Враги - Дмитрий Шидловский

Алексей вышел из кабинета адмирала и прежде всего направился в комнату дежурного офицера. Там, на табурете, склонив голову, сидел Павел. Его рука уже была перевязана, но на бинте проступила кровь. Он посмотрел на входящего Алексея мутными глазами и бросил:

— Сволочь ты.

Алексей дал знак караулу выйти из комнаты и, сев на табурет напротив Павла, произнес:

— Не у одного у тебя есть цель, Паша. Ты бы действовал так же. Да ты и действовал так же. Извини, сейчас проиграл ты. Была бы моя воля, я бы тебя отпустил. Катился бы ты ко всем чертям, все равно шансов у вас нет.

— Это у вас нет шансов, — помотал головой Павел. — Ты же знаешь, что советская власть победит. И Кронштадтское восстание было, не помогло.

— Было, да не такое и не тогда, — хмыкнул Алексей.

— Что вы задумали? — обеспокоился Павел. — Кстати, что это за зелено-красные повязки у твоих людей?

— Сегодня, — торжественно произнес Алексей, — Оладьин подписал указ о выходе Северороссии в границах тысяча семьсот сорок первого года из состава Российской империи. Себя он провозгласил верховным правителем, до Учредительного собрания. Это тебе не белое непредрешенчество, это реальная альтернатива вашему коммунизму. Кстати, он просил передать тебе глубокую благодарность за то, что ты помог сформировать десантные команды. Завтра утром они пойдут на штурм Смольного.

Павел застонал, как от тяжелой боли.

— Вы с ума сошли, — выдавил он наконец. — Знаешь что, Леша, беги отсюда. Беги, пока вас не уничтожили. Беги, потому что пощады не будет. И знай еще вот что. Ты мне больше не друг. Ты враг моего дела. И я буду сражаться с тобой до конца. Пока ты противостоишь нам, ты мой личный враг. Я еще раньше должен был понять, кто ты есть. Знаешь, в пятнадцатом, когда меня арестовывали, я готов был всех вас передушить. Потом, после нашей победы, решил: ладно, все равно исход предрешен, шанс тебе надо дать… Сейчас только об одном жалею — что не шлепнул тебя в декабре.

— Хорошо, — кивнул Алексей. — Какая уж тут дружба, когда мы стрелять друг в друга начали. Лично к тебе у меня злобы нет, но с коммуняками драться до конца буду. И раз ты на их стороне, то и с тобой.

— Погоди, — процедил Павел, — еще через орудийные прицелы друг на друга посмотрим.

— Есть еще один вопрос, — отвернувшись, произнес Алексей, — наши знания о событиях в нашем мире. Кстати, зачем ты Дыбенко рассказал?

— Да так, — поморщился Павел, — была мысль. Я думал твоего адмирала к своей работе подключить, раз уж ты ему все выложил. Он согласился. Такой план у нас был, Леша, такой план. Ведь социалистическую Германию уже к концу этого года создать можно было, притом до французской границы, а не как у нас, в полстраны. Ну, чего уж теперь. В общем, реализовать это без Дыбенко было нельзя, вот мы его и проинформировали.

— Вот я ему, бедолаге, мозги и вышиб, — хмыкнул Алексей. — А так бы жил. Мы бы его еще судили. И ты, и я понимаем, что, если выпустить эту информацию наружу, могут произойти непоправимые события, вплоть до глобальной катастрофы. Есть предложение. Здешним людям об известном нам ни слова. Не дай бог еще Гитлер атомную бомбу получит к сорок первому. Представляешь, что тогда будет, даже если и Сталин ее к этому времени получит! Это же глобальная катастрофа.

— Насчет техники — принято, — буркнул Павел. — А вот насчет политики… До пятьдесят третьего, обещаю. Этот срок меня еще устраивает. А уж после…

— Ладно, — кивнул Алексей, — хоть на этом сошлись. Прощай.

Он поднялся и вышел, на ходу приказав караульному отвезти арестованного в гарнизонную тюрьму, куда уже доставляли всех захваченных живыми коммунистов, анархистов и левых эсеров.

«Паккард» с брезентовым верхом остановился на Кирочной, и два матроса выскочили из него, взяв винтовки с примкнутыми штыками наизготовку. Алексей, в форме подполковника пограничных войск, вышел, сразу увязнув в снегу, и, высоко поднимая ноги, направился к парадной ближайшего дома. Матросы последовали за ним. Поднявшись на третий этаж, Алексей нажал кнопку звонка. Через минуту дверь распахнулась и на пороге появился Санин.

— Здравствуйте, Лешенька, — расплылся он в улыбке. — Проходите. Вы, я смотрю, все в чинах растете. Поздравляю. Откуда вы на этот раз?

— Здравствуйте, Дмитрий Андреевич. — Алексей вошел, расстегивая шинель. — Я только что из Генштаба.

— Сбежали, выпустили? — светским тоном осведомился Санин.

— Сбежал, — кивнул Алексей. — Через три часа с воинским эшелоном убываю в Новгород.

Он прошел в комнату, галантно поцеловал ручку супруге Санина и уселся за большой обеденный стол в центре комнаты. Матросы остались в прихожей.

— Душечка, — обратился Санин к жене, — там, в прихожей, два юноши, голодные и с мороза. Не сочтите за труд, бутербродиков им и водочки.

— Конечно, Дима, — мило улыбнулась Анна, направляясь на кухню.

— Водки не надо, — окликнул ее Алексей. — Они на службе. Всякое может быть.

— Тогда чайку с малиной, — напутствовал Санин супругу.

Когда мадам Санина вышла, Дмитрий Андреевич открыл дверцу буфета, достал бутылку коньяка, три рюмочки и тарелку с тонко нарезанным сыром.

— Нам-то с вами можно? — с надеждой спросил он.

— Ну, давайте немного, — улыбнулся Алексей, потирая руки.

Санин разлил коньяк по рюмочкам, чокнулся с Алексеем, и они выпили.

— Я смотрю, теперь без охраны никуда, — хмыкнул Санин.

— Это временно, — пояснил Алексей. — С переворота прошло только восемь дней. В городе действует большевистское подполье. Они, оказывается, готовились к приходу немцев или к военному путчу. Мы выступили неожиданно для них и большую часть сети накрыли, захватив архив Чека, но некоторые успели законспирироваться. Не проходит и дня без нападений на наших людей и терактов на правительственных объектах. Когда выявим всех, можно будет и без охраны ходить.

— И какая же ваша должность ныне, господин подполковник? — осведомился Санин.

— Начальник пограничной стражи Северороссии, — ответил Алексей.

— Я так понимаю, — откинулся на спинку стула Санин, — что имею честь общаться с непосредственным участником переворота. Поведайте же историку, как это было. Тайн военных, само собой, раскрывать не прошу.

— Да какие там тайны, — махнул рукой Алексей. — Вечером двадцатого захватили все посты в Кронштадте, повязали и посадили в тюрьму всех левых. Сработали чисто. На Большой земле так ничего и не узнали. Радиостанцию и телеграф мы взяли в первую очередь, а на льду стояла команда, чтобы ловить бегущих в Питер. Ни один не ушел. Потом предприняли ночной марш-бросок по льду к городу и атаковали на рассвете. Нас не ожидали. Большевики были уверены, что управляют флотом и Оладьин к ним лоялен. Даже называли его красным адмиралом. А он просто грамотно надул Дыбенко и иже с ним. С самим Лениным встречался.

— Кстати, какова судьба Дыбенко? — осведомился Санин.

— Он сопротивлялся и погиб в перестрелке, — сообщил Алексей. — В общем, утром вошли в город. Нас не ждали. Начался дикий переполох. Некоторые большевики решили, что левые эсеры устроили переворот, а анархисты и эсеры решили, что переворот начали большевики, и был момент, когда «свой своя побиваша». Взяли телеграф, почту, телефон практически без боя. Адмирал хорошо учится на чужом опыте. Жарко было только на штурме Смольного и здания Чека, там лучшие части красных стояли. Но, как уже сказал, нападение было неожиданным, так что наши потери в четыре раза меньше, чем у защищавшихся. Вот, собственно, и все. Я должен извиниться. Хотел зайти к вам сразу, но была куча дел. Я, как и остальные, сплю сейчас по четыре-пять часов в день.

— Это я уже понял по вашему заморенному виду, — сказал Санин. — Спасибо, что меня, старика, не забыли. На следующий же день после переворота явились матросы и самым грубым образом выкинули всех моих подселенцев на улицу.

— Они выполняли приказ верховного правителя о возвращении незаконно захваченного имущества, — пожал плечами Алексей. — Я лишь попросил начать с вашей квартиры.

— Откуда это в вас? — вдруг спросил Санин.

— Что? — не понял Алексей.

— Да это презрение к чужим жизням, — проговорил Санин. — Я же помню вас… э-э-э… в четырнадцатом и раньше. Вы не были жестоки. Только не возражайте мне. Уплотнили меня, конечно, незаконно. Но ведь это были семьи рабочих и солдат, а не злобные чекисты и ненавистные вам большевики. Но я даже не об этом. Не знаю и не хочу знать степень вашего личного участия во всех событиях. Хотя я так понимаю, что она весьма существенна. Почему вы решили, что можете повелевать чужими жизнями? Почему считаете себя вправе стрелять в лоб, спасибо еще не в затылок, когда сочтете нужным?

При упоминании о выстреле в лоб Алексей вздрогнул. Помолчав, он произнес:

— Время такое. Идет война, уже гражданская. Если не убьешь, убьют тебя. Никто не хочет отступать, и тут уже не до красивых разговоров.