Власть оружия - Виктор Ночкин

— Завтра пистолет будешь разбирать, чистить, — снова заговорил Игнаш. — Все же ты ему хозяйка. Разнимешь на части, заглянешь ему в самую душу, станешь лучше оружие понимать. Только помни: ты ему в душу глядишь, а оно, оружие то есть — в твою тоже смотрит. Не дай оружию завладеть душой. Оставайся светлой. Но оружия не бойся.

— Я оружия не боюсь, я с Харькова.

Мажуга не ответил, пыхтел самокруткой, роняя рыжие искорки, смотрел в сторону — как поднимается зарево над горящей фермой. Девчонка поглядела на его профиль, подсвеченный красноваты огоньком самокрутки. Он показался ей и впрямь ржавым, в точном соответствии с прозвищем, старым показался и изношенным, будто самоход, на котором многие тысячи верст отмотали по бездорожью и грязи. Или как ствол, из которого разные владельцы положили сотню человек. Как оружие, пережившее многих хозяев. Может, об этом он и толковал, когда говорил странные слова про свет в душе? Может, слишком мало у Мажуги этого света в душе осталось?

Игнаш докурил, швырнул окурок под ноги и наступил на него. Потом поглядел на Йолю. Та как раз закончила с «береттой», вогнала магазин на место и сунула оружие в кобуру.

— Ты их узнала?

— Когой-та?

— Этих двоих, которых мы здесь уложили? Не вспомнила? Ну и напрасно, нужно внимательней глядеть, кто в тебя стреляет. Хозяева они были этому месту. Верней, хозяин и его охранник доверенный. Помнишь того молодого, что тебя хотел? Я ему еще срамное место отбил в коридоре?

— Так тот со стекляшками…

— Ну а как бежать, он стекляшки снял. А второго не вспомнила?

— Это который чай пил? И с обреза во всех входящих метил?

— Он самый. Они, видишь, толпу наперед пустили, под пулеметы, а сами тишком — и в степь, покуда каратели их работников очередями клали. Если бы я эту лощинку заранее не присмотрел, так и утекли бы. Хорошо ли они придумали?

— Злобно.

— Вот ты этому длинному в башку не стрельнула. А он злобный. И пистолет у него был, в тебя метил. Не, ты молчи, не отвечай, заноза, я ж знаю: у тебя всегда есть, что сказать, но по большей части дурости какие-то. Молчи уж, а сама думай, почему старый дурак Мажуга все тебе так раскладывает и почему не рискует последний патрон из кольта выпустить, хотя ты рядом, а у тебя полный магазин.

— Думаю я! Не бормочи, все ужо обсказал, хватит.

— Вот и думай.

До рассвета просидели в сендере, так решил Мажуга, сказал: каратели сейчас распалились в бою, лучше подальше от них держаться. По округе колесили мотоциклетки, шарили фарами между холмов, одна выехала и к их стоянке. Мажуга фар не выключал, так что их сендер издалека было видать. Из-под похожего на ведерко кожуха высунулся стрелок, спросил, не видели ли кого из беглецов. Мажуга указал застреленного старика и сказал, что за стеной второй валяется. Больше никто не появлялся.

Когда солнце начало подниматься над степью, огромное и розовое, Мажуга завел двигатель. Йоля потянулась, жмурясь под утренними нежными лучами.

— Поедем к Самохе, — сказал Игнаш, — ты не высовывайся и не свети особо. Лучше всего, сиди тихонько в сендере.

Толстый управленец сидел на подножке раскуроченной и закопченной орудийной платформы. Ноги он поставил на стальную трубу, в одной руке была бутылка, к которой Самоха время от времени прикладывался, в другой кусок пирога.

По двору сновали каратели. Они занимались привычным делом, собирали и сортировали трофеи, обыскивали захваченный цех, волокли из подвалов инструменты, оборудование и заготовки. Добычу складывали в две кучи: одна — то, что повезут в Харьков, другая — то, что нужно уничтожить на месте. Кучи оказались примерно одинаковыми. Двое механиков, откинув помятый броневой щит, ковырялись в моторе платформы, еще один накручивал круги около зданий — осваивал сендер, прежний хозяин которого сейчас лежал среди других мертвецов — их снесли под стену, в тень.

Мажуга въехал во двор через один из проломов в стене, подкатил к платформе и затормозил. Самоха, приветствуя, поднял бутылку и, завершив движение, поднес горлышко к губам. Он жмурился на солнце, заливавшем половину двора, другая половина тонула в длинной и широкой тени, которую отбрасывала гусеничная башня.

— Ну, как тут?

— Тут порядок, Игнаш, как на кладбище, — управленец рыгнул и указал вереницу окровавленных тел, выложенных в ряд под стеной фермы. — А Курчан спекся. Вишь, говорил я ему: не лезь вперед, не суйся, сперва постреляем из орудия… мы ж пушкари или как? Так нет же, полез. Гляди, чего они с платформой сделали, некрозное семя!

— И чем это?

Самоха задумчиво пошевелил ногами, перекатил в пыли толстую трубу, на которую поставил башмаки.

— Сперва из вот этого засадили, потом, когда толпой ломанулись, гранатами добили. Эй, мужики, что с мотором? Сумеете запустить? Или помощь из цеха кликать надо?

— Управимся сами, факт! — откликнулись из-под капота, — на месте починимся, токо времени уйдет…

— Нет у нас времени, — печально объяснил Самоха, обращаясь больше к Мажуге, чем к механикам. — Если верно, что Граф в Донной Пустыне, нужно нам туда без отсрочки. Я тут команду оставлю, пусть неспешно чинятся, в платформу барахло захваченное грузят, а мы с остальными на юга двинем. Ты ж с нами, Мажуга? Соглашайся, что ли, а то и вовсе тошно. Курчан, дурень молодой, не вовремя сгинул, а я не управлюсь там. Кто-то пошустрей нужон. Поехали, Игнаш, поехали!

Самоха хлебнул из бутылки.

— А цех не зря громили. Видал, чего они здесь успели наладить? Вона, труба у меня под башмаками, видишь? Там пружина сильная, взвел ее, закинул в дуло гранату — и пали себе, как из пушки. Граната тож не простая, пороховой заряд сзаду. О, какое чудо учудили. Сперва пружина гранату выбрасывает, потом заряд полыхает! Я эту штуковину в цех отошлю, пущай производство налаживают. Неча такие штуки где попало клепать, это пушкарского цеха промысел, и точка!

— Ну что ж, послужил, я значит, цеху пушкарей. А я ведь тебе этот рынок сдал, это у меня последнее, что оставалось, что со старого времени храню. С прежней работы, сыскарской. Я про них давно знал, да не было случая это знание продать. Теперь уж все, теперь новые времена, новые люди, не услежу за ними, староват я для нынешних-то…

— Вот и поехали со мной, Ржавый, когда ты еще себя молодым снова почувствуешь, а? Что тебе та ферма? Пыль там и скука, небось, впрямь заржавеешь.

— Молодым, говоришь…

— Ага, — Самоха откусил пирог и, задумчиво жуя, уставился на Ржавого.

— Может, и прав ты. Хм, молодым…

— Во! — Самоха обрадовался, взмахнул бутылкой. — Сегодня же и выступим! А платформу здесь покину, пущай ремонтируют, сколько надо. Слышали, мужики? Ну, пару мотоциклеток для прикрытия, людей, чтоб добычу грузили. А мы — в путь! И скорей бы оно все закончилось, что ли…

Тут, описав очередной круг, подъехал сендер. За рулем сидел скалящийся во весь рот каратель.

— Эй, Штепа! — заорал Самоха, взмахивая рукой с остатком пирога. — Глуши мотор, мутафаг бешеный, глуши, я сказал! А ну, иди сюда, чтоб тебя некрозом обсыпало!

Йоля даже присела, так хрипло и страшно заругался добрый с виду толстяк. Каратель тоже услыхал, затормозил и выскочил из сендера. Его ощутимо качнуло, парень был, похоже, пьян. Самоха резким движением, будто досылал снаряд в казенник орудия, втолкнул пирог в рот и энергично заработал челюстями. Штепа подошел и встал перед начальством, демонстрируя в ухмылке желтые прокуренные зубы. Самоха, краснея от натуги, пропихнул в горло плохо прожеванный кусок и снова заорал:

— Ты шо, гад, укурился? В дымину! В дымину укурился, некрозное чучело, ты шо творишь, урод? Опять дурь где-то сыскал?

Штепу брань не смутила, все так же улыбаясь, он развел руками:

— А шо ее искать, родимую, по-над забором аж кустами выперло! Они, дурни, здешние, ее не курили, видать. Токо шкелетов над кустами вешали.

Мажуга пояснил:

— Они с-под мертвяков дурь не обрывали, боялись, видно.

— Ну а этому все до мутафаговой мамы, — ткнул в Штепу бутылкой Самоха. — Вот такой он, укурится, и давай чудить. А в бою первый, за то и не наказываем… Штепа, не пали бензин зазря, возьми сендер, обкатай окрестности, собери мотоциклетчиков, до полудня выступим ужо. Новая работа у нас наметилась, понял, рожа твоя кривая?

Улыбка, и до того широкая, теперь просто разнесла штепину рожу в ширину.

— Ага, понял, Самоха, я усе понял!

Вихляющей походкой пушкарь направился к сендеру, споткнулся, едва не упал, но взобрался за руль. Слова управленца слышали и другие каратели, возившиеся с трофеями. Они радостно загомонили, предвкушая новые развлечения.

Часть 3. Преследователи

Собирались каратели долго, и, когда колонна выступила в путь, солнце уже стояло в зените. Самоха оставил на разоренной ферме восемь человек, чтобы закончили дела. Кроме ремонта орудийной платформы предстояло погрузить трофеи в захваченные грузовики, уничтожить все, что не получится взять с собой и снести мертвецов в подвал. Хоронить их — большой труд, этим каратели не станут заниматься…