Тяжелая корона - Софи Ларк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На самом деле, моя семья находится в неведении больше, чем ее.
Я знаю, Неро подумает, что я сошел с ума, встречаясь с дочерью нового босса Братвы, особенно когда наши прошлые конфликты не совсем улажены. Но он слишком занят развитием Южного Берега, чтобы заметить.
Пока я продолжаю заниматься своей частью семейного бизнеса, устраняя слабину после ухода Данте и занимаясь всем, чем не хочется заниматься моему отцу, никто не обращает особого внимания на то, чем я занимаюсь в свободное время.
Это свободное время все больше посвящается Елене.
Чем больше времени я провожу с ней, тем большего я хочу.
Я гуляю с ней по всему Чикаго, показывая ей город.
Я беру ее в Институт искусств и Институт Скульптуры "Облачные врата" в парке Миллениум. Мы ходим по магазинам на Великолепной Миле и посещаем зоопарк Линкольн-Парка. Я предлагаю отвести ее на смотровую площадку 360, зная, что она может отказаться, поскольку она не любительница высоты. Но, воодушевленная успехом нашей поездки на колесе обозрения, Елена соглашается поехать.
Мы поднимаемся на лифте на 103 этаж. Когда мы выходим, мы сталкиваемся со стеклянной стеной, а под нами раскинулся весь город. Мы так высоко, что это почти как находиться в самолете, а не в здании. Я показываю части города, которые я узнаю: пристани для яхт, река, район Линкольн-парка, который мы посетили два дня назад.
Елена смотрит вниз на город, ее глаза широко раскрыты.
— Отсюда все такое… большое, — говорит она. — Все в таком огромном масштабе.
— Ты чувствуешь себя крошечной из-за этого? — я спрашиваю ее.
— Это так… и не так. Это заставляет меня чувствовать себя незначительной… но также, как будто я могу чего-то добиться здесь. Как будто нет предела.
— Что бы ты сделала? — я спрашиваю ее. — Если бы ты могла что-нибудь сделать?
— Я не знаю… — говорит она, глядя вниз на расширяющуюся сеть улиц и высотных зданий. — Я думаю… я бы хотела пойти в музыкальную школу. Не как исполнитель, для сочинения. У меня в голове звучат мелодии… Хотела бы я быть лучше в их аранжировке и записи.
— Я хочу послушать, как ты играешь, — говорю я ей. Некоторое время мне было любопытно.
Елена краснеет.
— Я же говорила тебе, я давно не практиковалась. В нашем новом доме нет пианино.
— У меня есть, — говорю я.
Он принадлежал моей матери, и он все еще наверху, в ее музыкальной комнате. Никто больше не использует его, за исключением Аиды в редких случаях. Но я знаю, что мой отец никогда бы от него не избавился.
Удивительно, но его сегодня нет дома. Аида затащила его на какой-то ужин с Фергусом и Имоджен Гриффин и кучей людей из Чикагского литературного общества. Может быть, она думала, что ему это понравится, поскольку он один из самых начитанных людей, которых я когда-либо встречал. Или, может быть, она просто отчаянно хотела вытащить его из дома и подумала, что это хороший предлог.
Независимо от причины, это означает, что я могу показать Елене музыкальную комнату моей матери без необходимости неловкого представления.
— Ты хочешь показать мне свой дом? — Елена говорит.
— Да.
— Хорошо. Но сначала я хочу постоять в той стеклянной комнате, — говорит она.
Комната, о которой идет речь, подвешена к стене здания на высоте около 1300 футов. Пол полностью прозрачный, как и стены.
— Ты хочешь зайти туда? — говорю я с удивлением.
— Да, — твердо говорит она.
Когда мы приближаемся, я вижу, как по ее телу пробегают мурашки. Ее лицо бледное, а губы белые.
Я не хочу пытаться отговорить ее от этого, поэтому вместо этого я просто беру ее за руку, чтобы помочь выровнять ее шаги.
Она цепляется за мой бицепс, переставляя ноги, как будто боится даже поднять их. Шаг за шагом мы входим в комнату, пока не оказываемся полностью за пределами башни Уиллиса, паря в воздухе, и всего несколько дюймов оргстекла отделяют нас от бесконечной пропасти.
Елена выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок. На ее лице в равной степени написаны ужас и восхищение.
— Я не знаю, почему это меня так пугает, — говорит она. — Рассуждая логически, я знаю, что это безопасно, сотни людей каждый день стоят здесь и не падают. Тем не менее, все мое тело кричит на меня.
Ее мышцы напряжены. Она заставляет себя смотреть вниз, даже когда прямо у нас под ногами проносится сажено-серый стриж.
Я не могу не быть впечатлен ее силой воли. Ее желанию раздвинуть собственные границы.
Обычно я делаю то, что для меня естественно. Я не часто заставляю себя делать противоположное тому, что мне нравится.
Наконец, Елена слегка вздыхает и говорит:
— Хорошо, теперь мы можем идти.
Она кажется спокойной и испытывающей облегчение, когда мы направляемся обратно к лифту.
— Может быть, ты просто мазохистка, — поддразниваю я ее.
— Я могла бы быть, — тихо говорит Елена. — Иногда, когда тебе отказывают в обычных удовольствиях… ты находишь другие способы развлечь свой разум.
Она упомянула тот факт, что ее семейная жизнь не была счастливой, хотя она не часто рассказывает мне подробности. Она предпочитает говорить о своем брате, которого она обожает, а не об отце.
Я хочу узнать о ней все, но она хитрая, как коробка с головоломкой, где нужно идеально сложить каждую деталь, чтобы она открылась. Часто, именно тогда, когда я думаю, что мы становимся ближе друг к другу, она снова отстраняется.
Я могу сказать, что ей потребуется много времени, чтобы по-настоящему довериться мне.
Я отвез Елену в дом моей семьи на Мейер Авеню. Это массивный старый викторианский особняк на сильно поросшем лесом участке. Деревья вокруг растут так густо, что при приближении к дому видны только отдельные фрагменты. Детали, которые ты можешь видеть, выглядят не особенно впечатляюще, фронтоны прогибаются с возрастом, а деревянная отделка нуждается в покраске. Окна в свинцовых переплетах выглядят таинственными и темными даже днем.
Но для меня это самый красивый старый дом, который только можно вообразить. Каждая частичка этого дома. Я люблю скрипы и стоны, аромат пыльных штор и промасленных деревянных полов.
Я паркуюсь на улице, чтобы завести Елену внутрь через парадную дверь, а не через подземный гараж. Мы прогуливаемся по палисаднику, в котором полно кустов ароматной сирени, черных вишневых
