Тяжелая корона - Софи Ларк

некотором смысле Елена — принцесса. Принцесса мафии. Но я знаю, что это не то, о чем она говорит.

— Это правдивая история? — я спрашиваю ее.

— Нет. Ее застрелили вместе с остальными членами ее семьи, а ее тело сбросили в шахту. Не так давно это было подтверждено тестированием ДНК. Вот почему реальная жизнь — это не кино.

Елена прекращает играть. Ее руки опускаются на колени.

— Еще одну, — прошу я ее. — Сыграй мне что-нибудь, что ты сочинила.

Ее щеки порозовели. Я думаю, она откажется. Но через мгновение она снова поднимает руки, деликатно прижимая пальцы к клавишам пианино.

Песня Елены — самая красивая из всех. Я ничего не смыслю в музыке, поэтому не могу описать, почему или как она оказывает на меня такое воздействие. Все начинается медленно, незаметно. Затем нарастает и нарастает с силой, подобной откатному течению, затягивающему меня на дно. Музыка разливается по комнате, заполняя каждый уголок от пола до потолка. Это дико и навязчиво, меланхолично, но настойчиво. Что-то внутри нее взывает к чему-то внутри меня, требуя, чтобы я прислушался. Требуя, чтобы я понял.

Когда она останавливается, я не могу сказать, играла ли она минуту или час.

— Это было невероятно, — говорю я.

Мои слова кажутся слабыми по сравнению с тем, что она только что сделала. Она выразила нечто сильное, и я не могу назвать это комплиментом.

Все, что я могу сделать, это сказать:

— Я ошеломлен, серьезно. Это ты написала?

— Да, — говорит Елена с застенчивостью, которой я никогда раньше в ней не видел. — Тебе действительно понравилось?

— Конечно, понравилось.

— Мой отец говорит, что все, что я играю, угнетает.

— Ну… я не собирался ничего говорить. Но я начинаю думать, что твой отец, возможно, немного придурок.

Елена издает смешок под этими тонкими, в высшей степени талантливыми пальцами.

Она смотрит на меня своими великолепными глазами цвета неба прямо перед тем, как они темнеют.

— Он опасен, — серьезно говорит она мне. — Очень опасен, Себастьян. У него есть обиды. Амбиции.

— Я знаю, кто он такой, — говорю я ей. — Вот почему я не позвонил тебе в ту первую неделю. Я хотел, поверь мне. Но я знаю, что это не совсем безопасно для нас обоих.

Она опускает глаза и прикусывает уголок губы.

— Если он не против, что мы встречаемся, он не может быть настолько взбешен, — говорю я ей. — Может быть, мы сможем похоронить все эти прошлые обиды. Двигаться дальше, заключив какую-нибудь сделку. В конце концов, если моя семья смогла заключить мир с Гриффинами… — я вздрагиваю, думая о звуке, с которым разбивается мое колено. — Если мы смогли это сделать, то любой может научиться ладить.

Она не отвечает мне сразу, скручивая руки на коленях. Она выглядит расстроенной. Может быть, она думает, что я слишком оптимистичен, и ее отец наверняка в конце концов набросится на нее.

— Эй, — говорю я, хватая ее за подбородок и приподнимая ее лицо, чтобы она посмотрела на меня. — Не беспокойся обо мне. Я говорил тебе, я могу позаботиться о себе. Я могу справиться с твоим отцом, если потребуется. Я сталкивался и с худшим.

Она качает головой.

— Хуже никого нет, — говорит она.

Чтобы она перестала волноваться, я наклоняюсь и целую ее. Ее рот на вкус такой же сладкий, как и всегда, хотя на этот раз мы не ели воронкообразный пирог. Ее губы самые полные, к которым я когда-либо прикасался — это делает ее поцелуй невероятно приятным. Я мог бы заниматься этим часами.

Но, боже, я хочу сделать гораздо больше, чем это.

Пока мы целуемся, я не могу не позволить своим рукам скользить по ее телу.

На ней бледно-голубой хлопковый сарафан с пуговицами спереди. Я провожу кончиками пальцев по ее длинной, стройной шее к выступу ключицы, а затем немного опускаюсь к верхней выпуклости ее груди. Я чувствую, как она судорожно втягивает воздух, когда я касаюсь промежутка между ее грудями, который в точности равен ширине моего среднего пальца.

Без пианино комната кажется напряженно тихой. Все, что я слышу, это ее дыхание и биение моего собственного сердца. Я нежно провожу пальцем по ее груди, позволяя своим пальцам спуститься вниз по переду ее платья.

На ней нет лифчика. Мой большой палец проводит по ее соску, который затвердел, выделяясь на фоне тонкого материала. Елена издает тихий стон.

Я не могу остановиться.

Я опускаюсь перед ней на колени, так что она садится на скамейку для фортепиано, а я становлюсь на колени на твердый деревянный пол. Я расстегиваю три верхние пуговицы ее платья, позволяя упасть этой красивой груди.

Ее сиськи кремово-белые, в форме слезинок, с коричневыми сосками. Я беру их в руки, и Елена стонет, сильно прижимаясь грудью к моим ладоням. Я могу сказать, что она невероятно чувствительна.

Я беру ее грудь в рот и начинаю сосать. Елена снова стонет, хватая меня за голову и сильнее прижимая мой рот к своей груди.

— Боже мой, — стонет она. — Не останавливайся.

Я двигаюсь взад-вперед между ее грудей, посасывая один сосок и лаская другой рукой, затем меняясь местами, пока ее соски не набухают и не пульсируют, а ее бледные груди не становятся розовыми.

Елена откидывает голову назад, выгибая спину, чтобы с большей готовностью подставить мне свою грудь, постанывая от удовольствия.

Я знаю, что она, должно быть, промокла насквозь. Стоя на коленях между ее бедер, я чувствую сладкий мускусный аромат ее киски. У меня от этого текут слюнки.

Я не планировал заходить в этом дальше, по крайней мере, пока. Но я больше не могу сдерживаться. Я раздвигаю ее бедра и задираю юбку. На ней трусики из белого хлопка. Я оттягиваю их в сторону, обнажая влажно поблескивающую розовую киску.

Я не могу устоять перед этим. Я зарываюсь лицом между ее ног, вдыхая этот опьяняющий аромат. Это превращает меня в животное. Я должен лизать и тереться лицом об эту сладкую киску, мне нужно попробовать ее на вкус, прикоснуться к ней, заставить ее кричать.

— Ох! Ох! — охает Елена, запуская руки в мои волосы. Ей не нужно меня подстегивать, я ем ее киску, как умирающий с голоду мужчина. Я просовываю свой язык полностью внутрь нее, затем нежно посасываю ее клитор.

Пока я делаю это, я протягиваю руку, чтобы снова поласкать эту грудь.

Елена едва выносит сочетание этого. Она пытается сдержать свои крики, но это невозможно. Она извивается и трется о мое лицо, в то время как я держу обе