Отступник - Робин Янг

Он выглянул в окно, за которым очередной зигзаг молнии залил ландшафт жутковатым сиянием. Задолго до того, как клан Баллиолов обзавелся богатыми поместьями в Англии и Шотландии, они жили здесь, посреди мягкой и ласковой зелени лугов и виноградников. Именно с этого, самого северного клочка земли, глядящего на берега Англии, когда-то первым отплыл Вильгельм Завоеватель, и с ним – предки Баллиола. Это место стало колыбелью победы. Быть может, оно станет ею вновь.

Джон Баллиол позволил лучу надежды затеплиться в своем сердце.

Глава десятая

В тесной, освещаемой лишь пламенем очага комнатке хрипло звучали слова, заглушаемые скрежетом камня о камень.

– Именем повелительницы Луны и огненной Бригитты заклинаю тебя – исполни мою волю.

В спертом воздухе было нечем дышать от дыма, и его горький привкус ложился на язык резким контрастом сладковатому запаху плесени, исходившему от соломы на полу. Со стропил крыши свисали почерневшие от времени горшки и сковородки, связки печеночного мха, морошки, корня мандрагоры и вереска. Над соломенным тюфяком в углу, заваленным мехами, метались зловещие тени. Рядом высилась покосившаяся стопка книг с растрепанными обложками и рваными переплетами. Названия выцвели, края страниц были изгрызены мышами и позеленели от сырости, имена авторов почти не читались. Плиний. Аристотель. Птолемей. Гален.

– Силой священного рога и летнего солнцестояния заклинаю тебя – исполни мою волю.

Орудуя пестиком в каменной ступке, Эффрейг ощущала резкую боль в запястье и руке, которая часто навещала ее в последнее время. Суставы и хрящи со скрежетом терлись друг о друга под тонкой, как бумага, кожей, пока ей не начинало казаться, что по рукам и ногам у нее растекается жидкий огонь. Но при каждом болезненном движении сушеная печень, сердце и гениталии кролика, которого она поймала в силки месяцем ранее, медленно превращались в ступке в розоватую серую пыль.

– У тебя есть вино?

– Да, – пролепетал женский голос у нее за спиной.

Эффрейг повернулась, и Беток, молодая жена рыбака из Тернберри, робко шагнула к ней, протягивая кувшин из обожженной глины, заткнутый пробкой из желтого воска. Старуха нетерпеливо схватила его, намереваясь как можно скорее покончить с приготовлением зелья. Она была рада тому, что не сидит без дела, но частые появления Беток уже начали действовать ей на нервы. В прошлом месяце женщине потребовалось снадобье от зубной боли у сына, в позапрошлом – заговор от сыпи у новорожденной дочери, которую, по ее словам, напустила на девочку завистливая соседка-ведьма, потому что у нее самой детей не было. Поставив кувшин на источенный червями стол рядом со ступкой, Эффрейг высыпала истолченные органы в вино, хмуро глядя на свои дрожащие руки.

– Пусть твой муж выпьет это за два дня до того, как взойдет полная луна. Не позже. И тогда к нему скоро вернется мужская сила. Но смотри, он должен выпить все.

Беток, обычно с открытым ртом внимавшая ей, ничего не ответила.

Эффрейг с раздражением взглянула на женщину:

– Ты слышишь меня, Беток?

Та уже стояла у двери, распахнувшейся от порыва свежего ветра. Она смотрела куда-то вдаль, безвольно опустив руки по бокам, и тело ее напряглось и замерло в ожидании.

– Что там такое?

Отложив в сторону ступку, Эффрейг, шаркая, подошла к ней, собирая подолом своего поношенного коричневого платья соломинки на полу. Встав рядом с Беток и подставив лицо теплому летнему ветерку, она увидела вдали клубы дыма. Дым поднимался над деревьями, окружавшими ее хижину, марая черными кляксами голубое небо. В той стороне остался Тернберри.

– Это горит дом? – спросила Беток и посмотрела на нее, ожидая ответа.

– Нет, – пробормотала Эффрейг, чувствуя, как похолодело у нее внутри, а по коже пробежали мурашки.

Пожар был слишком велик для этого, горело во многих местах сразу, и небо уже затянуло плотным облаком дыма. Пожар охватил не один дом, а сразу несколько.

– К нам пожаловали англичане. – Смысл этих слов словно молотом ударил ей в голову через несколько мгновений после того, как они слетели с ее губ.

Вот уже много месяцев ходили слухи о готовящемся вторжении, сея семена страха и паники в сердцах людей. Эффрейг пересказывали их мужчины и женщины, приходившие к ней за снадобьями и заговорами. Поначалу они по секрету сообщили ей о том, что замок Карлаверок пал. Одни говорили, что теперь англичане пойдут на север, к Глазго, другие уверяли, что они движутся на запад, к ним. Население Тернберри и других поселений вдоль побережья Каррика было поголовно охвачено страхом, но не трогалось с места, словно кролики, которых накрыла тень ястреба. Не желая бросать дома и скот или дать погибнуть урожаю на полях, они надеялись, что хранители, Джон Комин и Уильям Ламбертон, заставят англичан повернуть назад еще до того, как те заберутся слишком далеко. Теперь стало ясно, что надежды их оказались тщетными.

Беток, побледневшая после слов Эффрейг, шагнула наружу. Взгляд ее был прикован к клубам дыма.

– Я должна вернуться к детям, – сказала она, обхватив себя руками за плечи. На лбу и над верхней губой у нее выступили капли пота, но при этом она дрожала, как в ознобе. – Своим детям.

– Уже слишком поздно. Тебе лучше остаться здесь. Сомневаюсь, что солдаты полезут в такую глушь. – Эффрейг уже чувствовала запах дыма, к которому примешивалась вонь сгоревшей соломы и тростника.

Но Беток, кажется, не слышала ее. Она поспешила прочь, через лес, напрочь позабыв о кувшине с вином, в котором находилось чудодейственное снадобье, способное излечить импотенцию ее мужа.

Эффрейг смотрела ей вслед, пока женщина не исчезла за деревьями, над которыми закружили птицы, с завидной легкостью избегнувшие гибели в огне. Вернувшись в дом, старуха пожалела, что с нею нет собак. Последняя, старая и слепая, умерла две зимы назад. Она задержалась на пороге, вперив взгляд водянистых глаз в огромный дуб, возвышавшийся над ее хижиной и украшенный плетеными клетками. Их было много, ветки дерева буквально усеивали чьи-то судьбы, надежды и мольбы. Большинство жаждали заполучить любовь, деньги или здоровье, и в каждой плетеной корзинке на ниточке висел символ чьих-то желаний: прядь волос, перехваченная красной лентой, потертый шелковый кошель или побег вербены. Эффрейг взглядом отыскала еще одну, на самой вершине, в центре которой медленно вращалась корона из вереска, полыни и дрока.

– Где ты, Роберт? – пробормотала она.