Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

– Я забыла его в рюкзаке у Владимира.

– Какого Влад-Мира? Он кто? Твой коллега? Как же ты могла отдать ему такую ценность?

– Да я всего лишь его спрятала, чтобы воры не ограбили в темноте. Владимир же богатырь. Да и вооружён так, что его никто не одолеет. Мы с ним и должны встретиться в ЦЭССЭИ, – Ландыш не просто чуяла, что скрывать и юлить нельзя, а и не видела смысла скрывать от старика всё то, что и без того ему известно. Вопрос откуда, она даже себе не задавала. Она чуяла, что существует некая глубокая и идущая из прошлого самого Радослава его связь с этим стариком. Это было как резкое дуновение в лицо, но пришедшее из той жизни, что осталась давно позади. – Если алмаз когда принадлежал вам, так ведь мне его сам Радослав подарил.

– Пусть он у тебя и останется. Это же твой Кристалл. Раз уж ты его носишь на себе. – Старик взял руку Ландыш в свою. Он опять стал целовать то место на её безымянном пальце, где она и носила своё кольцо. – Я чую его излучение, – шептал он, – я уловил его сразу. Он давно уже врос в тебя, моя девочка, моя дочка… – Что скрывалось за странным определением «врос в тебя», она уточнять не стала.

Появление Инары

Та часть погасших маленьких светильников, рассыпанных как новогодние гирлянды на лианах и где-то под потолком, вновь включились. Стало светлее. Тут-то и появился ещё один персонаж, вернее, появилась. Это была молодая женщина. Как ни странно, её наряд полностью повторял костюм старика. Облегающий и мерцающий френч до колен, а ниже шаровары такого же цвета. Только у френча были короткие рукава, а поверху была небрежно наброшена накидка из чего-то пушистого, похожего и на мех и на перья одновременно. От малейшего её движения ворсинки приходили в движение и мерцали искорками на своих кончиках. Локоны мягких и негустых волос облегали её некрупную голову как кукольный парик. Однако, невероятно-красивое лицо портил её взгляд. Вроде и опушенные густыми ресницами, яркие глаза вошедшей словно бы имели в себе железные острия, резко входящие в каждого, кто встречался с нею взглядом. О таких женщинах говорят, «железная дама», «железная леди», «волевая и непреклонная особа». Их никогда не любят и боятся мужчины. Их ненавидят и заискивают перед ними сами женщины. Ландыш определила бы её как фантастическую бесполую птицу Алконост с женской головой, поскольку не удивилась бы тому, если бы у женщины оказались сложенные крылья за спиной. Что создавало такой вот странный визуальный эффект её внешнего облика, сразу понять было сложно. Может, накидка её была тому причиной. Или поворот шеи, когда она взглянула на Ландыш искоса и несколько сбоку, тогда как могла посмотреть и прямо. Обычно так смотрят птицы. Нос точно не мог быть ей помехой, он был у неё небольшой и очень хорошенький.

– Отец, – резким голосом произнесла она. – Мне сказали, что ты тут. Я… такое дело…

– Не сочиняй, – перебил её старик. – Пришла, так и садись с нами. Место как раз есть.

Ландыш нисколько не удивилась тому, что у девицы такой резкий тембр голоса. Мягкого воркующего голоса от неё ждать было бы сложно. Никакой другой ей просто не подошёл бы. Голос это инструмент души, её внешнего выражения в мире. Не удивилась бы она и тому, что девица девственная и обречена таковой остаться навсегда. Но тут вспомнила, что её любит чудаковатый Сирт, от которого она сбежала куда-то и когда-то, оставив его одного в жениховской рубахе, которую он так и таскает на себе. Понятно, то была метафора. Что рубах у него было полно, но именно так он сказал. Конечно, она была стройна, приглядна, даже необычна, но уж очень явственно пёр из неё несносный характер. Чего же милый, потому что добродушный и умный Сирт такую себе выбрал? Другой не было? Первая и всегда глупая, часто порабощающая любовь? О вкусах не спорят?

Ландыш давно устала от такой сложной во всех смыслах компании. Устала заниматься анализом вместо того, чтобы просто веселиться, как и было обещано Раминой. Как веселились все вокруг. Смеялись, что-то разбивали на столе, вскрикивали, ворковали и опять смеялись на все голоса. Кто-то целовался с упоением, как увидела Ландыш, глядя через сквозные ветви. Она высматривала Рамину. Та уже сидела на коленях у молодого мужика, именно мужика, а не парня, поскольку он был заметно-матёрый и краснорожий. Мужик без стеснения шарил под пышным подолом Рамины, думая, что его рука никому не заметна, кроме той, кого он и исследовал. Она же не препятствовала. Хоть бы Сирт вернулся и всех повеселил, раз уж Рамина ушла без возврата в такую вот честную компанию.

– Здесь бывают танцы? – спросила Ландыш, ни к кому конкретно не обращаясь. – Давайте танцевать.

– Танцы? – изумленно подняла свои бровки замысловатая женщина-птица, и опять взглянула искоса, будто нос ей мешает. – Для танцев существуют особые клубы со сценой, где и выступают обученные танцовщики и танцовщицы. Мы же такому искусству не обучены.

– А просто так разве нельзя потанцевать? – опять спросила Ландыш, уставшая сидеть на заднице столько часов уже кряду. Наверное, и Рамина ради этого залезла на колени к мужику, чтобы сменить надоевшее сидение на что-то другое.

– Просто так? – девица отчего-то решила, что все вопросы адресованы ей. – Просто так танцуют на народных гуляниях под открытым небом. Не в закрытом же помещении мы все понесёмся плясом, сшибая столы и давя тех, кто тут смакует дорогие кушанья.

– Похоже, они смакуют что-то уже другое. Все такие пьяные тут. Одни мы сидим как на учёном совете.

– Что значит учёный совет? Кому совет? Учёным или неучёным? – не отставала блестящая пиявка. Руднэй и его отец молчали. Старик вообще ушёл своими мыслями так далеко и так глубоко, что его трудно было бы оттуда вытащить и крюком. Руднэй изучал потолок, наверное, практиковал местную астрологию. Ни старику, ни Руднэю не было и дела до пришедшей птицеподобной зануды. Что было и любопытно. Чего ей-то тут надо?

– Ты невеста Сирта? – спросила Ландыш напрямик, чтобы вывести ситуацию из зависания.

– Я? Невеста Сирта? Он так тебе сказал?

– Вроде того. Он же в жениховской рубашке был. Сказал, что ты и есть невеста.

– Полная глупость. Он прирождённый актёр. Совсем недавно он и придумал себе такую вот роль. Прежде он по своей игре был простолюдин, только что вышедший из дома неволи. Потом он был одарённый сирота-самородок, скитающийся