Ничья (СИ) - Лимова Александра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что? — в темных глазах промелькнула очаровавшая меня искра. Тут же подавленная Аминой.
— Я все верю, надеюсь и жду. — Вздохнул Марк, взяв меня за руку и подталкивая Амину в сторону выхода на террасу.
— Не понимаю о чем ты. — Вскинула она подбородок. Поправив волосы.
На крытой террасе за большим овальным столом уже расселись все прибывшие. Как оказалось, Леху все они уже поздравили еще днем и утром, и одарили часами, на которые, по поим оценкам бренда и вида, весьма щедро скинулись. Даже подозревала, чья эта была идея, когда один мультинациональный субъект, сидящий со мной рядом, склонился и на ухо шепнул, что у меня все равно лучше, он точно это знает.
Занудная часть с поочередными тостами была опущена по негласному единодушному мнению, что весьма мне понравилось, и только добавило уверенности, что это одна из самых необычных компаний, в которых я была.
Добряк Андрей, иногда чудноват, но оригинален. Неистово позитивный и находчивый Леха. Артем оказался тем случаем, для которого у меня один диагноз — обожаю, просто кладезь веселых историй, артистичный, эмоциональный и очень харизматичный. Ева, как образец воспитания, с поставленной речью, красивой улыбкой и крайне заразительным смехом.
Интеллигентного вида, но бурлящий эмоциональностью Дима, оказавшийся просто маэстро самоиронии. Чего только стоило его возмущенное:
— А чего меня не позвал?! — когда Валера показывал запись с мотокросса, где он неудачно приземлился с байком после взлета с трамплина, а закончилось все это переломом руки.
Валера оказался классическим примером того, насколько внешность бывает обманчива. Он выглядел супер злым подонком, но по факту оказался милым и добрым персиком, у которого смех был смешнее всех шуток. Сначала смеялись с чьей-то шутки, а потом с его крякающего смеха. Валере из-за этого становилось еще смешнее, крякал он сильнее и громче, и я поняла что имела в виду Амина, когда вытирала слезы, как и многие другие. Общение за столом склонилось в челендж «рассмеши Валеру». И это очень напрягало Регину, занятую еще и неприязнью не только к острому на язык Богдану, но и ко мне. Регина не опускалась до открытых токсичных уколов, однако ее отношение ощущалось. Напоить ее что ли?.. такой вечер портит. Причем не мне. Если мне было бы лет пятнадцать и я бы беспокоилась о том, чтобы нравится окружающим, то определенно испытала бы напряжение. Сейчас, кроме потери интереса к ней как к собеседнику ничего больше я к ней не испытывала. Рецепт не зависеть от чужого мнения/критики/взглядов прост — иметь свое. Мнение и взгляды. Это безусловно культивирует еще большую неприязнь к тебе как к личности, но ключевое здесь — как к личности. Немногие к этому приходят. И, соответственно, я не обращала внимания на нее, что возводило подростковую субъективную неприязнь сильнее. Я сосредоточилась на Амине, томной и ироничной, чем-то неуловимо напоминающей мне манерностью раннюю Ульку и меня, мы тоже такие выебистые были. Она вызывала у меня теплую ностальгию. Временами громоотводом неприязни Регины выступал Богдан, едко колющий Валеру ради его кряканья, чем переключал на себя внимание Регины. Она не то чтобы не скрывала, что ее раздражал Богдан, однако, возникало ощутимое напряжение и ее взгляды на Богдана были резче, чем на остальных. Особенно когда Богдан смотрел на Амину. Это действительно факт, что смеющийся человек инстинктивно смотрит на того, к которому испытывает симпатию. Амина, возможно из-за соседства сестры сдерживала себя более тщательно, но химия между ними ощущалась. Регину действительно пытался расслабить Валера и я поняла, почему они вместе, он относился к ней как к очаровательной маленькой капризной девочке, пытающейся его защитить и никак не осознающей, что если над ним смеются, то не со зла. Диаметрально разные люди, но пара из них была невероятно увлекательная, за такими хочется наблюдать.
Впрочем, вскоре они уехали, потому что ночью у них был вылет на жемчужину Карибов — Барбадос. Накатившие воспоминания вызвали у меня желание скататься туда снова как-нибудь, и я искренне пожелала им хорошо отдохнуть.
С их отбытием стало разряженнее. У Амины. Она все еще держала, как выразился Марк, мордочку кирпичом, но явно была рада тому, что Богдан поменялся местами с Андреем и сел напротив нее.
Тем временем Тёма рассказывал печальную историю как однажды, когда он просто захотел поужинать, один, в тишине и покое, до него «абсолютно без причины, вот серьезно!» стали домогаться два подозрительных типа за соседним столом в забегаловке, где он возжелал порефлексировать:
— …и тут у меня флешбеки из недавнего прошлого, чем заканчивается подобное. Думаю, ну его к черту, поеду-ка я домой спать, тут явно тихо-мирно все не закончится. В общем, через трое суток выдают мне мои вещи в Адмиралтейском ИВС… — громовой раскат хохота за столом вынудил ухмыльнувшегося Тёму прерваться, а потом продолжить, — вещи выдают, мент спрашивает, мол, а чего ты не сказал что ты сын Шахнеса, он еще про дедушку не знал, поэтому про папу спросил. Да ага, я сам себе враг, что ли? Если бы папа узнал об этом, то я не трое суток сидел бы, а все пятнадцать.
— Почему? — удивился Андрей.
— Потому что он бы им за это заплатил! — развел руками Тёма под новый раскат хохота. — Было уже такое. На первом курсе с Маром на зимние каникулы приехали и чуть-чуть развлеклись, в смысле… короче, до нас докопались, — и утвердительно покивал на фальшивое возмущенное добавление Марка: «и тоже абсолютно без причины!», — и я сдуру отцу позвонил, когда нас в кутузку собрались забирать. В результате пятнадцать суток сидели вместо двух. А летом папа меня отправил на каникулы к бабушке под Екб. Вот чего ты так ржешь, Лёха! — Артем с осуждением посмотрел на закрывшего лицо ладонями Леху, смеющегося уже сипло, потому что он не мог набрать достаточно воздуха, — тут плакать надо! Знаешь, на каких тачках я там гонял? На садовых между грядками! Ладно хоть Мар приехал, у меня уже спина отваливалась… Пять гребанных соток!.. Бабушка консервативная очень, все у нее есть, папа не скупится, но нет ведь, надо самой все делать. И под музыку, которую она любит, у нее особый плейлист. — Артем, прокашлявшись, запел вновь удивительно красивым голосом, — там где клен шумит, над речной волной, говорили мы о любви-и-и с то-о-обой!..
Последние слова подхватили уже все: и Марк, и Дима, и Богдан, и романтично качающий в руках бутылку виски Андрей, и дрожащим от смеха голосом Леха.
— О, началось! — Ухмыльнулась Амина и как преподавательница на линейке, разведя руки перед хором первоклашек, громко произнесла, — дружно: кто мы? ВИА…
— …кр-р-ря! — В унисон проорал-прорычал хор мальчиков-зайчиков.
— Вот так я стал мини-сборником советской эстрады, — сознался Тёма, когда раскат смеха за столом немного утих и он вновь предался воспоминанию каникул у бабушки, — еще и в церковь ходить по воскресеньям заставляла… господи, а я атеист.
— Надо говорить: слава богу, я атеист, — поправил его усмехнувшийся Марк.
— Вот ты сексист, — посмотрел на него Тёма, — как тебе надо говорить? Какой-нибудь фемистичный лозунг, а потом ты такой: сюрпрайз, мазафака, я сексист и на самом деле я так не дума…
— Я ничего против фемдвижения не имею, кстати. Если оно в нужном месте, — прервав Тёму покачал головой Марк, кивая Богдану, предложившему обновить коньяк в его бокале.
— Это как? — удивился Дима, запахивая потуже плед на Еве, подобравшей под себя ноги на кресле. — сексист, который за феминисток?
— Толерантный сексист, скорее. — Отозвался Марк, придвигая ближе мое кресло к себе, чтобы положить на мои скрещенные ноги руку. — Я же говорю, все должно быть в нужном месте. К примеру: возьмем некоторые народности Северного Кавказа, ну и Сауди. Там происходит ущемление прав человека из-за принадлежности к женскому полу. Понятно, что традиции, культура и подобное. Мрак разводить не хочется, но есть вещи… которые за гранью. Вот в таких случаях необходимо феминистическое движение, ибо люди не собственность, и уж тем более это не должно определяться по половому признаку, как правило, еще и с нередким наслоением виктимблейдинга. А теперь возьмем другой пример: года три назад мы с Тёмой катались по Европе. Вроде бы в Стокгольме дело было, да? — Марк вопросительно приподнял бровь, глядя на Артема.