Власть оружия - Виктор Ночкин

— Да ладно, понял я про запас, — отмахнулся Самоха, — щас вот и веди, поглядим, кто тут чем у вас торгует.

— Сейчас только один и торгует, — прогудел проводник. — Четыре дни ужо… Не, пять. Пятый день ныне пошел, как один Пузырь арбузами торгует. Другие были торговцы, нету их. Не торгуют боле, а крабов кормят забесплатно. Под Мостом. А арбузами один и торгует теперь, Пузырь. Всех выжил, пузан, один остался.

Старик преподнес свою новость как что-то забавное, но харьковчане были не в курсе местных раскладов и шутку не оценили.

Самохе было жарко, он распахнул жилетку и велел:

— Ну так веди к этому Пузырю, так даже проще, ежели выбора никакого нет.

Аршак пожал необъятными плечами.

— Игнаш, идем со мной, — попросил Самоха, — а и то совета спросить не у кого.

— Я с вами, — Йоля спрыгнула с капота сендера, — половину Пустоши уже проехала, ничегошеньки не увидала! Хоть тут чего погляжу.

Штепа остался с пушкарями за старшего. Несмотря на развеселый нрав и неизменную идиотскую улыбку, управленец ему почему-то доверял.

Аршак зашагал вдоль дороги, по которой сейчас неторопливо катил грузовик, харьковчане пошли следом, мальчишка дикарь, как веселый щенок скакал около них, то забегал чуть вперед, то отставал, но носился кругами около спутников. Его черные волосы, заплетенные в косички, прыгали на голове, падали на глаза, но ничуть пацану не мешали.

— Вот он, Пузырь! — объявил проводник, указывая толстого торговца, удобно устроившегося в беседке, увитой побегами водяных арбузов. — С ним теперь дело имейте.

Пузырь вполне соответствовал своему прозвищу — круглый, мягкий, лоснящийся, просто волдырь, а не человек.

— А, добрые оружейники! Я видел грозные боевые самоходы, под колесами которых содрогался Мост и едва не сыпались с веток арбузы и плоды мамми! — торговец поднял пухлые руки в приветствии и даже сделал вид, что пытается встать. — Сегодня добрые оружейники сделают меня счастливым, они купят большой запас в дорогу! Опасная дорога по Донной Пустыне, и фляжек нужно запасти немало, ведь в пути может приключиться всякая беда! Конечно, я с радостью помогу вам подготовиться к трудному переходу, все для вас, все для вас! Лишь бы путь ваш оказался приятен.

— Приятен, — хмыкнул Самоха, — это через пустыню-то? Где чудища да людоеды? Ладно, говори цену.

— Очень хорошая цена, очень просто сосчитать, одна фляжка против одной монеты, если добрые оружейники возьмут сто фляжек, это им обойдется в сто монет, совсем просто! Платите монеты, и товар вам доставят немедленно, куда пожелаете! Мои рабы загрузят, чтобы добрым оружейникам не пришлось утруждать себя!

— Они у Квадрата остановились, — подсказал Аршак.

Пузырь рассеянно покивал и уставился на Йолю, он только сейчас обратил внимание на девушку. Та отвернулась. Она уже начала привыкать к всеобщему вниманию, даже надоело чуток.

Самоха осведомился, какие монеты здесь в ходу, прикинул курс гривны… и кивнул:

— Беру сто пятьдесят. В самом деле, дорога опасная, мало ли что.

Потом, сопя, полез под жилетку, вытащил кошель, подкинул на ладони, покачал головой, полез за другим, а первый сунул в брючный карман. Пузырь следил за этой процедурой очень внимательно и улыбался сладко-сладко. При этом то и дело искоса поглядывал на Йолю. Пушкарь подошел к столу и стал отсчитывать деньги. Улыбка Пузыря несколько потускнела. Если бы харьковчане хоть немного знали этого приторно-сладкого болтуна, то поняли бы, что он сейчас ужасно разочарован. Торговец несколько дней назад установил монополию на арбузы и взвинтил цены. Когда покупатели принимались возмущаться или жаловаться, Пузырь получал удовольствие. Но Самоха цен не знал, казенных денег при нем было довольно, и он спешил. Долгие речи Пузыря казались оружейнику досадной задержкой — заплатить бы скорей, да и двигать к Кораблю.

Пока Самоха выкладывал на стол монеты, а Пузырь разглядывал Йолю, мальчишка, ученик Аршака вился вокруг, точно муха, заглядывал пушкарю в руки, отбегал в сторону, щупал побеги арбузной лозы, обвивающие беседку Пузыря — словом, ни мгновения не оставался на месте. Йоля, глаз которой был на подобные номера наметан, заметила, что смуглый дикарь, ловко сунул руку в карман Самохи и вытащил кошель — тот, что пушкарь отложил, прежде чем рассчитываться. Йоля прикинула, куда молодой сейчас рванет и стала медленно сдвигаться в сторону. Игнаш краем глаза следил за ее перемещениями.

Ученик Аршака, завладев монетами, отступил, сунул кошель себе за спину, под ремень, перетягивающий портки, и засеменил бочком, удаляясь от Самохи. Йоля, мимо которой молодой проскочил, сунула руку ему за спину, и выдернула добычу. Дикарь ничего не почувствовал, он проскользнул за громадную фигуру Аршака и там остановился, пританцовывая и кривляясь. Самоха закончил рассчитываться, Пузырь кликнул приказчика и стал многословно объяснять, чтобы тот доставил груз покупателю, да пусть поспешит, и пусть выбирает самые крупные и спелые фляги, потому что большому покупателю — большие арбузы!

Игнаш положил Йоле ладонь на плечо и указал взглядом на управленца. Сам он не заметил, что дикарь залез в карман оружейника, но успел увидеть, как монеты вторично сменили хозяина и узнал кошель. Остальное домыслить было проще простого. Понял ли Пузырь, что происходит, или нет, было непонятно, за Йолей он наблюдал очень внимательно и вполне мог приметить приключения кошелька.

Йоля подошла к отдувающемуся потному Самохе и подергала за рукав:

— Дядька Самоха, а дядька Самоха, это ж ты уронил! На-ка возьми! Осторожней надыть с денежкой, народ здесь ненадежный!

Оружейник растерялся и стал старательно упихивать деньги поглубже в карман жилетки, Аршак окинул ученика задумчивым взглядом, а Пузырь снова развеселился.

— Ай, какая хорошая девочка, очень, очень шустрая, очень! Ты, добрый человек, — толстый палец указал на Мажугу, — сколько хочешь за эту девочку?

— Не продается, — буркнула Йоля, настроение снова испортилось. Да что ж они все от нее хотят? — Дядьки, пошли отседова.

На обратном пути проводник с мальчишкой немного отстали, и когда харьковчане сворачивали за угол, обходя цистерну Квадрата, Йоля, оглянувшись, успела увидеть, что Аршак, ухватив ученика за длинные косички, отвешивает ему тумаки да пинки. Наказание незадачливого воришки было вполне в духе харьковских трущоб, и единственная мысль, которая в этот миг пришла ей в голову: правильно она патлы обрезала всегда, зря Игнаш бранился, вот как раз ради таких случаев и следует волосья стричь.

Пока Аршак занимался воспитанием ученика, Игнаш пошептал Самохе на ухо, тот кивнул и сказал: «Ага!» О чем шла речь, Йоля не поняла, потому что они добрались к парковке, на которой оставили своих. Там происходило вот что: каратели, собравшись кучей, весело болтали и посмеивались, указывая друг другу пальцами на Штепу. Тот лежал на грязном бетоне подле сендера и блаженно жмурился, над ним вились мухи, но настроения Штепе это никак не портило. Он пел. Мотив выходил веселый, можно сказать, лихой, и голос у Штепы сделался вдруг высоким, чистым, только ни слова разобрать было невозможно.

— Чего это с ним? — Самоха с подозрением оглядел веселую толпу. — Опять накурился, что ли? Или он на каком языке другом поет? Он что, языкам обучен?

— Подошел какой-то оборванец из местных, пошептались они, — объяснил один из карателей, пулеметчик с бронехода. — Штепа ему монет дал, а потом вдруг хлоп — и лежит, поет.

— Что, прямо на землю повалился?

— Та не, сперва на капот, это уже потом с капота брякнулся. И ничего, он даже не заметил!

Харьковчане снова рассмеялись. Игнаш подошел поближе, нагнулся и распахнул на груди певца жилетку. С плеча Штепы свисал вытянутый сморщенный комок коричневого цвета.

— Это что? — Самоха тоже подошел глянуть.

— Мамми, дурь такая, сильней травы раз в двадцать.

— Сними ее, Игнаш.

Ржавый взялся за коричневую полосу, вывернул, потом дернул — мамми отделилась от тела Штепы, на плече остался слегка кровоточащий порез.

— В кровь проникает, — пояснил Мажуга. — Уже успело долбануть. Теперь до ночи ему весело будет.

Тут показались невольники Пузыря — везли на ручных тележках арбузы. Потом явился Аршак с учеником. На смуглой мордахе следы побоев были не очень заметны, но досталось мальцу крепко. Впрочем, резвости молодой не утратил, вертелся и скакал по-прежнему. Проводники отправились в Квадрат за поклажей. Вернулись быстро, старик нес заплечный мешок, молодой — суму на ремне через плечо. У обоих к поясам были подвешены фляги, ученик вооружился тесаком, наподобие того, что болтался на поясе Аршака, но вдвое меньшим.

Самоха принял фляги по счету, потом велел:

— Значит, так. Этого урода в бронеход, вот ты сендер поведешь, — ткнул пальцем в стрелка, который рассказал, отчего Штепа поет. — Грузитесь, я сейчас.