Факап - Михаил Харитонов

— Но ведь всё кончилось хорошо? — не понял Завадский. — Люди остались живы, а у нас есть нуль-Т.

— Да, — грустно сказал Горбовский. — Я и предположить не мог... Да вообще никто предположить не мог. Что лаксиане вмешаются. Особенно — в такой форме.

— Я так и не понял, что именно они поменяли, — пробурчал Сикорски.

— Десятый знак константы сопряжения сверхтонкой структуры, — ответил Горбовский. — Что сделало невозможным выброс гипервакуумной волны при нуль-переходе. Точнее, сместило в область сверхтяжёлых элементов. Если передать через нуль-Т элементы тяжелее сто двадцатого, будут проблемы. Но вообще-то... Они изменили законы природы. Законы природы, понимаете? Как минимум, в нашей Галактике. Ради... я не понимаю, ради чего. Не могу понять.

— А вы бы так не поступили? Если бы имели возможность? -  спросил архивариус.

Горбовский посмотрел на него как на внезапно заговорившую табуретку. Точнее, как на человека, внезапно превратившегося в табуретку и при этом пытающегося говорить. Это было очень заметно и очень обидно.

— На Тагоре до сих пор просчитывают последствия, — сказал он. — До сих пор.

— И что насчитали? — архивариус от обиды осмелел.

— Много разного насчитали. Например, эволюция звёзд класса G и ниже на финальных стадиях...

— Да и пёс с ними, с финальными стадиями, — пробурчал архивариус.

— У меня есть гипотеза, — сказал Славин. — Я думаю, что старое значение константы было... искусственным, что-ли. А сейчас тэ... лаксиане просто вернули Галактику в норму. Поэтому им и не надо было просчитывать последствия. Они и так знали, как оно было.

— Это сложно и ненужно, — сказал Григорянц. — Им же не надо ничего считать. Они так знают. Они же опериру...

— Неприличные разговоры, — перебил Сикорски. — Давайте всё-таки про Званцева. Это даже мне интересно.

— Видите ли какое дело, — начал Горбовский. — Все почему-то поверили, что Званцев фанатик. И его учитель тоже. А также — что именно академик Окада разработал модификатор.

— Если уж на то пошло, — сказал Комов, — Вандерхузе...

— Целмс, — вставил Сикорски.

— Вандерхузе этого не утверждает, — упрямо закончил Комов. — Академик Окада его только изменил. А взялся он... ах ну да. Откуда он мог ещё взяться-то.

— Вот именно, — сказал Горбовский. — Откуда у нас берутся все эти штуки?

— Тогда же вроде как прямого контакта не было? — вспомнил Валентин Петрович. — Хотя... это, как его... НИИ чего-то...

— ЧАВО, — подсказал Горбовский. — Находился на Земле, но по документам проходил как НИИ четвёртого автономного военного округа. То есть экватории Луны. НИИ — четыре — АВО. В НИИЧАВО его местные остроумцы переделали. Там занимались артефактами Странников и хаттифнаттов. Варварскими совершенно методами, конечно. На поверхности планеты, без нормальной защиты.

— И ещё секретность эта идиотская, — вспомнил Комов. — Знаете, как хаттифнаттские защитные экраны называли? Мы говорили — "щиты", а секретчики — "артефактами типа ДБД". Ругались по этому поводу страшно. В конце концов кто-то придумал выражение "щит Джян бен Джяна". Дурацкое название. Но запоминается.

Архивариус покосился на Комова несколько опасливо.

— Ну что вы на меня так смотрите? — знаменитый космолётчик поморщился. — Человек я, человек. Плюс-минус обстоятельства. В Институте работал. Отвечал за наладку... некоторых приборов, — закончил он.

— Но мы вам о них не расскажем, — саркастически закончил Сикорски.

— Да ничего такого, обычные умклайдеты, — Комов махнул рукой. — То есть ульмотроны. То есть это когда наши такое делать научились, стали называть ульмотронами...  — он задумался.

— Литературный вечер плавно переходит в вечер вольных мемуаров, — констатировал Рудольф. — Бойцы вспоминали минувшие дни. Давайте я вам помогу. Выскажу свою версию. Модификатор на Землю принесли цыгане. Уж простите, Валентин Петрович, я их буду называть именно так. Где-то украли и решили сделать на Земле обычную цыганскую лабораторию. Я так понимаю, это самое НИИЧАВО курировалось ДБЗ? — он посмотрел на Комова.

— Там сложнее было, — неохотно сказал тот.

— Ну да, ну да, всё сложнее. Поручили это дело академику Окада. Исследовать вирус и возможности его приспособления под что-нибудь полезное. Окада, я так понял, запросил свою цену? Хотел прожить подольше? А почему не согласился вступить в ряды? Не взяли?

— Окада любил науку, — сказал Горбовский. — А Странники наукой не занимаются принципиально. Только торговлей и политикой.

— А также воровством, обманом и шантажом, — напомнил Сикорски.

— Они хотя бы ни с кем не воюют, — напомнил Григорянц.

— Своими руками, — отбрил Сикорски.

— У них нет рук, у них по бокам такие штучки... — начал было Комов.

— У кого что, — Сикорски поморщился. — Настоящих хаттифнаттов там практически не осталось. Просто сброд со всей Галактики.

— Ну это всё-таки неправда. Процентов пять хаттифнаттов среди них есть. В основном главы больших семейств, — не согласился Горбовский. — Остальные, конечно... н-да. Всякой твари по паре.

— Даже слизни с Гаротты попадаются, — вспомнил Комов. — А ведь была великая цивилизация.

— Да какая разница? — спросил Славин. — Кому-то интересно, есть ли у них руки? Важно то, что они делают.

— Важно, мы без них можем обойтись или не можем, — рассудительно сказал Григорянц. — Пока не можем.

— Пока? Да ты, Арам, оптимист, — усмехнулся Сикорски. — Эталонный. Может, это прекрасное чувство измерять в григорянцах? Хотя лучше в миллигригорянцах. Нет, даже в микро...

Григорянц надулся, посмотрел сердито.

— Рудольф, — сказал он с достоинством, — почему вы время подсмеиваетесь? И ещё тыкаете. Я к вам уважительно, а вы мне тыкаете. Я что-то не так делаю? Я уйти могу. Меня знаете какие люди звали работать? Меня сам Синода звал работать! И я не пошёл работать с Синодой, потому что я очень уважаю Леонида Андреевича!

— Арам, — проникновенно произнёс Сикорски, — я осознал. Я виноват. Но я исправлюсь. Как только мы разгребёмся с этой проблемой, я скажу дяде Яше... ах да, дядя Яша и есть наша проблема... ладно, я скажу Ашоту Минасовичу, чтобы он привёз тот самый коньяк. Мы сядем в том маленьком ресторанчике. Закажем шашлык из настоящего барашка. И в пятьсот шестьдесят седьмой раз выпьем на брудершафт. Потом ты мне расскажешь про Сатурн, а я тебе про Владиславу. И когда коньяк кончится — ты споёшь "Огонь Прометея", а я это как-нибудь переживу...

— Вы такие вещи целый год уже говорите, — всё ещё сердито сказал Григорянц.

— Такой год, — развёл руками Сикорски.

Все замолчали. Стало тихо. Откуда-то очень издалека послышался тихий хлопок -наверное, кибер-уборщик хлопнул дверью.