Ночное солнце - Герай Фазли

Сняв с головы большой толстый шлем, Искендер взял его в одну руку, другой прижал к своей груди голову Гюльназ.

- Ты даже не знаешь, Гюлю, как я тебя люблю! - прошептал он. - Нет! Не знаешь... не знаешь... Не представляешь себе, что это такое! - Он глубоко вздохнул. - Ты моя жизнь, моя судьба!..

Гюльназ впитывала в себя эти волшебные слова, слышала, но боялась ответить. Ей казалось, что бы она ни произнесла сейчас Искендеру - это будут ее последние слова. Она больше не увидит его. И потому это прощание надо отложить до следующей встречи. Ведь не идет же Искендер на фронт прямо сейчас. Он сам сказал, что вечером вернется домой, может быть, даже переночует дома...

Она еще раз взглянула на осунувшееся, но все еще не утратившее свежести лицо Искендера, новая воинская форма добавила его облику особую привлекательность. В одно мгновение его черты запечатлелись в ее памяти: с горбинкой большой нос, изогнутые широкие брови, тонкая линия от виска к подбородку, запекшаяся от холода корка на нижней губе... И свет любви в глубине черных глаз. Только теперь она увидела в своем муже солдата. Оказывается, до этого она даже внимания не обращала на внешность Искендера, ей такое даже в голову не приходило.

Но время шло. Искендеру нужно было идти. Что-то прошептав еще, он горячо поцеловал Гюльназ. И, видя как она остолбенело стоит на месте, еще раз прижал ее к груди ласково и осторожно. Гюльназ поняла и этот жест: с беременными женщинами все должны обращаться бережно!..

Искендер шагал вниз по деревянным ступеням. Только теперь Гюльназ вспомнила, что даже не поцеловала мужа... Вечером...

Прислушиваясь к звукам удаляющихся по улице шагов, она долго стояла у двери. Наконец шаги стихли, вот их совсем не стало. Слышно лишь, как колотилось ее сердце. Ей показалось, что это шаги Искендера эхом отзываются в темной бесконечной пустоте.

Усталым нетвердым шагом она возвращалась обратно. Она распахнула обе половинки двери коридора, и на нее пахнуло теплым воздухом. Лишь тогда она осознала, где находится. Больше она не имела права обманывать себя. Мудрость прямого взгляда в глаза истине более величественна.

Войдя в коридор, она подумала о Виталии. Странно. Сегодня Виталий будто не помнил о ее существовании. Утром только один раз подошел к ней за лекарством. Обычно он все время вертелся возле нее. Может, он ревнует? Ему сказали о приходе Искендера? О боже!.. Лучше сегодня не попадаться ему на глаза. А завтра, завтра будет видно...

* * *

Она пришла домой раньше обычного: а вдруг Искендер забежит и не застанет ее?

Но он не пришел. Она сидела и ждала. Что еще ей оставалось делать? Она даже не знала, куда он ушел.

Мрак окутал город. Гюльназ зажгла коптилку и легла в постель. Если Искендер придет, пусть будет светло. Было холодно. Стены комнаты были ледяными. Сквозь оконные рамы врывался и свистел пронизывающий ветер. Но в городе было тихо. Ни одного пушечного выстрела. Люди ждали чего-то, забравшись в свои холодные жилища. А Гюльназ прислушивалась к тишине. В такие минуты слух был обострен, можно было различить самые дальние звуки значит, услышать шаги Искендера от самых ворот.

Но он не приходил...

Рядом с кроватью трепетало пламя коптилки, кроме этого трепещущего пламени, не было у нее на земле ни единого друга. И со двора больше не доносились уверенные шаги храброго и благородного Соколова. Гюльназ даже не знала, когда и как батарея снялась с места. Как-то, вернувшись с работы, увидала, что траншеи в саду, где располагалась батарея, абсолютно пусты. Вокруг низких домов, всегда наполненных шумом, никого. И Соколов забыл свое обещание. Он не только не искал ее по следу глаз, в свете которых собирался читать книгу, но даже не зашел проститься.

Любимый, милый Данилов, их верный друг, тоже исчез раз и навсегда. Как бы раскаялся в том, что дал слово вырвать ее из когтей блокады. А Зуберман? Его нельзя ни в чем упрекнуть. Он сам нуждается в опеке. Ничего. Искендер придет, и они пойдут к старику. Только бы Искендер пришел.

Поглощенная этими мыслями, она различила небольшой круг, отбрасываемый слабым светом коптилки круглой пустоты, будто подернутой серо-желтым тюлем, и сквозь него - проглядывало лицо одиночества. Это было волнообразное, полосатое, бесцветное, бездушное, бесшумное ничто. И это ничто со временем будет расползаться все шире.

Страх сотряс ее сердце, и она поняла, что ни одна из ее одиноких ночей, проведенных в этой комнате, не была такой страшной. В те ночи, куда бы ни был обращен ее взгляд, все для нее было связано с присутствием Искендера, сердце ее успокаивалось. А теперь, все время думая об Искендере, она не ощущала даже движения его воображаемого образа. В мозгу лишь мысль о нем, в сердце - только ожидание, а перед глазами - мгла, жуткая пустота.

Наутро, когда в обычный час она входила в знакомую дверь госпиталя, это душевное потрясение будто отступило, она обрадовалась: жизнь снова текла по своему путаному, извечному руслу. Ночью в госпиталь привезли новых раненых. Кое-кто из старых сегодня должен был выписаться, вернуться в часть. Двое тяжелораненых этой ночью умерли. Некоторые с нетерпением дожидались, когда смогут покинуть это обиталище ожидания.

Среди них был и Виталий. В свое время считавшийся безнадежным, этот парень теперь выглядел настоящим богатырем. Когда он с помощью костыля гулял по коридору или заходил к знакомым в соседнюю палату, под ним скрипели половицы. Обычно он разговаривал со всеми спокойно и сдержанно, но изредка, услышав смешной солдатский анекдот, хохотал так, что дрожали стены.

Виталий снова подошел к порогу жизни, именуемому бодростью и красотой. Причину этого все знали и радовались. Но кто мог радоваться больше, чем Гюльназ?

Войдя и увидев Виталия, приветствующего ее ясным, улыбчивым взглядом, она ощутила в сердце странный покой. Этот несчастный парень будто был создан для того, чтобы наполнить пустоту, образовавшуюся в ее судьбе этой ночью.

- Доброе утро, Виталий. - Она привычно присела на его кровать, проверила пульс. - Не сглазить бы, сегодня ты отлично выглядишь.

- Потому что ты этого хочешь, Гюля. - Влюбленные глаза Виталия с восхищением устремились на нее. - Чтобы услышать от тебя эти слова, я вовсю стараюсь.

Его мягкий голос будто снял с Гюльназ оцепенение, его бодрая улыбка успокоила ее. И этот голос, и эта улыбка были ее вторым, третьим дыханием, которые переселились в другого человека, тем другим был Виталий.

- Я очень этому рада, Виталий...

- А я радуюсь и огорчаюсь...

- Огорчаешься? - с тайным любопытством спросила Гюльназ, хоть и знала, что услышит в ответ.

- Конечно, чем быстрее я поправлюсь, тем скорее расстанусь с тобой... Не так ли?

Гюльназ не ошиблась, она была убеждена, что услышит именно эти слова.

- Не так ли, Гюля? - переспросил Виталий, увидев, что она задумалась. Когда я уйду на фронт, где и как я тебя потом найду?

- Не спеши, дорогой. И не волнуйся, мы еще много раз будем, видеться. Ты же это знаешь... - Гюльназ встала с койки. - У меня много работы, я еще забегу к тебе.

22

Но и на следующий день Искендер не пришел. Гюльназ поняла, что считать дни нет смысла. Искендер в тот же день ушел на фронт. И он, конечно, не может ни прийти, ни приехать домой. Но почему он письма не написал? Но кто же доставит ей это письмо? Надо самой сходить на почту, причем на главпочтамт. Другие отделения связи давно уже не работали. От этой мысли ей стало полегче.

Сегодня ей выходить на работу после полудня. Так что до работы она зайдет на почту. Выходя из дома, она написала Искендеру записку: "Дорогой, если ты вдруг придешь, обо мне не беспокойся. Я пошла на почту. Может, от тебя есть письмо? А оттуда - в общежитие, к моим подругам. Домой вернусь ночью".

Свернув записку трубочкой, она засунула ее в замочную скважину. Сначала - главпочтамт, это займет не так уж много времени. Оттуда - к девочкам в общежитие. Потом на работу... В знакомых, исхоженных каждый день улицах, поворотах, тротуарах было что-то странно родное, какая-то притягательная сила. Ей казалось, что, идя по этой улице, она меньше устает, не боится случайных пушечных снарядов, не обращает внимания на взрывы бомб.

Она не прошла и двух кварталов, как началась воздушная тревога. Вместе со случайными прохожими она спустилась в ближайшее бомбоубежище. Вскоре послышались знакомый гул летящих над городом тяжелых бомбардировщиков и вслед за этим мощные разрывы бомб. Как обычно, люди в убежище молча переглядывались. И по выражению их лиц, и по первым ударам падающих на землю бомб Гюльназ определила, что сегодняшний воздушный налет будет сильным. К тому же фашисты кружат именно над этим районом города. Могут быть сильные пожары. Но люди давно привыкли к таким вещам, привыкла и она. Потому терпеливо ждала.

Воздушный налет продолжался ровно полтора часа.

Она вышла из убежища, в воздухе стоял запах гари и разбитого в щебенку кирпича. Она никак не могла определить, где же она находится. Кто-то будто развернул город на сто восемьдесят градусов. Все сместилось. Впереди, всего в пятидесяти метрах, чернело охваченное кровавым пламенем огромное здание. Пламя слепило глаза. Она еще не видела такого пожара. Ночью в его свете свободно можно было читать книгу. Что это за здание? Кажется, город начинал принимать свое обличье. Наверное, жилой дом. Как много машин. Люди в военной форме, дружинники оцепили его со всех сторон. Откуда-то, как будто из-под земли, появились женщины и мужчины в белых халатах. Улицу заполнили санитарные машины. Здесь собрался чуть ли не весь город. Она устремилась к горящему зданию. Еще издали ее опалило жаром пламени. Ее обуял страх. Огромные колонны были охвачены розоватым пламенем и черноватым дымом. О боже! У нее потемнело в глазах. О боже! Это же ее госпиталь!.. Это вовсе не огромный жилой дом, а двухэтажное старое школьное здание. А столбы черного дыма над вторым этажом увеличили его размеры, и оно показалось ей огромным.