Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб

Кэт мгновение смотрит молча, но, когда она снова поднимает голову, глаза ее блестят от нахлынувших чувств.

— Спасибо, мадам, — произносит она отрывисто, как будто у нее сдавлено горло.

Эстер улыбается, понимая, что Кэт сейчас удивлена и обескуражена.

— Пожалуйста, детка. А теперь можете вернуться к работе, — говорит она, отпуская ее.

Кэт выходит из комнаты, напряженно вздернув плечи.

В кухне Кэт бросает вышивку на стол и смотрит на нее, гневно прикусив нижнюю губу. Входит мальчик от бакалейщика с коробками, силясь разглядеть из-за стопки пакетов с мукой, рисом и желатином, куда он идет.

— Нет, разве можно в такое верить? — обращается к нему Кэт, гневно махая на вышивку в рамке.

— В какое, мисс? — спрашивает мальчик. Ему на вид не больше двенадцати лет.

— Вот в такое! — Кэт поднимает подарок и яростно потрясает перед ним.

Мальчик подходит ближе, близоруко щурит глаза и читает с запинкой:

— До… до…

— Достоинство! — гневно отрубает Кэт.

— Достоинство слуги — в сми… рении, — читает мальчик, поднимая на нее глаза, чтобы понять, верно ли он прочел.

— Ты можешь в это поверить? — снова спрашивает Кэт.

Мальчик пожимает плечами в недоумении.

— Я точно не знаю, мисс, — мямлит он и спешно отходит от нее.

— По какому поводу сыр-бор на этот раз? — интересуется миссис Белл, вразвалку входя в кухню и бухая на плиту чайник.

— Ничего такого, что касалось бы вас, миссис Белл, — отвечает Кэт равнодушно.

— Все в этом доме касается меня, девочка моя, — поправляет экономка. Она замечает вышивку на столе, берет и рассматривает. — Это она для тебя вышила? — (Кэт кивает.) — Так из-за чего же ты кипятишься?

— Я… я не согласна с этим утверждением.

Миссис Белл смотрит на нее проницательными глазами:

— Да уж, конечно, как тебе согласиться, с твоим-то характером и собственным мнением по любому поводу. А ты не можешь просто быть благодарна за то, что у тебя добрая хозяйка, которая хочет сделать тебе приятное, вместо того чтобы отколотить тебя палкой. Первый джентльмен, у которого я служила, спускался в кухню и бил горничных, если ему казалось, что чай слишком холодный, или слишком горячий, или слишком долго кипел. Потому я вот что тебе скажу: тебе повезло, что ты попала сюда, и всегда помни об этом! — Ее руки, скрещенные на груди, похожи на окорока.

— Почему для нас должны быть какие-то другие правила, Софи? Разве мы не такие же люди, как и те, что наверху? — спрашивает Кэт.

Она снова берет подарок Эстер и рассматривает его. Эстер вышила в углу голубые васильки и среди них маленькую полосатую кошку с выгнутой спиной. Кэт проводит пальцем по картинке и хмурится.

— О чем ты говоришь, девочка? Разумеется, для них и для нас разные правила!

— Но почему так должно быть? — резко спрашивает Кэт.

— Потому что так было всегда и так всегда будет! Что с тобой произошло, как ты могла забыть свое место в мире? — громыхает миссис Белл.

— Я не верю, что у меня есть место в мире, — бормочет Кэт.

— Нет, есть. Оно здесь, в этой кухне, где ты помогаешь мне собрать поднос к чаю. — Миссис Белл гневно отворачивается обратно к плите.

Позже Кэт вешает вышивку Эстер на стену в своей комнате, на то место, где висело распятие. Кровь вскипает каждый раз, когда она читает девиз, но маленькая полосатая кошка, спрятавшаяся в васильках, ей нравится. В эту ночь Кэт не находит себе места. Она с трудом дожидается, пока все в доме не затихнет, выскальзывает из комнаты и спускается по черной лестнице во двор. Миссис Белл пока не храпит. Когда Кэт оглядывается на дом, окна в спальнях еще светятся. Ее еще могут вызвать, чтобы приготовить горячее питье или принести книгу из библиотеки. От этой мысли сердце начинает учащенно биться. Но она не позволит держать себя в заточении, не позволит, чтобы ее контролировали. Пусть жена викария обнаружит, что ее нет дома, гневно думает она. Пусть ее вышвырнут. Уж лучше оказаться на улице, чем быть узницей. Ночь стоит тихая и теплая. С лугов время от времени доносится гортанное кваканье жабы, жужжание и скрежет насекомых. В воздухе пахнет разогретыми кирпичами, сухой травой и легкой сыростью от выпавшей росы.

Кэт, неслышно ступая, доходит до дальней стены дома, где двор ограничивают несколько хозяйственных построек. Здесь расположены дровяные навесы и сарай садовника, теплицы и чулан для инструментов. В этом чулане викарий держит свой велосипед. Кэт отыскивает его в темноте на ощупь, чертыхаясь, когда ее ищущие руки натыкаются на разные предметы, которые двигаются и грохочут, когда лопата, которую она задевает ногой, летит на цементный пол. Она подхватывает ее в последний момент трясущимися руками. До сих пор она каталась на велосипеде всего раз — брала у посыльного мясника в Лондоне. Она ругается про себя из-за негромкого скрипа, который издают колеса, пока она катит велосипед по садовой дорожке и дальше, за ворота. Она не видит ни огонька сигареты у себя за спиной, ни Робина Дюррана, который следит за ней пристальным взглядом, привалившись к передней стене дома и выдувая синие облачка дыма в ласковое небо.

Кэт долго ведет велосипед по дорожке, прежде чем сесть на него, поскольку боится упасть, и она действительно падает — она так ошеломлена движением вперед, что забывает держать руль и скатывается на травянистую обочину. Кэт смахивает песок с поцарапанных ладоней и колена, поднимает велосипед, подтыкает юбку и снова закидывает ногу за раму. Она не спасует перед штуковиной, с которой так запросто управляется хилый викарий в своих коротких штанах. Постепенно Кэт набирает скорость и понимает, что чем быстрее она катится, тем проще держать равновесие и управлять велосипедом. Она еще несколько раз едва не падает, и потом у нее начинает получаться. Кэт доезжает по заросшей травой тропке до берега канала. Свет ей не нужен. Светлый пыльный бечевник совершенно прямой, и его прекрасно видно между зарослями темно-зеленых камышей, коровьей петрушки, чертополоха, щавеля и одуванчиков. Кэт жмет на педали настолько быстро, насколько ей хватает смелости; ветер перебирает ее стриженые волосы, заставляет слезиться глаза и холодит кожу. Она невольно улыбается в темноте, взволнованная и беспечная. Она собиралась проехать мимо баржи, где ночует Джордж, чтобы отправиться искать его в Тэтчем, однако в каюте на борту горит свет, и Кэт резко тормозит.

От такой остановки у нее кружится голова, она стоит на дорожке, пытаясь отдышаться. Воды канала недвижные и молчаливые, и при слабом свете звезд она видит, как по ним беззвучно скользят водоплавающие птицы. Перегнувшись с берега, Кэт негромко стучит по борту баржи. На костяшках пальцев остается облетающая краска. Внутри раздается грохот, шарканье ботинок по доскам. Джордж открывает дверь каюты и поднимает лампу, свет бьет по глазам, заставляя Кэт закрыть лицо рукой.

— В глаза же! — говорит она.

От этих слов в груди что-то сжимается, и она заходится в приступе кашля, перегнувшись пополам от острой боли под ребрами. Значит, кашель все еще живет в ней. Он пока никуда не делся.

— Кэт, это ты? Тебе плохо? — Джордж вглядывается в темноту, прикрыв рукой лампу.

— А сколько девушек навещают тебя по ночам, Джордж Хобсон? — спрашивает она насмешливо, когда приступ проходит.

— Только Черная Кошка. — Он улыбается.

— Значит, это я. Ты чем-то занят? Почему не в городе?

— Я не могу ходить в город каждый вечер, Кэт Морли. Не то быстро пропью все, что у меня есть. Даже очень быстро, — говорит он с сожалением. — Почему ты задыхаешься? Ты что, бежала бегом?

— Я ехала на велосипеде, — говорит Кэт. — Взяла велосипед у викария и домчалась сюда мигом, не то что пешком! Я и обратно вернусь мигом, а значит, смогу подольше побыть с тобой.

— Ты взяла велосипед? Вероятно, это значит, что ты спросила разрешения…

— Не говори глупостей. Если он не знает, то и не расстроится. Но что ты делаешь здесь, в такой конуре, целыми вечерами?

— Поднимайся на борт, покажу, — предлагает Джордж.

В приглушенном свете лампы его лицо очерчено тенями. Морщинки вокруг глаз, прорезанные солнцем, складка над бровями, твердая сильная челюсть. Синяки, оставшиеся после последнего боя, посветлели и напоминают едва заметные коричневые следы, словно отпечатки грязных пальцев. Рубашка расстегнута на груди, рукава закатаны. Как много обнаженного тела. Как много живой плоти, жизненной силы. Кэт радуется, вглядываясь в него и ощущая, как сама с каждой секундой становится сильнее. От его улыбки что-то внутри отпускает ее, словно новые зеленые листочки развернулись на хрупком стебле. Она берет Джорджа за руку и перешагивает на палубу, однако нерешительно останавливается у двери в каюту. Пространства за ней действительно немного.