Белая субмарина: Белая субмарина. Днепровский вал. Северный гамбит - Владислав Олегович Савин

еще в действующей армии, значит очень много». К тому же фельдмаршалу было далеко не всё равно, что передаст этот полковник своим друзьям, когда вернется в Берлин.

– Это так странно, Клаус, видеть победу, но чувствовать себя потерпевшим поражение…

– О чем вы, герр фельдмаршал? – удивился полковник Штауффенберг. Или сделал вид, что удивился.

– Бросьте, мы сейчас без посторонних глаз и ушей… Об общем положении Рейха. Год назад мы рвались через проход Эль-Аламейна, страстно желая победить. И вот наше желание сбылось, мы взяли Каир и весь Египет, и Сирию, и Ирак, мы прошли туда, где не ступал еще сапог германского солдата. И я не знаю, как оправится после Британская империя – в Индии японцы добивают остатки англичан, в то время как другой наш союзник, дуче, вообразивший себя новым Цезарем, ведет свои легионы по Африке и заявляет, что остановится лишь в Кейптауне; причем этим потомкам римлян каким-то образом удалось еще одержать громкую морскую победу! Будь эта война сама по себе – мы могли бы гордиться, что победили. Но сколько будут стоить все наши победы здесь, когда русские подступят к Берлину?

– Вы думаете, положение на востоке настолько тяжелое?

Показалось Роммелю или нет, что полковник спросил это с каким-то особым интересом?..

– Южный фланг Восточного фронта разгромлен, центр разгромлен, северный фланг окружен, и его положение безнадежно, – начал перечислять фельдмаршал, – если это не тяжелое положение, тогда что? Нам говорят, что Германия еще сможет набрать новую армию. Кто думает так, не понимает, что победоносную армию надо растить! Заявляю авторитетно, что наша армия образца сентября тридцать девятого не смогла бы за два месяца бросить на колени Францию – если бы не познала успех в Польше. А марш германских войск по Парижу в сороковом сделал вермахт силой, способной покорить весь мир! И где те ветераны, узнавшие вкус победы, не только солдаты, но и опытные командиры, и штабы? Они остались в русских снегах, лесах и болотах, и заменить их некем! Наш фюрер теперь гонит на фронт мерзавцев со всей Европы, и даже уголовных преступников из тюрем. Толпа, сколь угодно большая и вооруженная до зубов, это еще не армия – кто сомневается, взгляните на Арабский легион. Оснастите их полностью и представьте в настоящем бою против даже одной нашей или русской дивизии – вы сомневаетесь в результате?

– А как же русские, ведь у них было практически такое же положение в сорок первом году, когда мы стояли под Москвой?

– К сожалению или к счастью, Клаус, я не был на русском фронте. Но по тому, что слышал, у русских, во-первых, было просто больше людей, во-вторых, их потери первого года войны пришлись на слабообученное «мясо», за которое нам, однако, пришлось платить жизнями ветеранов, – но если русские как оказалось, быстро учатся воевать, то нам свои, даже меньшие, потери оказалось восполнить нечем. Теперь же в лучшем случае мы сумеем устроить контрнаступление, подобное московскому, уж если такое удалось полякам в двадцатом – но вот где мы возьмем силы на свой сталинград? И что останется после против англичан и американцев, которые в своей привычной манере копят силы на островах, чтобы вмешаться, когда будут делить победу? У нас просто нет таких мобилизационных резервов, как у их коалиции…

– А как же наш возможный удар через Кавказ?

Роммель только поморщился.

– Вы верите, что мы сейчас дойдем отсюда до Москвы? В это еще можно было бы поверить, ударь Гудериан нам навстречу от Орла – вот только русские съели его легендарную Вторую танковую, не сильно при том утомившись. Отсутствие нам приказов из Берлина – лучшее доказательство неосуществимости этого плана в сложившихся условиях. В лучшем случае мы отвлечем с основного фронта несколько корпусов, а затем нас раздавят. Исход войны решится не здесь…

– То есть вы считаете, что поражение неизбежно, – неуверенно спросил полковник.

– Я считаю, что если наша армия вдруг чудесным образом не станет больше, или армия врагов таким же чудом не станет меньше, то всё кончится так же, как в прошлую Великую войну, если не хуже, – мрачно усмехнулся Роммель, – и я не надеюсь на чудеса, пока что всё наоборот: наших солдат становится всё меньше, союзники предают нас один за другим, а силы противника только растут. И что еще страшнее, русские превосходят нас качеством. Вот не притворяйтесь, что вы не слышали о новых русских танках и самолетах, которым нам просто нечего противопоставить! Или вы верите, что европейское быдло будет умирать за Германию так же, как русские стояли насмерть под Сталинградом?

– А что бы вы сделали на месте фюрера? – неожиданно поинтересовался Штауффенберг.

Роммель бросил на собеседника внимательный взгляд.

– К счастью, я всего лишь простой фельдмаршал… И, признаюсь, мне совсем не хочется оказаться на месте фюрера… Однако, если я не ошибаюсь насчет соотношения сил наших и противника – а мне хотелось бы ошибаться, – наиболее выгодной для Германии была бы попытка заключения мира, если не полного, то хотя бы сепаратного…

– С кем?

– С любой из сторон. Конечно, чисто теоретически, с русскими было бы выгоднее. Отдать им Польшу, Румынию, Словакию, да хоть даже контрибуцию заплатить – но сохранить всё, что мы завоевали у англичан. И не только мы – отчего фюрер не настаивает на отправке на Остфронт итальянских войск? У потомков римлян лучше получается воевать с неграми, чем с русскими, когда же дойдет до дележки захваченного, думаете, нас будет заботить интерес дуче? Вот только боюсь, что Сталин на такое не пойдет, мясники из СС явно перестарались, да еще допустили, что план «Ост» стал известен, – а когда русские разозлятся, как говорит мой Дона-Шлодиен, отвоевавший год в России, то они успокоятся, лишь забив последний гвоздь в крышку вашего гроба. Мир с Англией и США в этом плане выглядит более достижимым, особенно если пообещать британцам вернуть им малую часть того, что мы у них отняли. Но вы ведь понимаете, что обе возможности – чисто теоретические… Потому что мы верные солдаты своего фюрера и отлично знаем, что фюрер никогда не пойдет на это! Пока он жив, мы будем воевать до последнего немца… И скорее всего, нам так и придется делать…

«До тех пор, пока фюрер жив», – мысленно завершил Штауффенберг. Это верно, он не пойдет на заключение мира. Точно так же ни Сталин, ни Черчилль, ни Рузвельт никогда не станут даже разговаривать с ним. А вот с новым правительством Германии… Тут уже возможны варианты!

Ведь долг перед Отечеством выше долга перед вождем?

Из протоколов допроса пленных.

Ленинградский фронт

– Назовите