Папа Сикст V - Эрнесто Медзаботта

— Хозяин! Быть может, ты раскаиваешься в своем великодушии и находишь, что я его не заслужила? Скажи мне прямо.

— Какой вздор, я, напротив, сам предложил тебе прибавку, я говорю это так, из любопытства.

— Хорошо, Соломон Леви, мой уважаемый хозяин, — вскричала Барбара, — я удовлетворю до некоторой степени твое любопытство. Знай, что я, как и ты, имею секреты.

— И прекрасно, Барбара, — прервал ее Соломон, — мне и знать не нужно твоих секретов. Оставим этот вопрос и будем довольствоваться нашим союзом против христиан. Вот тебе моя рука!

Барбара крепко сжала руку хозяина.

— Верь мне, моя дорогая, — продолжал Соломон, — множество людей не стоят волоса с твоей головы.

В это время кто-то тихо постучал в дверь. Барбара пошла в кухню и посмотрела сквозь решетку, кто стучится. Возвратившись, она сказала:

— Княгиня Морани.

— А! Я ее ждал. Одна?

— Одна. Переодетая в платье простой девушки, с густой вуалью на лице.

— Впусти ее и поговори с ней. Я знаю, зачем она пришла. Ее любовник, барон Версье, молодой человек, служивший при французском посольстве, вчера проиграл две тысячи скуди. Дай ей денег, но заставь ее расписаться вместе с бароном. Боязнь скандала заставит ее заплатить в срок и выполнить все условия.

— Сколько?

— До пяти тысяч, проценты, конечно, вперед. Но, прежде всего, заручись распиской с двумя подписями, без этого гроша им не давай. Берегись, княгиня известная мошенница, она уже надула многих.

— Ну, меня не надует, в этом можешь быть уверен, — отвечала Барбара.

Между тем особа, стоящая за дверью, как видно было, потеряла терпение, стук в дверь участился. Барбара пошла отворять, а Соломон ушел в свою комнату.

— Княгиня, просим покорно! — говорила старуха, освещая путь вошедшей.

— Меня, простую прислугу, вы называете княгиней, это забавно!

— Полно, ваше сиятельство, мы знали, что вы должны были осчастливить посещением наш дом, — отвечала Барбара. — Поэтому скрываться вам нет резона. Лучше скажите прямо, княгиня Морани, что вам угодно?

— Но я желаю скрываться, — вскричала княгиня и открыла вуаль.

Еврейка некоторое время рассматривала ее с любопытством, наконец, сказала:

— Но вы и в этой одежде прелестны, княгиня.

Гостья приятно улыбнулась, она была женщина, а женщины любят комплименты.

Княгиня Морани была известна грацией и необыкновенной выразительностью своего лица. Среднего роста, тоненькая, совершенная брюнетка, со жгучими черными глазами, живая, остроумная, она очаровывала всех, хотя черты ее лица и не совсем были правильны.

— Вы говорите, что знали о моем визите? — спросила княгиня.

— Конечно, знала. Вы пришли занять деньги.

— Мне кажется, тут надо быть особенно проницательной, чтобы понять цель моего визита, — отвечала улыбаясь княгиня. — Синьор Леви Соломон вовсе не так молод и красив, чтобы желать видеть его. Если я вошла в его дом, то единственно для того, чтобы занять деньги и заплатить хорошие проценты.

— Да, но мы знаем цифру, нам известка сумма проигрыша барона Версье: две тысячи скуди!

— Еврейка! — вся вспыхнув, вскричала Морани. — Будь осторожна!

— О, уважаемая княгиня, успокойтесь, мы будем держать это в секрете, — совершенно невозмутимо отвечала Барбара. — Но вернемся к делу. Вы пожаловали сюда с целью взять четыре тысячи скуди, так как барон просит у вас три тысячи, и если вы их не доставите ему завтра утром, то он решится на самоубийство.

Княгиня сделала отрицательный жест и, помолчав немного, сказала:

— Не будем об этом говорить. Я бы хотела знать, можете ли вы мне ссудить 4 тысячи скуди?

— С величайшим удовольствием, если вы гарантируете заем.

— Я полагаю, вам достаточно будет моей подписи, так как я имею очень большое состояние, что вам, разумеется, хорошо известно. Если бы не крайняя необходимость иметь именно сегодня деньги, я бы свободно могла занять 30–40 тысяч скуди; пожалуйста, скажите мне ваши условия, которые я, вперед вам объявляю, приму без оговорок.

— Почему бы вам, княгиня, не адресоваться за этими деньгами к вашему супругу?

— К князю! — вскричала, покраснев, княгиня. — Это невозможно, он страшно ревнив и убил бы меня.

— Ну так к вашему дяде кардиналу, его капитал находится у Соломона Леви, достаточно одной маленькой записочки его имененции, и вы получите столько, сколько вам угодно, не заплатив ни одного сантима процентов.

При этих словах Барбары все лицо княгини приняло выражение ужаса и вместе с тем глубокого презрения.

— Прибегнуть к помощи кардинала?! — вскричала она. — Да я лучше позволю себя убить князю; но мне кажется, все эти разговоры совершенно лишние, я пришла к вам, следовательно, желаю занять деньги у вас. Прошу сказать мне ваши условия?

— Они очень просты и кратки. Через час вы получите четыре тысячи скуди в вашем дворце и дадите Соломону Леви расписочку за подписью вашей и барона Версье.

— Но вы совсем с ума сошли!

— Нисколько. Нам необходимо обеспечение, расписка за вашими двумя подписями может нас гарантировать вполне. Вы понимаете, княгиня, что держать в секрете это дело в наших интересах, следовательно, вам беспокоиться не о чем.

— Хорошо, пусть будет так, — согласилась княгиня, — через час я буду иметь подпись барона и жду вас у себя дома с деньгами. Надеюсь, это все?

— Относительно хозяина — да, но я лично от себя предложу вам некоторые условия, — сказала старая еврейка

— Я понимаю, вы хотите подарок, можете быть уверены, вы его получите за ваши хлопоты.

Вместо ответа Барбара спросила:

— Вы знаете Карла Гербольда?

Этот странный вопрос удивил княгиню, она с любопытством посмотрела на Барбару; последняя продолжала:

— Карла Гербольда, поручика швейцарской гвардии французского короля, прикомандированного к посольству.

— Конечно, я его знаю, он у нас бывает, — отвечала княгиня.

— Как он вам нравится?

Этот вопрос еврейки решительно поставил в тупик княгиню.

— Как он мне нравится? — отвечала она. — Как все, кто у нас бывает. Карл Гербольд очень приличный молодой человек, красивой наружности и, сколько мне помнится, с недурными глазами.

— Не правда ли, княгиня, он совершенный красавец? — с жаром вскричала Барбара.

— Ну, этого нельзя сказать; во всяком случае, он обладает симпатичной наружностью. Я подозреваю, что он в меня немножко влюблен, оттого и застенчив. Впрочем, как видно, любовь его не особенно беспокоит.

— Вы ошибаетесь, княгиня, — сказала глухим голосом Барбара. — Он до безумия любит вас.

— Почему же вы знаете? — спросила, улыбаясь, княгиня. — Разве Гербольд поверял вам свои сердечные тайны?

— Я кормилица Гербольда, он иногда посещает меня. По его глазам, по глубоким вздохам и восторженной речи о вас, княгиня, я догадалась, что мой молочный сын влюблен в вас до безумия и тысячу раз готов отдать жизнь за то, чтобы поцеловать вашу руку; обо всем этом я сама догадалась, но Гербольд мне ничего не говорил.

— Что же я для него могу сделать? — холодно возразила княгиня. — И я понять не могу, моя милая, к чему вы мне все это говорите?

— Для того чтобы он не умер, мой милый сын, вот для чего я это говорю, — вскричала Барбара каким-то диким голосом, так что княгиня невольно отшатнулась. — Я благословляю небо за то, что оно дало мне, бедной еврейке, в руки богатую и именитую княгиню, которой я могу сказать: «Ты должна отвечать на любовь моего сына, иначе ты погибла!»

В первый момент княгиня Морани не нашлась, что ответить, до такой степени она была поражена словами Барбары, потом, придя в себя, сказала:

— Эта женщина безумная!

— Да, безумная… безумная от любви к этому ребенку, которого я выкормила своей грудью, безумная при мысли, что он может погибнуть от каприза знатной дамы. О, если это случится… клянусь Создателем… — Вслед за этим Барбара переменила угрожающий тон на мольбу. — Но вы, княгиня, не сделаете этого, не правда ли, вы так же добры, как и прекрасны… И мой милый Карл будет утешен… Для первого раза достаточно будет вам сказать ласковое слово, улыбнуться. О, сколько женщин позавидовали бы вам, княгиня, если бы они знали, как сильно любит вас Карл!

— Очень может быть, — холодно отвечала княгиня. — Но вы, моя милая, забываете одно, — прибавила она.

— Именно?

— Что все эти прекрасные вещи вы говорите княгине Морани.

Барбара мигом сделалась холодна, потух огонь в ее глазах, они стали бесстрастны, и она отвечала:

— Нет, я этого не забыла, но мне казалось, что моя просьба имела некоторое основание.

— В продолжение десяти минут, что я здесь, вы мне говорите только одни дерзости, — вскричала княгиня.

— Прошу извинить меня, — отвечала старая еврейка, — я не светская женщина и не умею выражаться как аристократка.