Паноптикум - Роман Светачев

class="p1">— Ничего, зато во сне время пролетит очень быстро, и, когда ты проснешься, я уже буду тут.

— Обещаешь?

— Конечно.

— Ну хорошо.

Полина идет собираться, а Слава ложится обратно в постель и смежает веки, окруженный небольшими подушечками, шкафом, столом, двумя стульями, телевизором — и все это на фоне залитых зеленым обоев, на которых лианы переплетаются с листьями папоротников и баобабов.

Ему снятся ведущие беседы люди, полые внутри, как тульпы. Он видит и своего двойника в одном из снов: тот сидит, закинув ногу на ногу, в каком-то заведеньице похабного вида и рассказывает телекамерам, что раскинулись вокруг как больные жуки, о разных правительственных заговорах, о которых ему было известно не из последних уст всяких там отставных майоров ФСБ и бывших губернаторов. Камеры слушают Славу и чуть вздыхают. Сзади кто-то смеется, он оборачивается и видит самого себя или какого-то выползня. Разрядность происходящих событий меняется, и колода суперпозиций перетасовывается незримыми руками самого главного обманщика и фокусника, и пробуждение в новой реальности, открытие новой фазы бытия не заставляет себя ждать, как слабость поутру. Оно быстро накатывает на голову и ноги, почти что обременяя на падение ниц в сугробы спальни, а Полина возвращается с едой из универмагов и ларьков и рассказывает, как подслушала забавную глупость от одной бабульки, что считала медяки на кассе так долго, словно у нее был целый банк этих монет.

— Эта пожилая женщина сказала, что ее сын хранит дома много иностранной литературы и она боится, что он может стать изменником Родины и убить ее.

— А как связаны измена Родине и убийство матери? — спрашивает сонный Слава.

— А так, что Родина — это то же самое, что и мать, и если ты вонзаешь нож в свою страну, то ранишь одновременно и ту женщину, что тебя родила.

— Забавно, — отвечает ей Слава, а сам чуть хмурится.

— Глянь, какие мне ногти классные сделали. — Полина показывает ему свои коготки и чуть улыбается.

Слава неподдельно восхищается, и они оба радуются красному цвету лакового покрытия. А папоротники чуть качаются на ветру. «Вот бы никогда не покидать стен этой квартиры», — думает Слава. Ему надоел внешний мир. Он бы хотел замкнуться в скорлупе своего дома, но нельзя, нельзя. Завтра работа. Жизнь есть движение, как говорили мудрые люди, только они почему-то забывали добавить, что движение это идет, как правило, по кругу.

Полина идет на кухню и начинает готовить еду. Ароматы тянутся по квартире, переливаясь цветами зеленого лука и лилового мяса свинины. «Вкусное блюдо будет», — думает Слава. Скоро к запахам добавляются и звуки — шкворчание и шипение сковородок.

Слава поднимается с кровати и направляется к Полине на помощь. Он чистит картошку и развлекает девушку пустым трепом о том о сем, а сам думает о другом, думает об инфернальной мясорубке, что разворачивается совсем недалеко от них, но которая пока что невидима их глазам. Водовороты денег и оружия утягивают на такие темные глубины людей, что выбраться оттуда попросту невозможно. Давление там колоссальной силы.

Когда парочка принимается за еду, Полина фоном включает видеоролик о лесах в Южной Америке, которые растут вдоль реки Амазонки. Капибары, анаконды, кайманы, ягуары, тапиры, а еще мангровые и фиговые деревья, бананы, бегонии, мирты, лавры и пальмы, пальмы, пальмы. Здоровенные пауки плетут лианы своих паутинок и ловят в их сети сановитых жирных мух, обрекая тех на кислотные муки.

Слава смотрит на это чудесное, хоть и смертельно опасное место и думает о том, что хотел бы побывать и в шкуре каймана, и в шерстке капибары, а еще было бы неплохо поплавать по водам этой реки в статусе розового дельфина — местного чуда-юда, позитивного и красивого носача.

После ужина двое людей перемещаются в комнату, где включают телевизор. Перед тем как заняться сексом, они немного смотрят ток-шоу, где приглашенные в качестве экспертов экстрасенсы рисуют аудитории вилами по воде какие-то совершенно абсурдные нелепицы, рассказывая про прелести власти. Ведущий, стильный и модный сорокалетний неоконформист, поддакивает им, постоянно ссылаясь на наследие Ванги и Кашпировского. Туман галлюциногенного бреда пропитывает мозги одной из бабок, что вроде бы присутствует в зале, где снимают эту передачу, и она начинает что-то улюлюкать себе под нос, впадая в ужасающий экстаз какого-то невероятного прихода. Эйфория информационного шума постепенно поглощает и остальных участников ток-шоу. Тогда Полина делает звук тише и начинает приставать к Славе. Когда они занимаются сексом, зрители передачи испытывают схожее наслаждение от происходящего на экране. А Слава все думает про капибар и кайманов. А еще пеликанов, дельфинов и ламантинов. После того как уснет, он на пару часов перенесется в этот райский уголок, но потом, подвластный законам гравитации, вернется обратно: встанет с утра, выпьет две кружки кофе и пойдет на работу…

В гладкой тени ленивого папоротника ворочалась шумная морская свинка, чья шерстка была покрыта маленькими бусинками прохладной воды. Над ней пролетела быстрая, как разогнанный в адронном коллайдере протон, колибри, а солнце… солнце палило и жарило, в его свете все становилось сверхосмысленным и острым до порезов кожи. Пауки ползали по веткам какого-то дерева, а на пальме покачивался налитый соком плод. Это был рай или что-то очень похожее на него. И тут не было людей. Ленивец неспешно жевал банан, и мякоть стекала по его губам в сторону земной тверди. Гравитация тут тоже работала, но как-то мягко, ненавязчиво. Время же было не таким плотным и цепким, не таким, как в мире людей, оно здесь не напоминало сбивающий тебя поезд, а скорее походило на доску для серфинга.

Какое-то время Слава наблюдал за всем этим, а потом проснулся. Полина уже встала и готовила кофе. Стандартные две чашки и работа, работа. А по телевизору шла утренняя программа о беспорядках в Иране. Туман же за окном стал еще плотнее, чем вчера.

После завтрака Полина и Слава вышли на улицу, держась за руки, и пошли в самую гущу матового белого марева этого тумана, желая увидеть то, что оно скрывало.

Муляж

Выйдя из офиса, я споткнулся о бордюр. Ну или о булыжник какой-то, точно не знаю, так как смотреть под ноги не стал. Шум вечернего города был похож на гул электрической станции. Сломанной станции. Мимо проехал автомобиль — чуть не забрызгал меня водой и снегом. Начиналась весна, так что по утрам в лужах теперь блестело солнце, точно улицы припорошили молотым золотом. Сто к одному, что наши сегодня проиграют в хоккейном матче. Я бы