Дрожь в основании ада - Дэвид Вебер

— Капитан! Капитан Варней!

Хорейшио Варней открыл свой уцелевший глаз, когда кто-то потряс его за здоровое плечо. Ему потребовалась, казалось, целая вечность, чтобы очнуться в грязной, вонючей адской дыре трюма «Продигэл лэс». Затем он закашлялся, прочистил горло и сплюнул.

— Что? — спросил он. — В чем дело, Жаспар?

Жаспар Шьюмэйкир был третьим лейтенантом КЕВ «Вортекс». Он также был вторым по рангу пленным после самого Варнея. Только девять офицеров — трое из них мичманы — выжили и добрались до залива Горат. Варней знал большинство тех, кто изначально был захвачен в плен, но остальные умерли от ран после битвы, и Шьюмэйкир был единственным из выживших, кто не был тяжело ранен. Вместо этого он имел несчастье быть нокаутированным падающим блоком, когда бизань-мачта «Вортекса» упала за борт. Он пришел в сознание только на второй день после битвы. И даже тогда…

— Стрельба, сэр! — Настойчивый голос Шьюмэйкира прорезал блуждающие мысли Варнея, как ленточная пила с водяным приводом.

— Стрельба?! — Варней выпрямился, его правая рука — единственная, которая у него еще оставалась, — скользнула в вонючей грязи, образовавшейся от людей, навсегда прикованных цепями к палубе. Он чуть не упал, но хватка Шьюмэйкира на его плече предотвратила это.

Конечно, лейтенант, должно быть, ошибается! Под чарисийским флагом не осталось ничего, что могло бы стрелять в доларцев. Должно быть, это был гром. В конце концов, запертый здесь, внизу, под задраенными люками, он никак не мог увидеть небо или оценить погоду, и…

Хорейшио Варней замер, когда тоже услышал длинный, раскатистый каскад взрывов, который никто из тех, кто когда-либо его слышал, не мог спутать ни с чем другим.

— Головы ниже! — закричал кто-то, и капитан Одеймир поднял глаза как раз в тот момент, когда бизань «Риптайда» рухнула, как усталый лесной великан. Вся мачта накренилась с медленным величием, и он снова выругался с безнадежной злобой. Должно быть, она была срезана ниже уровня палубы одним из этих проклятых снарядов Шан-вей, и раздирающий, рвущийся звук, когда сломалась грот-стеньга, и последовавший за этим звук был ужасно отчетливым даже сквозь бедлам.

Три его орудийных расчета спардека подготовили свои орудия, но у них не было цели. Чарисийский галеон уверенно двигался поперек кормы «Риптайда», стреляя из пушек, затем встал рядом с ним с подветренной стороны. Ситуация была безнадежной, и он знал это еще до того, как его корабль потерял бизань. Теперь, когда он пригнулся, чтобы избежать обезглавливающей силы щелкающих бизань-вант, он увидел своего противника не более чем в двухстах ярдах от своего корабля. Он убрал марсели, снизив скорость, обеспечив более устойчивую орудийную платформу, и его орудия изрыгали пламя, дым и смерть с точностью метронома.

Еще больше ракет еретиков с ревом взмыли в небеса, заливая своим безжалостным светом сцену ужасов. По меньшей мере три чарисийских галеона открыли огонь по «Сент-Андру» капитана Курно. Он уже потерял фок-мачту, грот-мачту и бушприт, и хотя на таком расстоянии нельзя было быть уверенным, не похоже, что хотя бы одно из орудий Курно могло стрелять.

Еще двое чарисийцев плыли рядом с «Тайдом», яростно колотя его с двух сторон одновременно. Прямо на его глазах они оба врезались в борт корабля капитана Окэмото, и полетели абордажные крюки. Он не мог слышать пронзительный, воющий боевой клич чарисийцев — не отсюда, не из-за нескончаемого рева орудий, — но ему и не нужно было его слышать, чтобы знать, что происходит на борту флагмана эскорта. И после того, что произошло в Кауджу-Нэрроуз, и учитывая, куда направлялся конвой, за этим пронзительным, ужасающим воем этой ночью стояло бы очень мало милосердия.

Он в отчаянии огляделся, но падающие мачты унесли знамя «Риптайда» с собой. У него не было флага, чтобы спустить его, и он не был слишком уверен, что чарисийцы обратили бы на это внимание, если бы он у него был.

— Пожар! — закричал кто-то. — О, Боже милостивый, мальчики! Он загорелся!

Одеймир повернулся на крик, и его живот превратился в комок льда, когда он увидел первые языки пламени, вырвавшиеся из переднего люка.

— Покинуть корабль! — крикнул он. — Покинуть корабль!

Другие голоса подхватили приказ, и люди начали прыгать через высокие борта галеона. Некоторые из них — по большей части старшины и старшие матросы — достаточно хорошо сохраняли самообладание, чтобы бросать спасательные круги людям в воде. Другие пытались спустить уцелевшие лодки. Но большинство из них просто перелезали через фальшборт или отчаянно выбирались из его орудийных портов, спасаясь от безумия и ужаса… и пламени.

И даже когда они бежали, чарисийские орудия продолжали свой безжалостный гром.

— Боже мой, — пробормотал отец Андир Брохило, подписывая себя скипетром Лэнгхорна, когда ночь за кормой КЕВ «Тракьюлент» растворилась в пылающем хаосе и кошмаре.

Младший священник понятия не имел — не мог себе представить, — как это могло произойти так внезапно, без предупреждения. Одно мгновение казалось, что все было спокойно, нормально. В следующее мгновение эти отвратительные сверкающие огни отравили небеса, и начались безжалостные, раскатистые залпы. Коммандер Урвин Густавсин выполнил свой постоянно действующий приказ и немедленно развернул свой корабль, направившись на юго-восток, обратно в пролив Тросан, но «Тракьюлент» был транспортным галеоном. Никто никогда не задумывал его как настоящий военный корабль, точно так же, как никто не тратил деньги на медное днище для него. Вероятность того, что он сможет обогнать чарисийский галеон, была, мягко говоря, минимальной. Даже Брохило знал это.