит Эстер.

— И о чем же? — спрашивает Робин.

— Дело в том, что во время нашего… нашей последней встречи с миссис Данторп она получила серьезное предостережение от одного из духов. То есть решила, что получила его.

— О-о-о!.. А ведь верно, Этти! — восклицает Клер.

— Судя по ее словам, дух сказал, что в один из наших домов явилось зло, которое принесет всем нам большие беды. После некоторых споров было решено, что предостережение адресовано мне, — легкомысленным тоном отвечает Эстер, хотя прекрасно помнит, как ее пробирала холодная дрожь, помнит темную фигуру под деревом, наблюдавшую за ней.

— Вам? Неужели? Не бойтесь, дорогая моя, — говорит Робин. — Я совершенно уверен, что миссис Данторп слышала эхо собственного неуемного воображения. Я поставил бы на это последний шиллинг.

— Мистер Дюрран! — доносится сзади голос Альберта. Они останавливаются и оборачиваются — викарий мчится за ними неровной, неуклюжей рысью, и полы его рясы хлопают по коленям. — Мистер Дюрран, я хотел спросить, не могу ли я представить вас кое-кому? — спрашивает он, задыхаясь.

— Разумеется, преподобный отец. Леди, надеюсь, вы меня извините? — Робин грациозно склоняет голову.

Альберт коротко кивает жене и ее подруге, после чего ведет теософа прочь, слегка касаясь рукой спины гостя.

— Он душка, — бормочет вполголоса Клер. — Знаешь, что я думаю? Я думаю, твой муж немного приревновал, когда увидел, как ты прогуливаешься и беседуешь с этим молодым человеком! — Она слегка подталкивает Эстер локтем.

— Да что ты! — смеется Эстер. — Нет, конечно. Неужели тебе действительно пришло это в голову? — отваживается она на вопрос.

— Конечно! Он очаровательный молодой человек… И такой красивый. Я видела-видела, как он тебе улыбался… Может быть, у викария есть повод для ревности, а? — спрашивает она игриво.

— Клер, ну хватит! — увещевает ее Эстер, однако не может удержаться от улыбки.

— И вот что еще я тебе скажу: я тоже ревную. Какой у тебя чудесный гость! В нашей «Парковой ферме» таких не бывает. Это несправедливо, — вздыхает Клер, подхватывая Эстер под руку, когда они снова трогаются с места.

Эстер не отвечает, слегка пристыженная, — оказывается, это так приятно, когда тебе завидуют.

Глава пятая

Кэт слышит у ворот скрип телеги молочника и выходит с молочными кувшинами ему навстречу. Еще нет семи утра, небо чистое и бесцветное, словно стекло. Барретт Андерс, молочник, человек худощавый и молчаливый. От его комбинезона разит коровником, зато руки у него розовые и чисто вымытые. Рот теряется под свисающими усами, такими же седыми, как и волосы.

— Пожалуйста, как обычно, Барретт, — просит Кэт, подавив зевок.

В первый час после пробуждения, очнувшись от не принесшего отдохновения сна, она плохо соображает и ее знобит. Кэт ставит на землю тяжелые кувшины, пока молочник отмеряет две пинты пахты, пинту снятого молока и пинту сливок, погружая в бидоны жестяную черпалку с длинной ручкой. Лошадь, крепкий коб[9] с массивным крупом, задирает хвост, шумно выпускает газы и оставляет на дорожке кучу навоза. Кэт закатывает глаза.