Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она высунула из дырявой варежки кончик мизинца.
– Не веришь? Совсем не веришь?! – пригорюнился Илья, пытаясь слезой в голосе разжалобить Тосю, и неожиданно для себя самого признался: – А вот такая ты мне еще больше нравишься!
– Н-не верю… – запнулась Тося. – Правильно мне про тебя говорили. Ох и личность ты!.. До свиданьица!
Тося выхватила у него из рук портфельчик, юркнула в общежитие и захлопнула за собой дверь. В коридоре она затопала ногами – сначала громко, а потом тише и тише, делая вид, что убежала к себе в комнату. А сама припала ухом к двери, чутко прислушиваясь к тому, что творится на крыльце. Кажется, Тося жалела уже, что так беспощадно расправилась с Ильей, и позови он сейчас ее, начни настаивать на своем, она, может быть, и вышла бы к нему.
Но Илья смирился с ее отказом. Тося слышала, как на крыльце под ногами Ильи мягко хрупнул свежий снег, потом под тяжестью его тела жалобно пискнула вторая сверху скрипучая ступенька – и все затихло. Она обиженно выпрямилась, недовольная, что Илья так легко поверил ей. Но выйти на улицу и первой позвать его Тося никак не могла – это было просто выше ее сил. Кто-то чужой и непонятный сидел сейчас в ней и распоряжался всеми ее поступками.
Так вот какая она, долгожданная взрослая жизнь!
Напуганная всеми этими неразрешимыми сложностями, Тося закусила губу и ожесточенно замолотила веником, обметая с себя снег. Но вот веник замер в ее руках, и она прижалась щекой к бревенчатой стене, нахолодавшей за зиму, и заплакала, жалея и себя, и разнесчастного Илюшку-бабника, смертельно обиженного ею, и всю ту недавнюю девчоночью ясность жизни, с которой пришла ей пора навеки расстаться.
В коридор выглянула Вера с чертежной линейкой в руке.
– Ты чего ревешь? Обидел кто?
Тося замотала головой:
– Я сама че-человека одного обидела…
– Ну и пусть твой человек плачет, ты-то чего заливаешься?
– Не заплачет, он крепкий… А мне все равно жалко!
– Совсем запуталась ты!
– Подзапуталась, мам-Вера, – охотно согласилась Тося.
– Ну, идем-идем, нечего тут сырость разводить.
Вера обхватила Тосю за плечи и увела ее в комнату.
А на улице Филя окликнул Илью, поравнявшегося с Камчаткой:
– Чего ж ты? Сорвалось?
Илья замысловато покрутил рукой в воздухе:
– Осечка… Цену себе набивает!
Филя разочарованно свистнул, ватага поднялась из-за укрытий и зашумела, заулюлюкала. Но, не видя перед собой Тоси, парни быстро затихли и окружили своих главарей. Самый маленький и плюгавый подошел к Илье и, клацая зубами от холода, взмолился:
– Со-совсем з-зазяб… Ил-люха, с-ставь п-пол-литра!
– Завтра, завтра! – досадливо сказал Илья и пошел прочь от ватаги.
Филя оглядел закоченевших дружков, хлопающих себя по бокам, чтобы согреться.
– Где Длинномер? – строго вопросил Филя тоном полководца, недосчитавшегося в своих рядах гвардейской части.
Парни переглянулись. Филя пронзительно свистнул. Из-за дальнего сугроба вскочил задремавший было Длинномер и, ничего не соображая спросонок, забухал кулачищем в гулкую железяку.
Филя сокрушенно покачал головой:
– Ну и кадры!..
Едва переступив порог комнаты, Тося тут же ринулась к Анфисиной тумбочке и впилась глазами в зеркало, беспощадно-придирчиво оценивая свою красу.
– Мам-Вера, как ты думаешь, могу я кому-нибудь… это самое, понравиться?
– Можешь… – равнодушно отозвалась Вера и склонилась над длинным листом миллиметровки, свисающим со стола.
Повеселевшая Тося швырнула портфель под койку, скинула жиденькое свое пальтецо.
– Задание из техникума? – почтительно спросила она, разглядывая непонятный Верин чертеж и гордясь тем, что живет в одной комнате с человеком, который разбирается в таких мудреных вещах.
Вера молча кивнула.
– А я бы заочно учиться ни в жизнь не смогла! – честно призналась Тося. – Это ж какую сознательность надо иметь: никто над тобой не стоит, а ты занимаешься!..
Она смерила пальцами толстый корешок справочника, взяла линейку со стола, почесала у себя за ухом и торжественно объявила:
– Мам-Вера, а ведь ты героиня!
– Будет тебе ерунду-то молоть!..
– А я говорю: героиня! – заупрямилась Тося. – Если б я была правительством, я бы всех, кто заочно учится, награждала: институт окончил – получай орден, техникум осилил – вот тебе медаль!
– Смотри, прокидаешься, – предостерегла Вера. – Металла не хватит: нашего брата много…
– Эх ты! – пристыдила Тося. – Сама ты себя не понимаешь!
Балансируя руками, как канатоходец, Тося прошлась по узкой половице, снова заглянула в зеркало, осталась довольна собой, закружилась и опрокинула табуретку.
Вера с любопытством наблюдала за Тосей. А та вдруг помрачнела, подошла к окну и прижалась лбом к слепому зимнему стеклу.
– Чего ты мечешься? – спросила Вера. – Двойку схватила?
Тося презрительно отмахнулась:
– Если бы!.. Понимаешь, один человек душу мне открыл, а я нечутко к нему подошла… Знаешь, как мы, женщины, иногда умеем! Как-то не по-женски даже…
– Ну ничего, – утешила Вера. – Завтра улыбнешься своему человеку – и помиритесь.
– Завтра?
Тося глянула на ходики и вдруг, как была в одном платье, выбежала из комнаты, в два прыжка одолела коридор и выскочила на улицу – в самую гущу снегопада.
Илью она догнала уже возле мужского общежития.
– Ты чего? – удивился Илья. – Простудишься, дуреха!
– Илюшка, тебе плохо сейчас? – спросила Тося, снизу вверх виновато заглядывая ему в лицо.
– Ничего, терпеть можно… – Илья скинул с себя тяжелое пальто и накрыл Тосю. – Да ты, никак, пожалела меня?
– Немножко…
Всякое бывало у Ильи с девчатами: его и любили, и ненавидели, и убивались по нем, и гнали прочь, и серной кислотой в глаза грозились плеснуть, – а вот пожалеть его еще ни одна девчонка не догадалась. И сейчас с непривычки Илья растерялся. Стыда за свой спор он не почувствовал: чего не было – того не было. Он даже и не подумал о споре – нужно было ему забивать свою голову разной ерундой. Ему просто смешно стало, что эта нецелованная зелень пожалела его, и в сердце без спросу шевельнулась признательная благодарность к Тосе. Что там ни говори, а все-таки приятно, когда тебя, здоровенного, жалеют, – по крайней мере, вот так неумело и необидно, как Тося пожалела его.
А Тося напялила чужую просторную одежину себе на голову капюшоном, дотянулась подбородком до ближней пуговицы, пахнущей табаком, и спросила чуть-чуть лукаво, бессознательно требуя награды за свой самоотверженный поступок:
– А теперь тебе лучше?
– Эх, повариха ты, повариха! Сама маленькая, а сердце…
– Сердце как сердце… Тридцать третий размер!
Рука Ильи привычно взлетела, чтобы обнять Тосю. Всем своим существом сердцееда он понимал, что главная преграда в Тосе рухнула и сейчас она не только позволит поцеловать себя, но и на Камчатку с ним пойдет. Но Илья вдруг усомнился,
