Ты, уставший ненавидеть - Андрей Валентинов

Несмотря на русское имя-отчество, Родион Геннадьевич работал в Институте народов Востока и руководил сектором истории и культуры дхаров. Его настоящее имя было Рох. Рох, сын Гхела, из рода Фроата племени Серых дхаров…

Курсовую он все-таки написал. Помогли упорство и пробудившийся интерес к совершенно неизвестной ему истории небольшого народа, в далеком XV веке защищавшего свою свободу от войск Покорителя Севера князя Семена Курбского, носившего у дхаров странное прозвище Владыка Молний.

Оказалось, что главным источником, кроме коротких строчек летописи, является дхарский эпос – «Гэгхэну-цорху». Вдобавок этот эпос был не только не переведен на русский, но даже и не издан. К счастью, Орловский был еще на первом курсе, в возрасте, когда такие препятствия только раззадоривают. Дхарский он, конечно, не выучил, но читать эпос со словарем он все-таки смог. Словарь был тоже рукописный, составленный лично Родионом Геннадьевичем… Курсовая была защищена блестяще. Никто из студентов-коллег не работал с неопубликованными источниками. На защите Юрий не удержался, продекламировав отрывок из эпоса о поединке Сумх-гэгхэна – князя Семена – с дхарским вождем Гхелом Храбрым. Сначала на дхарском, а потом на русском в переводе Родиона Геннадьевича. Члены комиссии лишь покачали головой и поставили «отлично»…

На втором курсе Юрий наконец-то смог заняться Древней Грецией. Правда, в Институт народов Востока он продолжал наведываться – ему приятно было встречаться с Родионом Геннадьевичем и его учениками – молодыми деревенскими ребятами, которым недоставало знаний, но зато хватало упорства и желания учиться. Они пили чай – травяной, по старинному дхарскому рецепту, и беседовали. За импровизированным столом говорили в основном по-дхарски (некоторые плохо знали русский), и понемногу Юрий смог овладеть разговорной речью. Ему было интересно. Многие его однокурсники, особенно из «бывших», знали французский или немецкий, кое-кто учил латынь и древнегреческий, но дхарский, не только на курсе, но и на факультете, знал он один.

Несмотря на юные лета, Юрий быстро понял, что работа в дхарском секторе идет медленно. Попросту не хватало людей с образованием. Дхарские школы только начинали создаваться, студенты заканчивали русские, и то, как правило, начальные. Даже сам Родион Геннадьевич, глава Дхарского культурного центра, смог в свое время проучиться лишь три года в Петербургском Императорском университете: помешал арест и многолетняя ссылка. Нужны были люди с настоящей научной подготовкой, но столичные ученые – и молодые, и постарше – мало интересовались историей и культурой маленького народа…

…Юрий уже договорился, что будет писать диплом по истории Этолийского союза, и начал всерьез читать Полибия по-древнегречески: языки давались легко. Этолийский союз – свободная федерация греков, воевавшая с всесильной Македонией, а после – с непобедимым Римом. Это было интересно, этим заниматься стоило. Юрий разбирал сложные периоды Полибия, думая о тех, кто дрался с «непобедимой и легендарной» Красной Армией, защищая свободу родной земли. «Без похорон и без слез, о прохожий, на этом кургане мы, этолийцы, лежим, три мириады бойцов…» Где-то там, в таврической степи, лежали его брат, дядя Миша, их друзья и товарищи. «Без похорон и без слез…» Третий Рим, ставший Третьим Интернационалом, не давал оплакивать героев. Но Юрий мог писать об этолийцах – также, много веков назад, защищавших свободу…

Полибия дочитать не удалось. Лето 27-го, арест – и бывший студент Орловский мог смело забыть все: и ненаписанный диплом, и древнегреческий, и возможность закончить образование. Он бродил по Столице растерянный, убитый – и как-то по привычке завернул к Родиону Геннадьевичу, в его гостеприимный кабинет на втором этаже Института…

С сентября он снова учился. Родион Геннадьевич сумел сделать невозможное оформить перевод Юрия из университета на третий курс дхарского отделения Института. Он не был единственным русским, к этому времени уже четверо любознательных ребят изучали древний, красивый и загадочный язык дхаров…

Свою первую статью о дхарах Юрий напечатал на пятом курсе. Он написал о том, чем занимался еще на первом, в университете, – о последних боях дружины Гхела Храброго с войсками «мосхотов» – так дхары по традиции называли русских. Одновременно он начал помогать Соломатину готовить к изданию «Гэгхэну-цорху»: появилась возможность напечатать его во «Всемирной литературе». Орловский умолк и с силой провел ладонью по лицу. Стоп, кажется, увлекся. Этому «Косте» незачем знать все подробности. Впрочем, Константин невозмутимо продолжал черкать перышком, на лице его по-прежнему блуждала благодушная улыбка.

– Значит, решили способствовать ленинской национальной политике, Юрий Петрович? Поднимать культуру малых народов, угнетенных царизмом? Похвально, похвально… Скажите, а почему вы в одна тысяча девятьсот тридцать первом году, а точнее одиннадцатого марта, на заседании сектора обвинили гражданина Соломатина в научном вредительстве?

– Что?! – Юрий даже отшатнулся. Он обвинил Родиона Геннадьевича? «Костя», пожав плечами, извлек из портфеля очередную бумагу:

– Ну как же, Юрий Петрович! Вот, извольте видеть, протокол. Вы тогда выступили против вредительского издания упомянутого вами эпоса, точнее его части, которая называлась… Ну да, «Ранхай-гэгхэн-цорху».

«Песнь о князе Рахае»… – вспомнил Юрий. Вот он о чем! Но при чем здесь вредительство? – Нет… Конечно, нет! Я никогда не обвинял Родиона Геннадьевича в чем-либо подобном! Я его вообще ни в чем не обвинял! Речь шла о научной проблеме… «Костя» вновь улыбнулся. Эта улыбка окончательно разозлила Орловского. Он готов был высказаться от души, но в последний момент сдержался.

– Понимаете, Константин, мы тогда готовили к изданию этот эпос. Но Родион Геннадьевич предложил издать вначале его часть – в издательстве самого института для нужд дхарских школ. Это, конечно, правильно, тем более, Юрий невесело усмехнулся, – весь эпос так и не был издан. Но возникла чисто научная проблема. Вернее, методологическая… Он помолчал, собираясь с мыслями. Да, тогда, в марте 31-го, речь шла именно об этом. – Родион Геннадьевич предложил издать не сам текст эпоса, а его пересказ – в стихах. Он вместе с… – фамилию называть не следовало, – с одним своим учеником перевел «Ранхая» стихами, на размер «Калевалы». Дело в том, что записи эпоса делались прозой, и настоящий размер только угадывался. Я считал, что этим мы исказим подлинное звучание – в подлиннике эпос куда более… ну, серьезен…

– Ну вот, я же и говорю – научное вредительство, ~ удовлетворенно кивнул энкаведист. – Вы тогда не побоялись остаться в меньшинстве. И позже, через год, и потому вы часто обвиняли гражданина Соломатина в подобном же…

– Я не обвинял! Мы спорили! Понимаете, спорили!

Да, Родиону Геннадьевичу порой просто не хватало знаний и научного опыта: годы сибирской ссылки, война и изнурительная организационная работа в дхарском центре не давали по-настоящему заняться наукой. Он часто спешил там, где требовались медленные настойчивые научные штудии. Юрий спорил. Он хотел, чтобы издания сектора были ничуть не слабее, чем в Академии наук. Нельзя было позволить, чтобы к ним относились снисходительно – как к «младшим братьям»…

– Спорили… – «Костя» недоуменно пожал плечами. – А между прочим, компетентные органы, то есть мы, регулярно получали сигналы: товарищ Орловский защищает научную линию против вредительской линии руководства Института. Которая, между прочим, и привела к тому, что гражданин Соломатин и его сотрудники оказались замешаны в феодально-байском заговоре… Юрий Петрович, а вас не удивило, что вас не арестовали вместе с ними? Два года назад?

Еще бы! Тогда он ждал ареста, но что-то спасло. То ли его национальность, то ли невидимая помощь Флавия…

– Не удивило? А ведь вопрос стоял! Стоял вопрос, Юрий Петрович! Но мы рассудили: человек вы правильный, все это время с вредительством боролись ~ открыто, не скрываясь. Ну и в заговоре не участвовали, само собой… Вот и не тронули вас тогда как человека, можно сказать, проверенного…

Неужели правда? Неужели его сочли «своим»? А может, эти проклятые протоколы использовались на следствии, когда арестовали Родиона Геннадьевича, Ваню Лукина, Андрея Крапивина… Орловскому на миг стало плохо – так плохо, как не было еще ни разу, но вдруг его словно озарило. Врет! Все врет этот сладкоголосый! Его хотят сломать! Сначала напугали смертью, теперь выжигают память об учителе и друзьях… Нет, не выйдет!

– Может быть… – произнес он как можно равнодушнее. – Я всегда защищал интересы науки… Я ведь ученый…

– Скажите, а почему вы взяли темой диссертации дхарский эпос? Ведь им все годы занимался гражданин Соломатин? Вы это сделали, чтобы отстоять научную истину. Так?