Нации и национализм - Эрнест Геллнер

Подвести итог всему вышесказанному можно следующим образом: в большинстве случаев призыв к новой, обретенной с помощью образования этнической принадлежности имеет свои «за» и «против» — притягательность новых возможностей занятости и боязнь разрушения старых, обеспечивающих безопасность, родовых группировок. Случай сомалийцев не единственный, хотя и особенно показательный. Устойчивость скотоводства и определенные виды трудовой миграции или торговых связей могут быть причиной выживания большого родового образования в современном мире. Когда это происходит, мы можем наблюдать противопоставление племенной преданности структуре и национальной преданности культуре (и письменной культуре в том числе). Но едва ли можно представить себе, чтобы современный мир мог возникнуть повсеместно, удерживая устойчивые социальные миниобразования. Все великие истории о том, как проходило успешное экономическое развитие, связаны с обществами, где богатство и власть указывали человечеству путь к новому образу жизни; и эти истории должны были быть и были совсем иного рода.

Общий переход к современной стадии развития осуществлялся путем разрушения многочисленных мелких местных образований и их замены мобильными, анонимными, письменными, самоопределившимися культурами. Это необходимое условие, лежащее в основе закономерности и распространенности национализма, но в то же время оно не противоречит случайному смешению двух типов преданности или использованию по возможности родовых связей для своеобразного, паразитического и частичного приспособления к новому порядку. Управление современной промышленностью может быть патерналистским или зависеть от семейных связей на самом верху иерархии, но такая промышленность не может образовывать свои производственные единицы на основе родственных или территориальных принципов, как это делало родовое общество.

Различия между культурно-опосредованным национализмом и структурно-опосредованным племенным строем нарисованы здесь мною, разумеется, с целью простого анализа различий между двумя объективно различными типами организации. Их нельзя смешивать с релятивистским или чисто эмоциональным противопоставлением моего национализма твоему трайбализму (племенной идеологии. — Ред.). Это был бы тот самый язык восхваления или порицания, с помощью которого ведут борьбу соперничающие друг с другом потенциальные национализмы и на котором слова «Я — патриот, ты — националист, а он — трайбалист» остаются таковыми, независимо от того, кем они будут произнесены.

В этом смысле национализмы — это просто те племенные или любые другие подобные им групповые идеологии, которые благодаря удаче, усилиям или стечению обстоятельств стали действенной силой в современном обществе. Определить их бывает можно только ex post factum. Трайбализм никогда не бывает процветающим, потому что, когда он действительно становится таким, все относятся к нему с уважением, как к истинному национализму, и никто не рискует называть его трайбализмом.

VII. ТИПОЛОГИЯ НАЦИОНАЛИЗМОВ

При помощи различных сочетаний основных факторов, влияющих на формирование современного общества, можно разработать полезную типологию национализма. Первый фактор, требующий включения в эту выстроенную путем дедукции модель, — фактор власти. Здесь нет необходимости строить бинарные (двоичные) классификации, поскольку альтернативы нет. Бессмысленно говорить об отсутствии или рассредоточении централизованной власти в современном обществе. Централизованность такого общества выражается в том, что поддержание в нем порядка — это задача определенного учреждения или нескольких учреждений, а не всего общества в целом. Сложная система разделения труда, взаимозависимость, взаимозаменяемость и постоянная мобильность избавляют граждан от необходимости одновременно подвергаться насилию и совершать его.

Существуют общества, особенно скотоводческие, где все связано: пастух одновременно может быть солдатом, сенатором, юристом и менестрелем данного племени. Культура всего общества в целом как бы заключена в каждом отдельном индивидууме, а не распределяется в различных формах между всеми, и общество, по крайней мере его мужская половина, в очень сильной степени противится специализации. Heìíoão÷ècëeííûe специалисты, которые признаются таким обществом, одновременно не очень им уважаемы.

То, что подходит для полукочевников-скотоводов, совершенно исключено в сложном, современном индустриальном обществе. Тем специалистам, из которых оно состоит, едва хватает времени, чтобы домчаться от дома до работы, не говоря уже о том, чтобы принимать охранительные меры против враждебной им корпорации или объединяться для того, чтобы самим совершить неожиданный ночной набег. Так поступали бутлегеры, но для современного делового человека не они являются образцом для подражания. Бизнес, подобный тому, которым занимается мафия, процветает, как правило, там, где обращение в официальные административные учреждения по поводу беззакония не всегда возможно. Чаще наблюдается переход от такого вида деятельности к законному бизнесу, чем наоборот. На самом деле члены современного общества, как правило, не имеют серьезных навыков и практики в применении и сопротивлении насилию. Отдельные подгруппы современного общества представляют собой случайные исключения из этого правила, особенно те, кто сталкивается с жестокостью города, живя в распадающихся урбанистических центрах. Существует также по крайней мере одно экономически многоплановое общество, а именно Ливан, где дезинтеграция централизованной власти сочетается с удивительной гибкостью и процветанием.

Эти сравнительно небольшие исключения не противоречат основному утверждению о том, что в современном обществе наблюдение за общественным порядком не есть нечто осуществляемое беспорядочно всеми членами общества в отличие от племенного сегментарного устройства, а концентрируется в руках некоторых членов социума. Проще говоря, одни имеют власть, а другие — нет. Одним доступны руководящие посты в государственных учреждениях, а другим — нет. Это создает относительно непрочное, но тем не менее заметное различие между теми, кому принадлежит власть, и всеми остальными. Такой контраст подсказывает нам первый элемент нашей упрощенной модели современного общества, которая при помощи различных его сочетаний с другими элементами позволит отразить все возможные типы национализма.

Следующим элементом модели является доступность образования или жизнеспособной современной культуры (причем здесь эти два понятия будут эквивалентны). Образование или современная высокая культура — понятие достаточно нечеткое, но необходимое. Оно включает в себя ту сумму навыков, которая позволяет современному человеку занять любое положение в обществе и дает ему возможность, если можно так выразиться, легко держаться на плаву в культурной среде подобного типа. Это скорее некая совокупность признаков, а не их строгий перечень: его составные части могут не зависеть друг от друга. Главная роль здесь отводится грамотности, хотя бывают случаи, когда умелые и debroullard[25] индивидуумы успешно существуют и даже добиваются успеха и без нее. То же самое можно сказать о необходимости элементарного знания цифр, минимуме технической грамотности, а также соответствующем гибком типе мышления, часто лучше развивающемся в городских, чем в деревенских, условиях. Короче говоря, можно сказать, и это, безусловно, важно для нас, что соответствующим образом одаренная личность или удачно нашедшая свое место подгруппа могут иногда самостоятельно приобрести сумму таких навыков. Но для широкого и успешного их распространения необходима хорошо продуманная централизованная система образования.

Такой подход к образованию (в подразумеваемом смысле) не исключает возможности противоположной или других допустимых ситуаций. В отношении власти все решается однозначно: в индустриальном обществе одни обладают властью, а другие — нет. Это и есть наша отправная точка, общество произвольно разделяется на тех, кто имеет власть, и всех остальных. Но что касается доступности образования, такое разделение не предрешено заранее. В таком обществе с разветвленной системой власти теперь существуют четыре определенные возможности:

1) образование доступно только тем, кто у власти, и они используют свою власть, чтобы удержать монополию на это право;

2) или, напротив, образование доступно и тем, кто у власти, и всем остальным;

3) или образование доступно всем (или некоторым из них), а власть предержащие его лишены (такая ситуация не столь уж абсурдна, невозможна и нереальна, как это может показаться на первый взгляд);

4) или, наконец, как это иногда случается, ни тем, ни другим не доступна такая возможность, или, проще говоря, и имеющие власть и те, против кого они ее используют, являются невеждами, погрязшими, как сказал Карл Маркс, в «идиотизме деревенской жизни». С такой вполне допустимой и реальной ситуацией человечеству приходилось встречаться на протяжении своей истории. Не исключена она полностью и в наши дни.