Мобилизационная стратегия хозяйственного освоения Сибири. Программы и практики советского периода (1920-1980-е гг.) - Коллектив авторов

Недостаток семян было решено частично компенсировать за счет крестьян. Власти недородных районов получили задание «на основе широкой массовой работы среди колхозников и на добровольных началах» осуществить сбор средств у колхозников на закупку семян в более благополучных районах. Естественно, что на местах добровольный сбор превратился в принудительный. Так, по сообщению бригады крайкома, обследовавшей Полтавский район, полученные из края «контрольные цифры» по мобилизации средств были разверстаны по колхозам, а затем по дворам. Полностью или частично отказавшихся от разверстки колхозников исключали из колхозов без постановления общего собрания и подвергали раскулачиванию[141].

Засуха осложнила кормовую проблему и ситуацию в животноводстве. Наряду с природно-климатическими, продолжали действовать и социальные факторы. Авторы докладной записки управления народнохозяйственного учета (УНХУ) Западносибирского крайисполкома от 21 марта 1932 г. особо отмечали следующие причины сверхнормативного отхода стада: «1) в недородной зоне при недостатке кормов население усиленно ликвидировало скот; 2) в районах пригородных, вообще в районах, тяготеющих к центрам стройки, население значительными массами уходило в центры этих строек, как и население из недородной полосы и 3) уходящее население, в том числе и часть колхозников, под влиянием кулацкой агитации проявило мелкобуржуазные тенденции в смысле отношения к таким элементам своего хозяйства, как животноводство, действуя в этих случаях по принципу: “Сначала ликвидирую скот, а затем ухожу в город”»[142].

Значительных размеров достигал падеж скота. К нему приводила бескормица. Продуктивный скот сдавался в счет завышенных планов заготовок. Сокращение поголовья приводило к тому, что эти планы не выполнялись Режим ответил репрессиями. Председатель Западно-Сибирского крайисполкома Ф. П. Грядинский лично отдавал приказания руководителям районов в случае срыва задания по заготовкам скота колхозами выполнить его за счет трудовых единоличных хозяйств и колхозников, не останавливаясь перед изъятием у них единственных коров[143]. В результате властям Западно-Сибирского края удалось увеличить сдачу мяса в 1931 г. по сравнению с предыдущим годом на 28 %[144].

Ценой сверхнормативного изъятия в деревне хлеба и животноводческой продукции стал самый длительный и сильный за все 1930-е гг. голод, который особенно имел место в наиболее неурожайных и пострадавших от хлебо– и мясозаготовок южных районах Западной Сибири. Здесь люди были вынуждены поедать суррогаты, водоросли, перезимовавшее под снегом зерно-падалицу, лебеду, собак. Во многих деревнях в пищу использовались даже трупы павших животных. Зафиксированы случаи самоубийств на почве голода, некрофагии и каннибализма. Кризисная ситуация усугублялась тем, что в юго-западные районы Сибири, спасаясь от голодомора и коллективизации, мигрировали десятки тысяч кочевников из Казахстана[145]. Ослабленный человеческий организм не в силах был сопротивляться напору эпидемий. Голод сопровождался массовой вспышкой инфекционных заболеваний: септической ангиной, тифом, желудочно-кишечными болезнями. Тысячи крестьян погибли непосредственно от голода. Резко возросла смертность населения[146].

Очагом массового голода в конце 1931 г. стали многие районы Центрального и Южного Зауралья, также пострадавшие от засухи[147]. Для более «благополучных» сельских районов Сибири была характерна латентная форма голода. Люди питались главным образом картошкой и низкокачественным хлебом, которые по своей пищевой ценности не обеспечивали физиологического минимума, необходимого для поддержания здоровья.

Десятки тысяч крестьян (колхозников и единоличников) бежали от голода в города и рабочие поселки. По данным Западно-Сибирского краевого Управления налогово-хозяйственного учета население в 104 основных сельскохозяйственных районах края с 1 июня 1931 г. по 15 февраля 1932 г. сократилось на 15,9 %. Максимальная убыль населения была зафиксирована в недородных районах, а также близких к крупным городам и индустриальным новостройкам. В Хабаровском, Полтавском и Черлакском районах она составляла 26,5, 26,6 и 29,8 % соответственно, в пригородных Ново-Омском и Новосибирском – 30,1 и 37,2 %[148].

С тем, чтобы не допустить дальнейшего сокращения трудовых ресурсов в сельском хозяйстве и ограничить приток голодающих жителей села в промышленные центры, в декабре 1932 г. в СССР была введена паспортная система, составной часть которой была обязательная прописка по постоянному месту жительства. Крестьянам (за исключением жителей пограничных районов) паспорта не выдавались, а покинуть колхоз они могли только по разрешению местной администрации[149].

Грабеж колхозов совершенно обесценил сельскохозяйственный труд. Постоянным спутником колхозной системы являлась невиданная в доколхозной деревне бесхозяйственность. Крайне низкими были трудовая дисциплина и качество выполняемых работ. Значительных размеров достигали потери урожая. Стимулы для борьбы с ними отсутствовали, скорее наоборот, брошенное на поле зерно можно было собрать позже и получить на этом больше хлеба, чем выдавалось на трудодни.

Падение зернового производства стало следствием не только низкой производительности труда колхозников, но и полного забвения агротехнических основ земледелия. Для колхозного полеводства были характерны плохая обработка почвы, несвоевременный посев, низкое качество семян, засорение полей, сокращение парового клина и зяблевой вспашки, отсутствие удобрений.

Типичная картина состояния животноводства в хозяйствах «социалистического» сектора изображена в информации руководства Татарского района в Западно-Сибирский крайисполком от 15 марта 1932 г. В документе приводятся следующие примеры содержания животных в колхозах и совхозах: «непролазная грязь»; «коровы подстилок почти никаких не имеют»; «скот весь закарюз в навозе»; «холодно»; «дворы не дооборудованы»; «вентиляция отсутствует, в силу чего у ряда коров уже вылазит шерсть и заводится вошь»; «коровы в большинстве своем во время дойки не поднимаются»; «норма кормления снижена до минимума, т. е. до 8 кг в сутки, в силу чего скот в родильном уже не поднимается»; «концентрированные корма расхищаются»; «скот в большинстве своем поится один раз в день»; «подходы скота к водопою никогда не очищаются»; «скот выпускается большими партиями, без предварительной наливки воды в колоды, в силу чего получается большая давка скота»[150].

Известный историк-аграрник В. В. Кондрашин определил подобное поведение колхозников, как «итальянскую забастовку»[151]. И это была естественная реакция людей практически ничего за свой труд в колхозах не получающих. Широкое распространение в деревне получили хищения колхозного имущества, прежде всего хлеба. Для того чтобы спасти себя и свои семьи от голода, сельские жители пытались похитить зерно везде, где отсутствовала охрана, выкашивая его на полях, собирая на стерне, забирая из скирд, возков, токов и амбаров.

Вполне естественным выглядело нежелание живущих впроголодь колхозников трудиться «за палочки», низкое качество их работы, сопровождающееся бесхозяйственностью, хищениями. Власти квалифицировали такое отношение людей к колхозной жизни как проявление классовой борьбы и кулацкого саботажа со всеми вытекающими отсюда последствиями. Следует отметить, что хищениями «общественной» собственности определялись не только случаи тайного или открытого несанкционированного присвоения колхозного имущества, но и раздача колхозникам по решению общих собраний, правлений и председателей продовольствия до выполнения заготовительных заданий.

В целях предотвращения подобных явлений 7 августа 1932 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», которое предусматривало лишь два вида наказания для расхитителей: расстрел или 10 и более лет лишения свободы при смягчающих обстоятельствах. При любом приговоре все имущество подлежало конфискации. Постановление имело обратную силу, отрицало возможность амнистии осужденных и не определяло каких-либо количественных параметров, по достижении которых следовало уголовное преследование. Приговор мог быть вынесен за хищение нескольких колосков. Отсюда более известное в народе название постановления – «закон о колосках»[152].

По данному закону к суду привлекались не только прямые расхитители. В постановлении ЦИК СССР, принятом в январе 1933 г. «Об укреплении колхозов» указывалось, что «всякий обман в деле учета колхозного имущества, колхозного труда и колхозного урожая должен рассматриваться как пособничество кулаку и антисоветском элементам, как попытка расхищения колхозного имущества, ввиду чего должен караться по закону об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укрепления общественной (социалистической) собственности от 7 август 1932 г.»[153].