Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности - Генри Каттнер

– У разных людей это по-разному.

Самолёт, послушный лучу, скользил под закатным солнцем в сторону аэропорта. На горизонте неровно вырисовывались освещённые шпили Квебека.

– Значит, они все же меняются?

– Полагаю, они не могут не измениться психически. Вы ведь психолог, мистер Толмен. Что бы вы испытывали, если бы…

– Но получают они хоть что-нибудь взамен?

Саммерс рассмеялся.

– Это очень мягко сказано. Взамен… Хотя бы бессмертие!

– По-вашему, это благо? – спросил Толмен.

– Да. Он останется в расцвете сил – один бог ведает, сколько ещё лет. Ему не грозит опасность. Яды, вырабатываемые при усталости, автоматически удаляются иррадиацией. Мозговые клетки не восстанавливаются, конечно, не то что, например, мускулы; но мозг Квентина невозможно повредить, он заключён в надёжный футляр. Не приходится бояться артериосклероза: мы применяем раствор плазмы, и на стенках сосудов кальций не оседает. Физическое состояние мозга автоматически контролируется. Квент может заболеть разве что душевно.

– Боязнью пространства… Нет. Вы говорили, что у него глаза-линзы. Они сообщают ему чувство расстояния.

– Если вы заметите хоть какую-то перемену, – сказал Саммерс, – не считая совершенно нормального умственного роста за семь лет, – это меня заинтересует. У меня… в общем, моё детство прошло среди трансплантов. Я не замечаю, что у них механические, взаимозаменяемые тела – точно так же ни один врач не думает о своём друге как о клубке нервов и сосудов. Главное – это способность мыслить, а она осталась прежней.

Толмен задумчиво проговорил:

– Да вы и есть врач для трансплантов. Неспециалист реагирует иначе. Особенно если он привык видеть вокруг человеческие лица.

– Я вообще не сознаю, что лиц нет.

– А Квент?

Саммерс помедлил.

– Да нет, – сказал он наконец. – Квент, я уверен, тоже не сознаёт. Он полностью приспособился. Транспланту на перестройку нужен примерно год. Потом все идёт как по маслу.

– На Венере я издали видел работающих трансплантов. Но вообще-то на других планетах их не так уж много.

– Не хватает квалифицированных специалистов. Чтобы обучиться трансплантации, человек тратит буквально полжизни. Прежде чем начинать учёбу, надо быть знающим инженером-электроником. – Саммерс засмеялся. – Хорошо ещё, что большую часть расходов несут страховые компании.

Толмен удивился.

– Это как же?

– Берут на себя такое обязательство. Бессмертие стало профессиональным риском. Исследования в области ядерной физики – работа опасная, дружище!

Выйдя из самолёта, они окунулись в прохладный ночной воздух. По пути к ожидающему их автомобилю Толмен сказал:

– Мы с Квентином росли вместе. Но в аварию он попал спустя два года после того, как я покинул Землю, и с тех пор я его не видел.

– В облике транспланта? Понятно. Знаете, название никуда не годится. Его выдумал какой-то заумный болван; опытные пропагандисты предложили бы что-нибудь получше. К сожалению, это название так и прилипло. В конце концов мы надеемся привить любовь к трансплантам. Но не сразу. Мы ещё только начинаем. Пока что их двести тридцать – удачных.

– Бывают неудачи?

– Теперь – нет. Вначале… Это сложно. От трепанации черепа до сообщения энергии и перестройки рефлексов – это самая изматывающая, головоломнейшая, труднейшая техническая задача, какую когда-либо разрешал человеческий мозг. Надо примирить коллоидную структуру с электронной схемой… но результат того стоит.

– Технически. А как насчёт духовной жизни?

– Что ж… Про эту сторону вам расскажет Квентин. А технически вы себе и наполовину всего не представляете. Никому не удавалось создать коллоидной структуры, подобной мозгу, – до нас. И природа такой структуры не просто механическая. Это просто чудо… синтез разумной живой ткани с хрупкими, высокочувствительными приборами.

– Однако этому шедевру свойственна ограниченность и машины… и мозга.

– Увидите. Нам сюда. Мы обедаем у Квентина…

– Обедаем?

–  Ну да. – Во взгляде Саммерса промелькнули задорные искорки. – Нет, он не ест стальную стружку. Вообще-то…

Встреча с Линдой оказалась для Тол мена потрясением. Он никак не ожидал се увидеть. Да ещё при таких обстоятельствах. А она почти не изменилась – та же сердечная, дружелюбная женщина, какую он помнил, чуть постарше, но по-прежнему очень красивая и изящная. Линда всегда была обаятельной. Тоненькая и высокая, голова увенчана причудливой короной русых волос, в карих глазах нет напряжённости, которой мог бы ожидать Толмен.

Он сжал руки Линды.

– Ничего не говори, – сказал он. – Сам знаю, сколько воды утекло.

– Не будем считать годы, Вэн. – Она улыбнулась, глядя на него снизу вверх. – Мы начнём с того, на чём тогда остановились. Выпьем, а?

– Я бы не отказался, – вставил Саммерс, – но мне надо явиться к начальству. Я только посмотрю на Квента. Где он?

– У себя. – Линда кивнула на дверь и снова повернулась к Толмену. – Значит, ты с самой Венеры? С тебя весь загар сошёл. Расскажи, как оно там.

– Неплохо. – Он отнял у нёс шейкер и стал тщательно сбивать мартини. Ему было не по себе. Линда приподняла бровь.

– Да-да, мы с Бартом все ещё женаты. Ты удивлён?

– Немножко.

– Это все равно Барт, – сказала она спокойно. – Пусть выглядит он иначе, все равно это человек, за которого я выходила замуж. Так что не смущайся, Вэн.

Он разлил мартини по бокалам. Не глядя на неё, сказал:

– Если ты довольна…

– Я знаю, о чём ты думаешь. Я все равно что замужем за машиной. Сначала… да я давно преодолела это ощущение. Оба мы преодолели, хоть и не сразу. Была принуждённость; ты наверняка почувствуешь её, когда увидишь Барта. Нона самом деле это неважно. Он… все тот же Барт.

Она подвинула третий бокал Тол мену, и тот посмотрел на неё в изумлении.

– Неужели…

Она кивнула.

Обедали втроём. Толмен не сводил глаз с цилиндра высотой и диаметром шестьдесят сантиметров (цилиндр возлежал против него на столе) и старался уловить проблеск разума в двойных линзах. Линда невольно представлялась ему жрицей чужеземного идола, и от этой мысли становилось тревожно. Линда как раз накладывала в металлический ящичек охлаждённые, залитые соусом креветки и по сигналу усилителя вынимала ложечкой скорлупу.

Толмен ожидал услышать глухой, невыразительный голос, но система “Соновокс” придавала голосу Квентина звучность и приятный тембр.

– Креветки вполне съедобны. Зря люди по привычке выплёвывают их, едва пососав. Я тоже воспринимаю их вкус… только вот слюны у меня нет.

– Ты… воспринимаешь вкус…