Занимательное дождеведение: дождь в истории, науке и искусстве - Синтия Барнетт

Адаптированный макинтош особенно понравился помешанным на моде японцам. Вскоре в Японии эти плащи стали популярнее, чем в Шотландии. Данко стимулировал эту тенденцию, запустив в Токио розничные магазины, причем на открытие каждой крупной торговой точки он приходил одетым в килт. Японский ритейл-магнат Юдзо Яги его заприметил. Он начал обхаживать Данко с расчетом на то, чтобы включить Mackintosh в свою розничную империю Yagi Tsusho. Данко понимал, что экспортно-импортная сеть компании упрочит позиции Mackintosh в качестве глобального бренда. Он знал, что Yagi может вернуть макинтошу былую славу, как во времена, когда эти еще не ассоциировавшиеся с извращениями плащи с гордостью носили королева и Богарт. Чего он не предвидел, так это того, что Yagi может все это сделать и без него. Продав Yagi свою компанию за 4 миллиона долларов в 2007 году, Данко остался в Шотландии в должности директора-распорядителя, а уже через четыре года в разгар стычек с советом директоров от него избавились.

Я побывала у Данко в момент, когда он только что открыл новую фабрику плащей в Камбернолде. В скромной, но со вкусом оформленной студии его старший брат контролирует работу портных, которые вручную раскраивают прорезиненные ткани зеленых и красных оттенков, нанося на швы клей натруженными указательными пальцами. Данко производит не только плащи, но и необычные новые дождевые товары, в том числе морские куртки с капюшонами и водонепроницаемые кеды с высоким берцем, за которые уже ухватилась компания Converse. Эскизы таких изделий рисовал два столетия назад молодой британский изобретатель. Данко выстраивал свою новую компанию, вспоминая Томаса Хэнкока и грезя его разработками. Он назвал ее Hancock Rainwear.

На расстоянии нескольких километров принадлежащая Yagi фабрика Mackintosh работает в том же здании, где Traditional Weatherwear производила плащи с 1972 года. Вокруг расположен комплекс, выпускающий замороженные продукты. В то утро, когда я приезжала, по радио громко играл популярный американский сингл «Комиссионный магазин». Рулоны яркой ткани тянулись вдоль стен склада с высоким потолком. Различные виды шерсти, фланели, хлопка, шелка и кашемира – все это прорезинивалось в знаменитом сэндвиче Чарльза Макинтоша, только тонком и роскошном на ощупь. Десяток портных были заняты кройкой, размазывая клей пальцами и скатывая рулоны. Те же самые люди, которые клепали старые макинтоши для ассенизаторов, теперь вручную изготавливают для компании Mulberry новую линию твиловых «маков» с рукавами и капюшонами в горошек. Пока Маклемор читал свой рэп о комиссионном магазине, я представляла себе ценники, от которых глаза на лоб полезут: следующей весной плащ Mulberry в горошек будет стоить в розничной продаже 3 тысячи долларов.

Моим экскурсоводом был начальник производства Уилли Росс, невозмутимый шотландец, которого Данко в 1999 году переманил из фирмы, производящей джинсы. С тех пор Росс модернизировал фабрику и ее производственное помещение, выветрив клеевые дымы и запретив шотландский виски и сигареты, которые в свое время регулярно посасывали рабочие, шьющие плащи. Мы поговорили о водонепроницаемых свойствах производимых изделий. Росс заверил, что по этим параметрам вещи идеальны. Но для модников оставаться сухими – далеко не главная забота. «Это на 120 процентов предмет модной одежды», – сказал мой спутник.

Торговцы называют макинтош «традиционным брендом» – как обувь Red Wing Shoes из Америки или перьевые авторучки Montblanc из Германии. Самым «горячим» в мире рынком для таких брендов стала Япония. Там покупают половину всех макинтошей, а Великобритания сейчас является вторым по величине рынком.

Запылившиеся исторические реликвии, собранные на фабрике в Камбернолде, когда компанию приобрела Yagi, теперь начищены до блеска. Старинные портновские ножницы и клеянки, цилиндры и мерные ленты, наряду с книжкой образцов и несколькими старыми макинтошами, которые на заре XX века носили британские полицейские, были вывезены из Шотландии и выставлены в сверкающих витринах флагманского магазина компании в модном токийском торгово-развлекательном квартале Аояма.

Невольно вспомнились японские зонтики васага. Одна их разновидность была утрачена в ходе модернизации, другая – обретена. Переменчива история дождевых товаров, и, быть может, когда-нибудь мы еще будем ходить с изящными бумажными зонтиками, заявляя о новой моде в честь исчезающего наследия.

Часть III

Дождь американский

Глава 6

Синоптик-основатель

Маленького Тома Джефферсона манил пик в предгорьях Голубого хребта. Глядя на эту вершину, он представлял себя всадником, скачущим над бурями.

Гора возвышалась над плато Пидмонт в Виргинии и была хорошо видна с отцовской плантации Шэдуэлл. Том родился там в 1743 году, но детство провел, по большей части, в других местах – сначала на еще одной плантации, расположенной на юге штата, а затем при школе, куда уехал учиться.

Осваивая в восьмидесяти километрах от дома греческий, латынь и французский, юный Джефферсон грезил приключениями, ждущими его в родном Шэдуэлле, землей и морем, воплощавшими его идеал. Главный элемент здешнего ландшафта – Голубой хребет – появился, как и сам мальчик, на разломе европейского и американского континентов. Так же и свойственный этому региону приятный климат породило благодатное совмещение двух глобальных погодных режимов. Холода и бури, распространяющиеся по континенту с великих западных гор, смягчаются на Пидмонте, встречаясь с теплом атлантического течения Гольфстрим. Температуры становятся комфортнее, дожди – ласковее.

Приезжая в Шэдуэлл и живя в отцовском доме на ферме у реки Риванны, подвижный рыжеволосый веснушчатый паренек частенько отправлялся пешком или на лошади примерно за пять километров, к подножию завораживавшей его вершины. До самой высокой точки оставалось еще 264 метра – крутой подъем сквозь густой можжевельник и тонкие слоистые облака, которые на самом пике расступались, открывая взору поистине райское зрелище – далекие серо-голубые горы.

Этот пейзаж столь глубоко погрузил мальчика в «природные движения… в нескончаемом круговороте», что он на всю жизнь проникся страстным интересом к тому, как функционируют растения и почва, животные и атмосфера. Год за годом Джефферсон записывал, когда впервые запел козодой, когда расцвели дикие кизиловые деревья, которые, словно канделябры, озаряли мглистый горный подлесок, – и регистрировал почти каждый дюйм дождя, проливавшегося на него на протяжении более полувека.

Именно здесь, прежде чем стать одним из основателей нации, Джефферсон решил обустроить собственную вотчину, свою «маленькую гору», которую он назвал Монтичелло. «Как же это прекрасно – заглядывать в мастерскую природы, – восхитится он позднее в своем самом задушевном описании этого места, – видеть ее облака, град, снег, дождь, гром, и все это созидается у наших ног!»

В двадцать пять лет Джефферсон начал ровнять вершину горы, чтобы возвести там дом и провести в нем всю жизнь. Неоклассическое здание с куполом вполне соответствовало величественному пейзажу и своему обитателю, так что вскоре поместье Монтичелло стало самой знаменитой частной резиденцией в Америке. Но оно явно не подходило отцу американской независимости, который одновременно задавал тон в развитии архитектуры и сельского хозяйства, науки и изобретательства, поэтому прослыло еще и на редкость неудачно выбранным местом для дома.

В Америке XVIII века никто не строил на такой высоте. Даже восторженный биограф Джефферсона Дюма Мэлоун писал, что его решение поселиться на возвышении, «похоже, бросало вызов здравому смыслу». У Джефферсона были проблемы с водой. Видимо, ослепленный своим детским образом всадника над бурями, он осознал проблему слишком поздно.

Проектируя дом в Монтичелло, Джефферсон опирался на принципы итальянского архитектора XVI века Андреа Палладио. Но пренебрег первым правилом, которым руководствовался в эпоху Возрождения его кумир, выбирая место для виллы: строить у реки, чтобы сочетать красоту воды с ее пользой для повседневной жизни.

На восточной окраине Северной Америки коренные жители селились возле рек по меньшей мере 12 000 лет. В более поздние времена на речных берегах возникли 10 из 13 первых британских колоний. Реки были жизненно необходимы для сообщения, для полива огорода в засуху или для работы мельницы, какую отец Джефферсона построил на Риванне близ поместья Шэдуэлл.

В ту пору всю логику и практические аспекты жизни искажало рабовладение. Когда настало время соорудить в Монтичелло колодец, один нанятый землекоп и бригада рабов сорок шесть дней врубались в горную породу на 20 метров вглубь, чтобы найти воду. На красных глинистых почвах Виргинии обычно приходилось копать менее чем на половину такой глубины.