Паноптикум - Роман Светачев

сделал ставку, но по закону подлости, как всегда, проиграю. Хотел послушать музыку, да не нашел своих наушников. Забыл на работе, похоже. Я шел по тротуару. По дороге проезжали автобусы, но мне не хотелось в них залезать, было желание пройтись пешком. Центр города был наряжен магазинами и всякими лавками, точно новогодняя елка игрушками. Сунул как-то я свой нос в один из таких магазинов, да чуть было без всех наличных не остался. Цены нынче уже не те, что прежде. Люди вот верят, что экономическая обстановка в стране улучшится, кризис пройдет и все такое, а я не верю. Мне кажется, что будет только хуже. Хотя даже у самой глубокой ямы есть дно.

Грузный сановитый мужчина, похожий на носорога, шел на меня. Я сделал шаг в сторону, пропустил его. Интересно, если бы я его не пропустил, он бы посторонился или столкнул меня? Закурить бы. Мужчина посмотрел на меня как-то странно. А может, он и не на меня смотрел, а на дорогу. Дороги я не люблю. Никогда не любил. Как по мне — лучше тропы. Тропинки. Неприметные, уютные, тихие, загадочные. А дорога — это что? Это люди идут через лес, через природу, прорываются куда-то на своих стальных машинах, что посылают в воздух дым цивилизации, а за ними остается лежать мертвый валежник. Тропа же — это естественный путь. Может быть, что это даже путь к Богу. А куда может вести дорога? В век прогресса и новшеств? А нормальным людям что там делать, в эдаком веке?

Слово «век» и слово «веко» похожи. Почему? Может быть, один век — это мгновение между закрытием и раскрытием век на глазах Бога? Интересная теория!

Март, конечно, был экстравагантен. Брызгал мокрым снегом, обдувал скользким ветром, кричал что-то в уши голосами каких-то причудливых птиц. Справа от меня выросло здание торгового центра. Большое, фактурное, похожее на саркофаг. Я решил зайти в него. Там в кофейне работала моя подруга. А я бы не отказался от кофе. А то в сон клонит. Это всегда так после работы. Но спать сразу после окончания смены нельзя, потому что сон пролетит за секунду, а с утра снова нужно будет идти на работу. Спать сразу после работы можно только в пятницу, потому что суббота — это день ничегонеделания. День, когда можно лежать и плевать в потолок. Главное, чтобы потолок в ответ не плюнул. Как говорится, если один человек плюнет в общество — оно утрется, а если общество плюнет в человека — он захлебнется. Или потонет. Потонуть в болоте из слюней австралопитеков — что может быть хуже? М-да.

Я зашел в торговый центр. Почему-то вспомнился Пелевин с его «когда едешь в поезде, самое главное не стать пассажиром». Или как там у него было? Метафора жизни как поезда. Желтая стрела и все такое. Сейчас была бы актуальна такая метафора: вся жизнь — это большой торговый центр, и самое главное — это не стать одним из множества товаров этого центра. Жизненно, не правда ли?

Тут есть все: зона с игровыми автоматами, кафе, магазины с одеждой, магазины с продуктами, магазины с техникой. Есть и манекены. Вон они вытянулись по струнке, точно молодые солдаты. Интересно, что будет, если попробовать научить манекен разговаривать? А может, манекены — это эдакие камеры наблюдения, которые следят за людьми, собирают информацию, статистику? Ну да, а потом передают все это куда-нибудь. Я вот думаю, что как-то так все оно и происходит. Всякие дураки могут, конечно, верить в эволюцию, теорию происхождения видов и прочее, но что может вся эта теория Дарвина, если противопоставить ей один простой вопрос, который звучит следующим образом: как из неживой материи могла появиться живая материя, в которую оказался каким-то чудом встроен определенный набор характеристик и параметров? Размножение, деление, рост и развитие, обмен веществ… Само по себе просто взяло и появилось? Взяло и сделалось? Пустота сделала форму, загнала туда характеристики, значения, принципы, постулаты, и понеслось… Так, что ли? Тогда эта ваша пустота — это то же самое, что и Бог. В чем тогда отличие науки от религии? В науке и своя этика есть, как и в религии. Есть свои проповедники. Свой пафос.

О чем думал первый живой организм? Что он понимал-то вообще? Вот вопрос: может ли считаться живым существо, у которого нет сознания, а есть только инстинкты? Хотя как понять, что такое эти инстинкты? Они берут на себя роль сознания, командуют телом, да? А откуда сами эти инстинкты взялись? Постепенно развились? А когда их не было, что было тогда? И как они развились, собственно? Значит, было что-то, что развивалось. Какая-то программа, что ли?

М-да. Вопрос за вопросом и вопросом погоняет. Одну дверь открой — а за ней еще десять. Лабиринт коридоров, где минотавр — это смерть, что ищет тебя с того самого момента, как ты появился на свет. Вряд ли кому-то из людей удалось пройти этот лабиринт бесконечных вопросов. Всех остановила смерть. Хотя многие люди и сами никуда не идут. Стоят точно манекены, а на них надевают куртки, часы, шапки там всякие… А многие и не стоят даже, а лежат. Лег и лежи. Под лежачий камень вода не течет, а оно и не надо нам. Мы не ихтиандры, чтоб в воде лежать. Мы же, если верить Дарвину, из этой самой воды и вылезли. Вылезли на сушу, отбросили плавники и отрастили руки-ноги-крылья, а дальше что? Бродить пошли. Бродягами стали. Лучше бы плавали. В воде все как-то интереснее, глубже, красивее, осмысленнее. В океане есть своя философия. А какая философия у нас? Пытался я ее читать, еще будучи подростком. Кант-Шопенгауэр-Ницше, сам черт ногу сломит в том, что они написали! Никто и не понимает их текстов. Все только делают вид, что понимают. А что на деле? А на деле практикуют словесные игры просто. Как дети, ей-богу.

Я дошел до кофейни. Моя подруга была тут как тут. Низенькая, чуть полноватая, смешная, с милой улыбкой и добрыми глазами. Мне кофе-кофе-кофе можно? Смеется! Пончик нужен вам, мистер? Нет, что мне эти западные приторные пончики? Подайте мне соленых крекеров! Шучу, конечно…

— Как дела на работе? — спрашивает Катя.

— Да как обычно. Хотя нет, сегодня прям неважно. Начальник загрузил меня своими счетами-бумагами-документами и прочим канцелярским мусором.

— И не стыдно ему? — улыбнулась она.

— Можно подумать, что в нашей фирме кому-то когда-то бывает стыдно!

— Ну и дела, — Катя покачала головой. — Тебе