Исследование о природе и причинах богатства народов - Адам Смит

(17) Однако это ее преимущество казалось убедительным лишь для астрономов и математиков. Дело в том, что вопреки очевидному превосходству этой системы над всеми известными миру в то время, она не была принята ни одной философской школой.

(18) Еще задолго до того времени, когда жил и работал Гиппарх, философы, по-видимому, отошли от изучения природы.[449] Они занимались, главным образом, вопросами этики, риторики и диалектики.[450] Более того. К этому времени всякая философская школа уже завершила свою собственную систему или теорию вселенной, так что ни один аргумент, исходящий от человека, не смог бы побудить их отказаться от своей системы даже частично. Далее, высокомерное и невежественное пренебрежение, с которым философы в то время относились ко всем математикам, к коим они причисляли также и астрономов, – оно тоже, по-видимому, встало на пути глубокого изучения доктрин астрономов и понимания высказываемых ими точек зрения. Ни Цицерон, ни Сенека, довольно часто упоминающие в своих трудах об античных системах астрономии, ни единым словом не обмолвились о системе Гиппарха. Имя Гиппарха невозможно найти в трудах Сенеки. Оно единожды упоминается в сочинениях Цицерона, в письме к Аттику,[451] но без одобрения, и говорит он о Гиппархе как о географе, а не астрономе. Когда Плутарх в своей второй книге, касающейся взглядов философов, перечисляет все античные системы астрономии,[452] он нигде не упоминает эту единственную приемлемую на то время систему. Представляется, что эти три автора общались лишь с философскими сочинениями. Плиний Старший,[453] человек, чья любознательность по праву распространялась на все области познания, в самом деле описывает систему Гиппарха, но нигде не упоминает имени ее автора. Такое Плинию приходится делать нередко; но он делал это безо всякой нотки того наивысшего восхищения, которое Гиппарх справедливо заслужил за свои заслуги. Подобное глубокое игнорирование[454] великих учителей человечества в отношении [66] такой важной области знания их эпохи, времени, в которое они жили сами, является прямо-таки невероятным. И я посчитал, что этот сюжет заслуживает того, чтобы быть отмеченным даже в столь кратком отчете о революционных преобразованиях (revolutions) в философии.

(19) Системы во многих отношениях схожи с машинами.[455] Машина – это небольшая система, которая создана для осуществления, а также для соединения в реальной жизни различных движений и эффектов, задуманных художником. Система же является воображаемой машиной, изобретенной для мысленного соединения этих различных движений и эффектов, которые уже совершены в реальной жизни. Машины, которые были изначально изобретены для совершения каких-либо особенных движений, всегда являются самыми сложными. И последующие поколения художников обычно осознавали, что тех же самых эффектов можно гораздо легче добиться с помощью меньшего числа колес, меньшего числа принципов движения, чем использовалось изначально.[456] По той же причине первые системы всегда наиболее сложны. А конкретная связующая цепь, или принцип, обыкновенно считаются необходимыми для соединения двух, на первый взгляд не связанных между собой явлений. Но затем часто оказывается, что и одного величественного объединяющего принципа оказывается достаточно, чтобы связать воедино все рассогласованные явления, которые имеют место в целом ряде вещей. Сколько колес необходимо для того, чтобы эта воображаемая машина – система Эксцентрических Сфер – продолжала свое движение! Одного такого принципа требует движущееся в западном направлении суточное обращение Небесного свода, стремительность которого несет вместе с собой все остальные небесные тела. Еще одного принципа требуют – причем для каждого из тел – периодические обращения Солнца, Луны и Пяти Планет в восточном направлении. Их по-разному ускоряющиеся и замедляющиеся движения требуют, чтобы эти колеса, или круги, не были концентрическими ни с Небесным сводом, ни друг с другом; это обстоятельство более всего остального, по-видимому, нарушает гармонию вселенной. Ретроградные (т. е. с востока на запад) и стационарные движения Пяти Планет, равно как и крайнее непостоянство движений Луны требуют, для каждого из этих тел, Эпицикла, т. е. еще одного малого колеса, прикрепленного к окружности большого колеса. Это еще больше подрывает единообразие системы. Движение апогея [67] каждого из этих тел требует – опять же в каждом из них – еще одного колеса, для того чтобы нести центры их Эксцентрических Сфер вокруг центра Земли. И получается: хоть эта воображаемая машина, возможно, и была проще и определенно лучше подходила под объяснение явлений, чем система Аристотеля из 56 Планетарных Сфер, но все равно она была слишком сложной и запутанной. В этой ситуации воображение не могло спокойно пребывать в состоянии безмятежности и удовлетворения.

(20) Система сохраняла, однако, авторитет, не теряя своей репутации до тех пор, пока наука была хоть сколько-нибудь почитаема в Древнем мире. После правления Антонина [Пия] и, на самом деле, уже после века Гиппарха, жившего почти за триста лет до Антонина, высокая репутация, которую приобрели ранние философы, так крепко засела в умах человечества, что, казалось, астрономы потеряли надежду когда-либо получить должное признание. Считалось, что вся человеческая мудрость содержалась в сочинениях старых ученых мужей. Единственно возможным способом утвердить и подтвердить авторитет новых астрономов стали сокращения, объяснения или же комментирование старых трудов. Тем самым молодые показывали себя как способных людей, которые, по крайней мере, в состоянии понять высочайшие тайны древних мудрецов. Прокл [Диадох] и Теон [Александрийский] написали комментарии к системе Птолемея,[457] но попытка самим создать новую систему расценивалась бы ими не только как самонадеянность, но и как неуважение к памяти столь досточтимых предшественников.

(21) Распад Римской империи и наряду с ним случившееся несколькими веками позднее низвержение всякого закона и порядка повлекли за собой абсолютное пренебрежение изучением связующих принципов природы. Это изучение может прогрессировать только при наличии досуга и обеспеченности. Оказалось, что когда не стало прежних великих завоевателей и воспитателей человечества, то, по-видимому, Арабский халифат стал первым государством, под властью которого мир приобрел спокойствие, столь необходимое для развития наук. Именно под покровительством богатых и могущественных арабских правителей возрождались и развивались на Востоке античные науки: греческая философия и астрономия. Упорядоченность жизни и спокойствие людей, которые распространяли по всем своим обширным владениям милосердные, умеренные и справедливые правители, возродили любопытство человечества к разысканию связующих принципов природы. Слава греческого и римского учения была еще в памяти людей того времени, что возбудило у них жажду знаний и желание разобраться с этими [68] глубокомысленными предметами, оставленными в трудах столь известных и прославленных мудрецов этих двух народов.

(22) Так, на арабский язык были переведены и позднее с надлежащей тщательностью изучены работы многих греческих философов, в частности Аристотеля, Птолемея, Гиппократа и Галена. При сравнении с сырыми очерками собственного творчества, появившимися к тому времени (а такое творчество, как нам представляется, имеет место в любом месте, где наука только лишь зарождается), арабы легко заметили превосходство греческой мысли. Это с необходимостью привело их к идее воспользоваться системами греческого духа, особенно в области Астрономии. Никогда впоследствии авторитет единожды усвоенной арабами греческой системы так и не был ими оспорен. Несмотря на неслыханную щедрость Аббасидов, второй [после Омейядов] династии арабских халифов [750–1258], которую, как говорят, они проявили при поддержке своих астрономов, обеспечивая их лучшими инструментами и бо́льшим их количеством по сравнению с тем, которое имелось у Птолемея и Гиппарха, все же изучение наук в этой могущественной империи оказалось не на высоте. Оно было либо слишком незрелым, либо слишком резко прервалось в своем историческом последовательном развитии. Это не позволило арабским ученым внести существенные поправки в доктрины античных математиков. Человечество еще не имело достаточно времени для надлежащего ознакомления с античными системами. Поэтому оно не могло не воспринимать их без некоторой степени того изумления (astonishment), которое вызывалось их величием (grandeur) и новизной; новизной особого рода, которая одновременно располагала к себе, ибо содержала новое, и вызывала уважение и авторитет, т. к. была родом из Античности. Люди были все еще слишком очарованы (enslaved) теми системами, чтобы осмелиться от них отойти; но затем нахлынувшее смятение сначала пошатнуло, а затем и перевернуло престол мирных правителей халифата, и оно же изгнало интерес к науке из этой империи. Перед этим, однако, арабским астрономам удалось внести несколько весомых уточнений. С большей точностью, чем когда-либо прежде был измерен угол наклона Эклиптики к экватору. Таблицы Птолемея по мере того, как шло время, а также из-за неточности наблюдений, на которых эти таблицы были основаны, оказывались, в целом, довольно далекими от того, что на самом деле происходило с небесными телами, и от того, что в действительности предсказывал сам Птолемей. Стало быть, назрела необходимость для составления новых таблиц. Это и было, соответственно, сделано по распоряжению халифа Аль-Мамуна,[458] во время правления которого также были проведены первые, известные с начала нашей христианской эры измерения Земли: [69] два арабских астронома на равнине Сеннаар [Сенджар] (Sennaar)[459] провели градусные измерения окружности Земли [между Тигром и Евфратом] и определили длину 1° земного меридиана.[460]