Все приключения Шерлока Холмса - Джон Карр

Полагаю, незачем говорить, что, пробежав глазами статью, я тут же остановил кеб и поспешил на Бейкер-стрит. В холле я столкнулся лицом к лицу с сэром Лесли Оукшоттом, знаменитым хирургом, чья двухместная карета поджидала у обочины.

– Непосредственной опасности нет, – сказал он мне. – Две рваные раны головы, множественные ушибы и синяки. Пришлось наложить несколько швов. Я ввел ему морфин. А в остальном главное – покой, полный покой. Впрочем, так уж и быть, разрешаю зайти к нему на пять минут, не больше.

Получив разрешение от этого лондонского светила, я тут же прошмыгнул в полутемную комнату. Страдалец не спал, и я услышал, как он хриплым шепотом произнес мое имя. Шторы были задернуты, но луч света все же пробивался в комнату, и я увидел, что голова моего друга перевязана. На белых бинтах расплывалось розоватое пятно. Я присел рядом и опустил голову.

– Ну что вы так убиваетесь, Уотсон, – укоризненно пробормотал он слабым голосом. – Все не так плохо, как кажется. Раны пустяковые.

– Слава Богу хоть за это! – с чувством воскликнул я.

– Сами знаете, я могу за себя постоять. И точно справился бы с одним. Но там был еще второй, это и подвело.

– Что я могу сделать для вас, Холмс? Вне всякого сомнения, организовал нападение этот дьявол! Вы только скажите, тут же пойду и размозжу ему голову!

– Добрый верный мой старина Уотсон! Нет, мы не должны ничего предпринимать, пусть полиция ловит этих хулиганов. Но отступление их было подготовлено заранее, точно вам говорю. Надо выждать. У меня уже есть план. Прежде всего необходимо пустить слух о том, что у меня тяжелое состояние. Ведь за новостями пресса явится к вам. Сгустите краски, Уотсон. Скажите им, что я вряд ли протяну еще неделю, что у меня сотрясение мозга, горячка, короче, говорите все, что считаете нужным. Только смотрите, не переиграйте.

– Но сэр Лесли Оукшотт…

– Не беспокойтесь, я с ним уже договорился.

– Что-нибудь еще?

– Да. Скажите Шинвелу Джонсону, чтобы спрятал девушку. Эти красавчики наверняка открыли охоту и на нее. Знают, что она со мной в деле. Если уж на меня осмелились напасть, так на нее тем более. И не медлите. Сделайте это сегодня же!

– Прямо сейчас и пойду. Что еще?

– Положите на столик трубку и кисет, ну, знаете, в виде персидской туфельки. Вот так, спасибо. И заходите утром, будем разрабатывать новый план.

В тот же день я попросил Джонсона отвезти мисс Уинтер куда-нибудь на окраину и спрятать в надежном месте.

На протяжении шести дней для общественности создавалось впечатление, что Холмс на пороге смерти. Все публикуемые в газетах бюллетени о его здоровье носили самый мрачный характер. Я же навещал его и знал, что дела обстоят вовсе не так скверно. Крепкое сложение и сильная воля творили чудеса. Друг мой быстро поправлялся, порой я подозревал, что он здоровее, чем делает вид даже передо мной, такова уж была натура этого человека, скрытного и загадочного по своей природе, а это порой приводило к самым драматическим последствиям. Мне, самому близкому его другу, приходилось строить догадки по поводу того, что он замышляет. Холмс придерживался аксиомы, что самый безопасный тот план, который придумал он. Да, я был ближе ему, чем кто-либо другой на этом свете, и, однако, постоянно ощущал разделявшую нас пропасть.

На седьмой день Холмсу сняли швы, и тем же вечером в газетах появилось сообщение, будто у него развилось рожистое воспаление. В тех же газетах было опубликовано объявление, которое мне пришлось довести до сведения моего друга. А все потому, что среди пассажиров судна «Руритания», принадлежавшего судоходной компании «Кьюнард», которое отплывало в пятницу из Ливерпуля, был зарегистрирован барон Адельберт Грюнер. Он отправлялся в Соединенные Штаты уладить важное финансовое дело и по возвращении собирался сочетаться браком с мисс Вайолет де Мервилл, единственной дочерью… и так далее, и тому подобное. Холмс выслушал эти новости с самым непроницаемым и сосредоточенным видом, а бледное лицо его побелело еще больше, из чего я сделал вывод, что известие это сильно его расстроило.

– В пятницу! – воскликнул Холмс. – Выходит, у нас остается всего три дня. Негодяй хочет обезопасить себя. Но ничего у него не выйдет, Уотсон! Клянусь всеми святыми, не выйдет! Так, Уотсон, теперь вы должны кое-что сделать для меня.

– Всегда к вашим услугам, Холмс.

– В таком случае следующие двадцать четыре часа вам придется провести за изучением китайского фарфора.

Он ничего не объяснил, а я не стал спрашивать. Из долгого опыта общения с ним я знал: мудрость в терпении и послушании. Но затем, выйдя на Бейкер-стрит, я принялся ломать голову над тем, как, черт побери, выполнить столь странный приказ. Я отправился прямиком в Лондонскую библиотеку на Сент-Джеймс-сквер, где обратился к доброму старому другу каталогу, а затем, взяв несколько увесистых томов, поехал домой.

Не поймите превратно, дорогой читатель, мне вовсе не хочется представать перед вами в образе большого знатока фарфора и керамики. Но на протяжении всего вечера, ночи, а затем и утра, с краткими перерывами на отдых, я впитывал знания и старался запомнить как можно больше имен и названий. Выучил все пробирные клейма великих мастеров, секреты девизов правления, росписи Хан-у, оценил красоту форм Юн-ло, ознакомился с иероглифами Тан-ин и достоинствами предметов, относящихся к так называемому периоду примитивизма Сун и Юань. И явился вечером к Холмсу, обогащенный всеми этими многообразными знаниями. Он вопреки газетным утверждениям уже вставал с постели и встретил меня хоть и с забинтованной головой, но в своем любимом кресле.

– Как это понимать, Холмс?! – воскликнул я. – Ведь если верить газетам, вы при смерти.

– Именно это впечатление я и хотел создать. Итак, Уотсон, вы усвоили урок?

– По крайней мере пытался.

– Прекрасно. Можете поддержать интеллигентную беседу, если речь зайдет о фарфоре?

– Надеюсь, да.

Холмс поднял крышку небольшой коробочки и извлек из нее какой-то маленький предмет, тщательно завернутый в кусок тонкого шелка восточной расцветки. Развернул, и я увидел прелестное маленькое блюдце изумительного темно-синего цвета.

– Только осторожнее, Уотсон. Это фарфор «яичная скорлупа» династии Мин. Даже на «Кристис» никогда еще не выставляли изделия столь изумительной работы. Полный сервиз стоит целое состояние и достоин короля. Вообще-то сомнительно, чтобы полный набор существовал где-либо, кроме императорского дворца Пекина. Истинный ценитель сойдет с ума при виде этого раритета.

– И что прикажете мне с ним делать?

Холмс протянул мне визитную карточку. На ней было напечатано: «Доктор Хилл Бартон, 369, Хаф-Мун-стрит».

– Сегодня вечером вы зоветесь именно так, Уотсон. Позвоните барону Грюнеру. Я уже знаю некоторые его привычки, к половине девятого он должен освободиться. Перед этим пошлем ему записку, предупреждающую о вашем звонке. Скажете, что у вас есть редчайший образчик фарфора династии Мин. По легенде вы врач, так что эту часть роли вам будет сыграть нетрудно. К тому же вы коллекционер. Вам этот раритет достался по случаю, и вы хотите показать его барону, поскольку наслышаны о его интересах. Ну и предложите ему купить раритет. За хорошие деньги.

– За сколько?

– Правильно сделали, что спросили, Уотсон. Вы непременно выдали бы себя, если бы не знали, что почем в этой сфере. Это блюдце принес мне сэр Джеймс, а он получил его, как я понимаю, из коллекции своего клиента. Если скажете, что ничего равного этому блюдцу по ценности в мире нет, это не будет преувеличением.

– Тогда, наверное, стоит предложить, чтобы его оценил эксперт?

– Отличная идея, Уотсон! Вы сегодня просто в ударе. Предложите проконсультироваться в «Сотбис» или «Кристис». Сделайте вид, что сами цены назначить не можете, из деликатности.

– А что, если он не захочет меня принять?

– Захочет, еще как захочет. У него мания коллекционирования в самой острой форме, особенно в том, что касается его любимого фарфора, где он признанный авторитет. Присядьте, Уотсон, я продиктую вам письмо. Ответ не обязателен. Просто предупредите о цели и времени своего визита.

Письмо получилось замечательное, краткое, вежливое и интригующее. Отправили мы его с посыльным. Тем же вечером с драгоценным блюдцем в руках и карточкой доктора Хилла Бартона в кармане я отправился в гости к барону.

Красивый дом и вся окружающая обстановка указывали на то, что барон Грюнер, как и говорил сэр Джеймс, человек весьма состоятельный. Длинная извилистая аллея, обсаженная кустарником редких пород, привела меня к просторной, усыпанной гравием площадке перед домом. Ее украшали статуи. Имение было построено владельцем южноафриканских золотых копий еще во времена великого бума, и длинный, хоть и невысокий дом с башенками по углам – сущий кошмар архитектора – впечатлял размерами и основательностью. Встретил меня лакей, походящий величием и строгостью на епископа, затем препоручил слуге в бархатных туфлях, а тот проводил меня к барону.