Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд

Уже на подходе меня заметили.

— А вот и наш герой, тот, что принёс радость битвы и добычу. Босик, проходи к костру, — проговорил Септ Олег. — Как ты вертов-то узрел, расскажи? А то сторожа бьют себя в грудь, говорят, что морок какой-то был на поле, всё в тумане от костра.

— Смотрел на овцебыков, красивые они, поверх глянул, а там трава колышется, то поднимется горбом, то упадёт. Потом голод донесло, как ветром смрад, аж тяжко стало на душе. Потому Я и отправил за Септом Вязем, так как самому приплохело. Дальше Вы знаете. А где мои ближники?

— Куница нарезает мясо на сушку, Таран спит, ударил его верп в середине резни, вот теперича до утра не добудиться. Но главное в другом, я купца склонял, чтобы он найм наш одной суммой обозначил, а тот ни в какую, говорит, а если поход безопасным будет, али наоборот очень сложным, как-то нечестно получается. Договорились на маленькую казну, и за каждую опасность отдельно торг держать. Только по рукам ударили, а тут ты с таким даром. Как только купчий бороду свою не оторвал, так мял от волненья.

— Меру посчитай, Марук, — проскрипел Вязь.

— Завтра, счёт нужен, а лучше, как сторгуем. Тебе-то чего переживать, Вязь? — ответил септ.

— Долю младшего септа Босика посчитай.

Олег недовольно поджал губы, Марук задумался.

— Ты подарки принимал от Михея? — очнулся Септ Меры.

— Нет, только отужинали. На его вопрос ответил, что Я не вправе решать такой вопрос.

— Верно, пока ты числишься младшим, твоими словами говорит вся Септория из Олега, меня и Вязя. Слова и наказы ты запомнил верно. Могу выдать сейчас, могу на торг большую деньгу, как сторгуем кожу.

— Позже, — ответил Я. Марук кивнул головой.

— Вторая смена на пост, первая отдыхать! — скомандовал Олег, и Я потянулся в лагерь.

Утро принесло головную боль и привкус горечи во рту. Вчерашние бодрость и настроение скомкали, втоптали в грязь и с ехидной улыбкой надели поверх отдохнувшего тела. Помня наставление травницы, Я выпил отвара натощак и отправился умыть лицо и сбить пыль с рук и волос. Место, где стояли кадки с водой не огорожено, и можно было наблюдать, как люд справлял нужду, умывался и менял портки, совсем не стесняясь окружающих. Очередь и количество людей меня очень сильно смущало, потому Я развернулся к стойбищу тягловых, в надежде там попытать счастье. Возле овцебыков суетился вчерашний паренёк, вычёсывая грубой щёткой бока бычка, подгривок уже был уложен волнистой прядью, местами завиты цветные ленты, оттого животное смотрелось торжественно. Погонщик по очереди поднял каждое копыто, вычистил мелкие камни и грязь из стрелки и башмака короткой пилкой, затем собрал инструмент. Развернувшись и увидев меня, чуть не выронил из рук от испуга.

— Ох, напугали же Вы меня, так тихо подошли, что ни Паромя, ни Я не услышали. Доброе утро, септ Бос. — Отойдя от первичного испуга, парень вновь затараторил, как вчера.

— Паромя — это имя бычка? — переспросил Я?

— Верно, так его назвали при рождении, судьбу ему определили тягу тянуть и с рождения вешали грузила на спину, зато теперь идёт легко, как по воде. А Вы что тут делаете в такую рань? Ладить к повозке не скоро будем, нужно ещё скотину приготовить.

— У тебя умыться есть где? В помывочной народа много, не протолкнешься, — спросил Я с надеждой.

— Есть, только вода застоялась, зеленцой зацвела, тут-то для скотины больше, хотя все погонщики отсюда берут. А Вы не брезгуете?

— Веди. — Не вдаваясь в подробности, что ещё три седмицы назад Я песком обтирался, а ноги и вовсе не скоблил, чтобы гнус не мучал.

Наскоро умывшись, отбив одежду и обувь от пыли и приведя себя в порядок, Я вернулся к погонщику.

— Как твое имя?

— Петро Слезька.

— Что за прозвище такое?

— Дык, я постоянно прыгал на место погонщика, когда малым был, и меня гнали криком: "А ну, слезь-ка, пока не получил!" Вот и прицепилось, но мне обещают, что если чем выделюсь, то будет грозная кличка. Пока то, что предлагают, только смех один да обиды. Утром меня то вертоглядом называли, то септогоном, гончий Септы в смысле…

— Бывай, Петро.

Вернувшись к лагерю, увидел приготовления к отъезду, везде были суета и споры. Олег жестом подозвал меня.

— Даром не пользовался с вечера?

— Нет, — твердо ответил септу.

— Сейчас можешь. Приглядись вокруг, кому мы тут сильно мешаем, это важно в походе, — тихо прошептал мне Септорий Дознания и отошёл к ребятам.

Привёл внимание отряда и чем-то рассмешил их. Вокруг загоготали, караванщики начали озираться и поглядывать на смеющую толпу. Я тем временем вызвал чувство Дара, сильно по нему соскучился. Раздражение, любопытство, интерес… Все не то… Усталость… Досада, последнее дунуло от Михея-Купца, скорее всего из-за вчерашнего события. Интерес, растерянность, ненависть… Жгучая лютая ненависть, меня как обожгло, Я внимательно посмотрел на источник, им оказался крепкий старый муж, лет за сорок, что стоял в тени шатра и, щуря глаза и кривя губы, смотрел на наш отряд. Зайдя со спины септу, положив на него свою длань, привлекая внимание. Олег наклонил голову и выслушал мои подозрения. Отстранившись, лениво скользнул взглядом по фигуре, потом, как бы узнав, приветственно махнул рукой. В ответ на приветствие неизвестный мне муж лениво поднял руку и удалился по своим делам. Септ повернулся ко мне, кивнул головой и удалился с Вязем и Маруком восвояси.

— Ты теперь септ! Даже боязно подойти поручкаться, — со смехом в голосе произнес Куница.

Я повернулся на голос и протянул руку: — Не трусь, доброго дня тебе, побратим.

Следопыт наклонил голову, всматриваясь в одному ему понятные детали, затем улыбнулся и крепко пожал мою руку.

— Рад, что ты не зазнался, хотя что-то изменилось, стал угрюмым и серьезным, что ли.

— Много зла и непонятного, братко, вокруг. Люди друг друга чаще бьют и ненавидят, чем отродий, а ведь не о том нам в Церквях и Храмах вещали. Неужто не убоятся немилости Богов? — горестно ответил Я.

— Боги, они далеко, а вот противная рожа всегда рядом. Я про Тарана, если ты не понял. Еле допёрли его до лагеря. Кинулся рубить вне строя, сначала жарко бился, а тут раз и осел мешком. Волокуши помогли, я уж собирался его на поле бросить, говоришь ему, чтобы щиток малый на руке держал, так нет, у него бронька новая, выдержит. — Жаловался на Стража, беспокойно пряча руки за спиной.

— Как он? Очнулся?

— Если бы, время побудки, а он мертвым лежит, только грудина при вздохе поднимается. Может, притворяется, до еды или погрузки хочет поспать, но тревожно за него, положа руку на сердце, скажу Я. А у тебя чего взгляд дергается? Ты случаем, не потраву принял?

— Не знаю Я, Куница. Утром голова разболелась, а вчера Я лишь отвар лекаря и напиток у купца пил. Может, и есть дурман. Как распознать-то?

— Борислав по утрам постоянно пить хотел, хлебал полными кружками да зрачки с чешуйку величиной. Ты за собой это чуял?

— Я с утра только отвара пригубил, и флягу всегда при себе держу. По счёт глаз, не знаю, не видно мне их.

— Спрошу у старожил, может, кто знает, как потраву в человеке сыскать, а ты Олега спроси, кто бутыль готовил и закрывал. Ежели он уверен в том, что флягу боле никто не брал, то токмо Купеческая душа смог бы. Бывай, Босик, тебя Олег кличет. Пойду на Тарана ведерко опрокину, умоется заодно.

— До встречи, братко.

— Бос Путевой, собирайся, сейчас определим тебя с Купцом, будешь ворога искать, поедим на ходу. Что случилось? На тебе лица нет, не перегорел ли ты опять?

— Господин Олег, отвар Вам лично в руки лекарь отдала или через посыльного? — спросил Я и провалился в Дар.

— Не светись, дай припомнить. Вроде через служку при Ларисе. Что не так с отваром? — сузив глаза, отвечал мне Септ.

— А Лариса из какого дома? — не отвечая на вопрос, продолжил спрашивать, долго и внимательно смотря на Септа. Тот пожевал губы, потом принял решение.

— Марук, подойди, работа есть. Доставай флягу и передай Септу Тёмному, — приказал мне Олег. Я выполнил приказ.