Лечь на амбразуру - Фридрих Незнанский

И пошел ты к чертовой матери! Примерно вот так.

А в администрацию как доставить? В этом вопросе, сказал Гордеев, он очень рассчитывает на Костю.

— Дядь Костя — это верный вариант, — тут же подтвердил Денис. — Я бы предложил его и на Белый дом заодно задействовать. Вы же сами хорошо знаете, что если дядь Костя попрет, его и танком не остановишь.

Пока смеялись, представляя себе такую картинку, Галочка приникла к Юрию Петровичу и шепотом спросила: а кто это такой — дядь Костя?

Продолжая смеяться, Гордеев ответил, что это заместитель генерального прокурора России, которого там, наверху, и знают, и ценят иной раз гораздо выше самого генерального. А «дядь Костя» он потому, что Денис для него вроде как любимый сын. В общем, если повезет, еще и познакомишься…

Для Галочки такой факт был, что называется, выше крыши! Вон с какими людьми тут запросто! Это тебе не Белоярск занюханный, где страшней Гусаковского и зверя нет. Она высказала это свое мнение, чем, естественно, вызвала новый приступ веселья.

Все ей здесь нравилось: и люди хорошие, и необычное, и очень вкусное угощение, и сама дружеская атмосфера — серьезная и деловая, хотя и с подковырками, юмором, искренним смехом. Прикидывая теперь, как бы выглядел в этой компании Евгений Елисеев, которого, в силу необходимости, Галочке уже удалось узнать как человека, она подумала, что он бы здесь, пожалуй, не задержался. Почему? Может быть, как раз по той причине, о которой ей вскользь сказал Юрий еще в аэропорту. Она уже тогда поняла, что адвокат не доверяет, как ни странно, лицу, уполномоченному представлять того человека, которого он взялся защищать. И уж если доводить мысль до логического завершения, как недавно это сделал, сидя уже в машине, Юрий Петрович, то вот здесь, в этом уютном холле, истинных друзей у Минаева или тех, кто за него искренне болеет и старается помочь не словами, а конкретными делами, гораздо больше, чем в том же «ближнем кругу». Как опять же заметил Гордеев.

И так тепло ей вдруг стало, так спокойно! Она поняла, что дело освобождения ее шефа, в котором она и в самом деле души не чаяла, в надежных руках.

А что касается «души не чаять», то надо реально смотреть на вещи. Сколько всяческих, и даже не всегда приличных, намеков ей уже пришлось выслушать! Сколько видеть кривых и сальных улыбок! А ведь дело-то простое: ну в самом деле любит она Алексея Евдокимовича — как старшего, умного, опытного. Как отца, может быть. Как толкового наставника. Но у нее никогда и мысли не возникало о той постели, где, по мнению иных посторонних, они с Минаевым должны были проводить время. Да если б и так — кому какое дело! Вон и Елисеев — тоже кривит свою морду, а у самого глазки-то посверкивают! И в башке наверняка лишь одна мыслишка и водится… Как всякая красивая и уважающая себя женщина, Галина Федоровна Сергейченко прекрасно знала свои возможности и видела свое отражение в глазах постоянно окружавших ее мужчин. И тайн в этом смысле для нее не существовало, не девочка давно уже. Конечно, хотелось счастья. Но пока не попался он — ее единственный, ради которого бросила бы к черту все эти свои секретарские дела и завилась бы вечным хвостиком… Скоро кончится третий десяток, а человека, чтоб за него зацепиться, все нету. Есть умные, есть красивые, да маловато добрых. И всякий сперва хочет свое получить, а уж потом решать — то или нет…

Грешным делом подумала, что вот Гордеев, кажется, из тех, кто ближе других к идеалу, который она сама себе придумала. Как-то сразу почувствовала его, и стало просто и легко. И предложение его пожить какое-то время у него тоже приняла с замирающим сердцем. Подумалось: а вдруг?…

А еще ей очень понравилось, как он разговаривал с ней — тактично и доверительно. Ну да, он же адвокат, им, наверное, иначе и нельзя — клиенты разбегутся…

Думая о своем, сокровенном, Галочка старалась внимательно слушать, о чем рассуждали сыщики. И из общей картины, которая достаточно зримо вставала перед ее глазами, она начинала понимать, что минаевское дело, возникшее по чьей-то определенно злой воле, в настоящий момент находится действительно в надежных руках и за судьбу «несчастного» — это надо же! — директора можно не беспокоиться. Правда, каждый день, проведенный в тюремной камере, любому добавит седых волос. Но тут уж ничего не поделаешь, недаром же говорят, что от сумы да от тюрьмы зарекаться нельзя.

Но если дома, в Белоярске, положение здесь, в Москве, рисовалось ужасным и почти безнадежным, то сейчас Галочка поняла: нет ничего безнадежного, зато есть справедливость, и каждый в конечном счете получит то, чего заслуживает.

И совсем другими глазами смотрела она теперь на своих, на белоярцев, на того же Игоря Платоновича, проявившего вдруг бурную активность. Но активность, вовсе не связанную с высвобождением своего друга и шефа из тюрьмы. Он немедленно занялся совершенно посторонними административными делами. Хотя, конечно, эти проблемы никогда не бывают посторонними, не важными. Но ведь есть же ситуации, когда забота о человеке становится на первое место. А Игорь как бы облегченно сбросил именно эти заботы на ее, Галочкины, плечи и тем удовлетворился. Разве что спрашивает время от времени: ну что там у тебя? — и тут же, не дослушав, убегает, уезжает — в краевую администрацию, еще куда-то, где совершенно необходимо его срочное присутствие. И что касается всей этой беготни… Лишь сейчас, вот тут, у круглого стола, заставленного тарелками с экзотическими морепродуктами и легкими, почти безалкогольными напитками, она наконец поняла: это было имитацией деятельности, рассчитанной исключительно напоказ.

Но если ты постоянно выставляешь на всеобщее обозрение свою сильную озабоченность, а сам палец о палец не ударяешь, чтобы найти причину, и лишь поддакиваешь тем, кто хочет помочь всерьез, то, выходит, ты не так уж и заинтересован в установлении истины! Вон как складывается ситуация! А тебе верят, поскольку ты считаешься лучшим другом…

Очень неприятно думать об этом, нехорошо разочаровываться в людях. Она конечно же знала о затянувшейся подковерной борьбе, знала о расстановке главных сил вокруг предприятия, но верила, что новая команда, которую возглавили Минаев с Журавлевым, справится наконец с трудностями, о коих в городе не знает разве что приезжий, да и то не всякий.

А с другой стороны, оказывается, не у одних белоярцев положение на «Сибцветмете» вызывает серьезную озабоченность. Вот и в Москве понимают, что все у них, в Сибири, далеко не просто. И убийство недавнее прежнего губернатора, и арест Минаева — это, как заметил Юра, кого-то цитируя, «дым из одной трубы». Кто это сказал, Галочка, разумеется, не знала, но по улыбкам присутствующих поняла, что те знают хорошо автора изречения. Она не удержалась и в очередную паузу спросила:

— А кто это сказал — про трубу?

Смех был ответом, а Гордеев, проглотив очередную мидию, которую он подбирал с тарелки заостренной палочкой, сказал:

— Это у нас так обычно Сан Борисыч изрекает.

— А он — кто?

— Ну девушка! — даже руками развел могучий Сева Голованов. — Да это же бог сыска! Сам господин Турецкий! Таких людей нельзя не знать!

— Да ладно вам, — смеясь, отмахнулся Гордеев. — Откуда в Сибири могут знать Сан Борисыча? Это, Галочка, тоже наш большой друг и учитель. Я у него начинал в свое время в Генпрокуратуре. А суть в том, что когда дела, бывает, ну совсем валятся и ты не знаешь, с какого края подобраться, мы обычно жалуемся в жилетку Косте. Константину Дмитриевичу Меркулову, я уже о нем говорил. Костя дает отмашку, и тогда подключается Сан Борисыч. И с этой минуты преступный мир начинает трястись мелкой дрожью. У генерала от юстиции Турецкого ни одно дело не зависает. И все это знают. И боятся. Все, кроме нас. Поскольку нередко приходится вот им, — Гордеев окинул взглядом сотрудников «Глории», — пахать вместе. Ты подожди, не ровен час, еще и Сан Борисыча подключить к нашему делу придется… Не дай бог, конечно.

— Это почему? — удивилась она.

— Сан Борисыч — главный спец по убийствам. А у нас пока до этого дело, к счастью, не дошло…

Звон мобильника оторвал Гордеева от приятного застолья и значительной беседы. Звонил Елисеев. Он, оказывается, только сейчас смог наконец пробиться к начальству из службы перевозок и был в полнейшем недоумении. Никаких следов исчезнувшего чемоданчика обнаружить не удалось. Уже и в Белоярск звонили, и здесь смотрели — ничего. Как и не было.

Елисеев успел уже созвониться с Белоярском и постарался объяснить Журавлеву идиотическую ситуацию, в которой оказались не по своей, что называется, воле. Ну тот, разумеется, закатил истерику

Елисеев рассказывал, а Филя Агеев, быстренько сбегав куда-то внутрь помещения, вернулся с хитрым приборчиком, к которому подсоединил гордеевский мобильник, после чего голос Евгения стал слышен всем присутствующим.