Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

по свету и ищущий себе покровителя для того, чтобы сироту согрели и устроили в приличное учебное заведение. Вдруг ему взбрело в голову поработать мусорщиком и исследовать, каким образом люди загрязняют окружающую среду, и какие отщепенцы продолжают жить в руинах и около свалок. Он же поражал людей своей образованностью, и ему верили всюду, куда бы он ни затесался. Так он собирает впечатления, затёсываясь в разные слои народной жизни. Это же феномен какой-то, а не нормальный человек. Как же иначе управлять средой, с которой ты и незнаком? Так он считает.

– Странный образ жизни, – согласилась Ландыш. – Он говорил, что он путешественник.

– Он и путешественник. Он же первый и увидел вас в горах. Тебя в частности. Когда ты купалась в озере, – выпалила Инара.

– Это был я. Сирт пришёл со мною во второй раз, – сказал Руднэй.

– Ну, уж! Право первооткрывателя я тебе не отдам! – воскликнул появившийся Сирт. Где он до того был, неизвестно. Он был заметно во хмелю. Румяное лицо щерилось в улыбке, рубаха разорвана у ворота.

– Подрался? – спросила Инара, теплея глазами. Острия куда-то спрятались. Вот уж тут она стала хороша. «И зачем ей была необходима такая роль молодой бабы Яги»? – подумала Ландыш, воспитанная на русском и богатом сказочном материале. «Видать, тоже актриса, как и Сирень была». Ах, Сирень! Как мягок в целом и уютно раскрашен был твой мир. Даже при всех его несовершенствах. Ландыш хотелось плакать, и она уставила на чужого Руднэя с родным лицом свои глаза, полные зова к тому, кого не было. А тот, кто был, её не понимал. Он только чувствовал, что она чего-то от него хочет. Чего он дать ей не может.

Сирт уже успел притащить откуда-то ещё одно креслице и устроился у бока Ландыш. – Не плачь, моя залётная красавица. Красавица из невиданных миров. Ты настолько счастливее меня, ни разу никуда за пределы данного мира не сунувшего и нос. А я не плачу. Если ты полюбишь меня, я удочерю твою дочь и заменю тебе твоего погибшего мужа. Я тут подумал, уйдя от вас, чтобы мне никто не помешал, и решил. Пойдём с тобою завтра в Храм Надмирного Света зажигать зелёный огонь на семейном алтаре. Рубашка у меня есть, а у тебя есть зелёное платье. Не думаю, что твой муж обидится в своих Надмирных селениях, если узнает, что ты в платье, любимым им, пошла с другим в Храм. Ты же живая и молоденькая совсем. Ну как? Такое предложение тебя не радует?

– С ума сошёл! – в глазах Инары опять появились неприятные острия – зрачки стали как колючие гвоздики.

– Ага! Себе не беру, а другой не отдам! – Сирт продолжал скалить крупные и на диво ровные зубы. Большой рот ему не вредил при таких зубах.

– Да ей-то ты нужен разве? Когда бы она и успела тебя оценить? – вклинился Руднэй.

– Она пока сидит тут, – сказала Ландыш, – и она никакого согласия и никому пока не давала.

Старик вдруг очнулся от своей медитации. Причём, о нём все забыли, что было потрясающе! Ведь он никуда не уходил. – Лану пора отвезти туда, куда она и укажет. Лана устала. Вы того не видите?– Он встал во весь рост. Высоченный и величественный. – Они дурачатся, Лана. Не думай о них хуже, чем они заслуживают. Мне пора вас покинуть. Я устал. Руднэй, отвези Лану. У тебя быстрая и отличная машина. Инара, проводи меня. Ты отвезёшь меня домой.

– Я за тем и приехала сюда, – сказала Инара, поднимаясь следом. Сирт тоже поднялся.

– А ты можешь оставаться, – осадила его Инара. – Руднэй потом уж довезёт и тебя.

Едва они ушли, как Сирт раздвинул заросли и крикнул, – Рамина! Мы уезжаем! Ты как? Ты с кем?

Окончание праздника

Вернулась Рамина. Волосы растрёпаны, фалды на юбке мятые, глаза шальные. – С вами, конечно. Я же не шлюха, чтобы тут ночевать. А еды-то сколько осталось! Я уж для Финэли соберу оставшееся.

Руднэй задержал её руку. – Куда? В свой подол?

Рамина заметалась, ища то, во что бы положить остатки пиршества. – Вы-то всё имеете. А я работаю. За каждую лепёшку и уж тем более сладости проливаю солёный пот.

– У женщин пот сладкий, а не солёный как у мужчин, – поделился своим опытом Сирт. Он как фокусник достал из кармана штанов большую матерчатую суму, раскрыл её и подал Рамине. – Правильно, бывшая аристократка, познавшая вкус трудового хлеба. Забирай всё. Финэля порадуется. Эту суму мне подарила на память одна нищенка со свалки. А как известно, у нас осталось ещё очень много не очищенных мест после владычества тех, кто изнурял и губил трудовой люд. Многие люди настолько разрушены психически и умственно, что им трудно включиться в новую жизнь. Многим и невозможно уже.

Рамина с брезгливостью осмотрела суму. Сирт поспешил её успокоить, – Вещь чиста, как чиста была душа той женщины. Она же из новой совсем тряпки была сшита. Говорю же, мне на память о днях, проведённых там, куда вы и носу не сунете.

– Чего ты её при себе таскал? – У Рамины не было выбора. Или отказаться, или набрать лакомств для Финэли. Она сгребла всё, что было. Не забыла и тарелки с бокалами, а также синюю фигурную флягу. – Угощу моего милого Ва-Лери, как он ко мне придёт. Он никогда «Мать Воду» не пробовал.

– Отец Руднэя сказал, что «Мать Вода» – подделка. Не настоящая, – поделилась своим знанием Ландыш.

– Где её найдёшь настоящую? Не прежнее время, – отозвалась Рамина. – Нам теперь и такая за редкое счастье. Помню, у моего отца вся его спальня была завалена такими вот фляжками. Он хлестал настоящую «Мать Воду», а потом бродил в своих галлюцинациях, как по собственному дому и парку, никого не узнавая. Нам с Ва-Лери настоящая и не нужна. У нас с ним всё и так отлажено в этом смысле. Мы с Ва-Лери любим друг друга по три раза кряду за одну ночь. А уж утром начинается новый сеанс большой любви.

– Опять ты! – смутилась Ландыш, улавливая, с каким интересом парни слушают откровения про «милого Ва-Лери».

– Силён! – сказал Сирт.

– Едем? Или ещё послушаем, как Ва-Лери любит Рамину прохладным утром после жаркой ночи? – спросил Руднэй.

– Завидуете! – крикнула Рамина. – Вот и ищите себе ту, кто способна поднять ваше драгоценное достояние на такую высоту, чтобы и до утра уровень не снижался. Можно и до следующего вечера. А там опять ночь. А там…

– Размечталась! – одёрнул её Сирт. – Ты же не на коленях сидишь