Папа Сикст V - Эрнесто Медзаботта

— В продолжение десяти минут, что я здесь, вы мне говорите только одни дерзости, — вскричала княгиня.

— Прошу извинить меня, — отвечала старая еврейка, — я не светская женщина и не умею выражаться как аристократка.

— Прекрасно. Но, пожалуйста, покончим эту глупую комедию, — говорила с нетерпением княгиня, — лучше скажите мне, могу ли я рассчитывать, что вы принесете в продолжение часа мне деньги.

— Об этом мы поговорим после, сначала отвечайте мне, как вы намерены отнестись к Карлу Гербольду?

— Так, как мне понравится, — отвечала княгиня, презрительно улыбаясь, — но могу вам сказать, что после ваших слов я, по всей вероятности, велю выгнать вон Гербольда, как только он покажется.

— Как, прогнать моего Карла! — вскричала рассвирепевшая еврейка. — Но он умрет от такого оскорбления, и ты с ним вместе, потому что после Карла ты не проживешь одного дня, клянусь Создателем! О, с этих пор, прелестная дама, я объявляю вам смертельную войну, — прибавила Барбара, — вы не только не получите денег, но еще к князю Морани будет послано письмо со всеми подробностями вашей измены.

— Гнусная негодяйка! — вскричала княгиня.

— А вы здесь думали встретить комплименты, цветы светского красноречия, — продолжала еврейка, — и ошиблись. Но позвольте вам сказать, прелестная дама, что я хотя и простая женщина, но на этот раз стою выше вас. Я защищаю усыновленное мною дитя, а вы ночью, закутанная в плащ, бегали к закладчику, чтобы платить долги вашего любовника!

— Клянусь, я тебе отомщу, негодная женщина, — сказала княгиня, разрывая кружева своего платка.

— А может, вам это не удастся, а если и удастся, то поздно: после того, как барон Версье отдаст душу дьяволу.

Княгиня сделала невольное движение.

— Пожалуйста, не думайте, что эта угроза не имеет основания, — продолжала Барбара. — Барон сегодня утром адресовался к одному еврею, известному химику, с просьбой дать ему яд, действующий быстро.

— Несчастный… И химик?

— Дал барону яд. Какая же печаль для еврея отправить на тот свет христианина?!

Последовало молчание. Княгиня задумалась, опустив голову на грудь, а Барбара пожирала ее глазами, радуясь эффекту, произведенному ее словами. Княгиня первая нарушила молчание.

— Забудем все, что мы говорили, — сказала она. — Я готова заплатить проценты, какие вы захотите.

Вместо ответа Барбара снова спросила:

— Что вы ответите Карлу Гербольду, когда он вам признается в любви?

— Что я люблю другого! — пылко ответила молодая женщина.

— И тот, кого вы любите, умрет, — глухо проговорила еврейка. — Я не встретила сожаления к моему ребенку и буду безжалостна к другим!

— Но ты, несчастная, просишь невозможного!

— Не могла же я не испытать все средства, чтобы спасти моего дорогого Карла, так же как не в моих силах оставить и его смерть неотмщенною!

— Значит, как бы велики ни были проценты, которые я бы тебе предложила…

— Никаких сокровищ мне не надо! Единственное, к чему я стремлюсь, это сделать счастливым моего молочного сына.

Барбаре показалось, что княгиня была тронута, но вскоре она поднялась с места, опустила вуаль на лицо и сказала, приближаясь к двери:

— Прощайте! Благодарю вас, вы убедили меня, что княгиня Морани была бессильна упросить закладчицу. — С этими словами она взялась за ручку двери.

— Княгиня! — живо вскричала еврейка. — Помните: если переступите этот порог, все будет кончено и я без малейшего колебания исполню все, что обещала! И завтра барон Версье в предсмертной агонии проклянет имя той, которая могла спасти его какой-нибудь ничего не стоящей для нее улыбкой, наклоном головы…

— Молчи, несчастная! — вскричала княгиня, поворачивая голову к еврейке. — Разве ты не видишь, что каждое твое слово выводит меня из терпения. Быть может, я бы и исполнила твою просьбу, если бы ты не пристала ко мне с ножом к горлу.

— О, княгиня, — сказала Барбара, падая на колени, — я не угрожаю вам, но молю вас, возьмите все, что у меня есть, но спасите моего ребенка.

Княгиня почувствовала что-то особенное в своей груди, доселе ей неизвестное. Приподняв рыдающую в ее ногах старуху, она прошептала:

— Встаньте! Вы добрая женщина. Гербольд будет жить.

Барбара радостно вскрикнула и покрыла руки княгини горячими поцелуями.

— Благодарю! Благодарю! — шептала она, задыхаясь от счастья.

СОКРОВИЩА

МЕЖДУ тем как Барбара так горячо защищала сердечные интересы своего милого Карла Гербольда, что делал Соломон Леви? Прежде всего, он крепко запер дверь и попробовал, надежна ли цепь. Снизу время от времени слышались голоса старой еврейки и княгини Морани. Ростовщик, приятно улыбаясь и потирая руки, думал: «Разговаривают, стало быть, дело ладится, она согласна заплатить… Нет хуже, когда сразу соглашаются, подобные дела никогда не бывают прочны». Рассуждая таким образом, старый еврей взял фонарь и нажал на скрытую в камине пружину; образовалось отверстие, ведущее в длинный узкий коридор. Еврей вошел в него, несколько пригнувшись; сделав шагов десять, он остановился около стены; здесь также при помощи скрытой пружины он отворил маленькую дверь и очутился в каменном четырехугольном помещении, совершенно защищенном от действия огня и воды. Около одной из стен стоял железный сундук, полный разных драгоценностей, кругом были расставлены мешки, наполненные червонцами. При виде всего этого богатства глаза старого еврея заблестели, он засунул руку в один из мешков, начал шевелить червонцы и радостно шептал:

— Все мое… эти мешки, полные червонцев, мои!.. Никто из смертных, не обладает таким колоссальным богатством!.. Если бы я захотел, я бы мог купить целую провинцию и наслаждаться всеми благами жизни. Но я не хочу; нет, не следует трогать моего кумира!

Соломон перебирал червонцы, металлический звук которых наполнял его душу неизъяснимым блаженством. Отворив железный сундук, еврей еще больше воодушевился. Сундук был полон драгоценностей самых отдаленных веков от этрусских художников до Бенвенуто Челлини. Тут были и короны, усыпанные бриллиантами, и колье, и нагрудники из крупного жемчуга, и золотые цепи, и браслеты, и перстни — чего тут только не было! Казалось, сокровища многих веков были собраны в сундуке. Соломон Леви, пожирая их глазами, задыхался от восторга.

Старый еврей Соломон Леви пользовался громадным доверием в Европе, достаточно было его одной подписи, чтобы получить несколько сотен тысяч скуди. В эту эпоху сосредоточение богатств в одних руках и по преимуществу в руках еврейских было делом самым обыкновенным вследствие полного отсутствия правильного обращения капиталов. Свои несметные богатства Соломон Леви разделил на две части: одна из них вращалась среди коммерческих люден Европы, другая служила для его личного пользования. Старый ростовщик ежедневно являлся в подземелье любоваться на свои сокровища, что доставляло ему неизъяснимое наслаждение. Открыв железный сундук, он упивался блеском всех этих бриллиантов, рубинов, жемчугов, когда-то служивших украшением одежды королей, принцев и владетельных князей. В описываемый нами вечер он стоял на коленях перед открытым сундуком, с восторгом созерцая лежащие в нем сокровища. Вдруг лицо его побледнело, сердце замерло в груди, он увидал на стене луч света. Значит, в подземелье кто-нибудь проник! «Но кто? Откуда? Каким образом?» — мелькнуло в голове еврея. Он только хотел встать и осмотреть подземелье, как перед ним явились, точно вышли из-под земли, двое синьоров, вооруженных с головы до ног, одетых в испанские плащи. Ростовщик замер на месте, не имея сил выговорить ни слова. Между тем один из синьоров сказал:

— Здравствуйте, маэстро Соломон! Или не узнаете старых друзей?

— Ламберто Малатеста! — с ужасом прошептал еврей.

— К вашим услугам! Я также пришел полюбоваться вашими сокровищами, которым позавидовал бы константинопольский султан. Признаюсь, мне за всю жизнь не доводилось видеть ничего подобного! — сказал бандит, приближаясь к сундуку.

Старый еврей вдруг вышел из оцепенения. Он быстро вскочил на ноги и захлопнул сундук. Его могут убить, но зато большая часть сокровищ спасена! Двадцать человек тщетно бы старались открыть железный сундук, если бы им не был известен секрет.

— Откуда вы вошли? — задыхаясь, прошептал Соломон.

— Мы все путешествовали по подземелью, указанному мне вот этим приятелем, — отвечал, смеясь, Малатеста. — Кстати, маэстро Соломон, прошу извинить, я вам не представил моего лучшего друга Альфонса Пикколомини, герцога Монтемарчиано.

Последний снял маску и обнажил свое страшное лицо. Еврей с ужасом невольно отступил перед этим человеком, имя которого было грозой для всего Рима. Малатеста продолжал:

— Предки моего приятеля когда-то имели на этом месте замок, там наверху есть небольшое отверстие, через которое мы проникли. После нашего визита вы, конечно, замуруете это отверстие, хотя, сказать откровенно, это будет немножко поздно.