Дважды дрянь - Вера Колочкова

– Еще, главное дело, переспрашивает – по-настоящему нравится, не по-настоящему… Какая разница, Майка? – недовольно на нее взглянув, продолжила разговор Маруся. – И вообще, при чем тут само это понятие – нравится, не нравится…

– Как это – при чем? Ты что такое имеешь в виду?

Маруся тоже хмыкнула и тоже откинулась на спинку стула, стала смотреть Майе в лицо грустно и загадочно, как смотрят умудренные печальным жизненным опытом женщины в лица юных несмышленых дев. Потом заговорила тихо и грустно:

– Ты, Майка, живешь в своем благополучии, будто от реальной земной жизни совсем оторванная… Ты сейчас еще про любовь заговори…

– А что, разве она в нашей, как ты говоришь, реальной да земной жизни неуместна, любовь-то?

– Не-а. Неуместна. Так уж теперь нами, бабами, обстоятельства распоряжаются, что неуместна. Ты знаешь, мне вот мать моя все с детства талдычила – не отдавай, мол, поцелуя без любви… Вычитала где-то и талдычила, как заклинание. И еще про то, что надо свою половинку найти обязательно. Вот такие у них там, в той жизни, были установки. Чтоб обязательно любовь, чтоб половинка. Фатальная такая неизбежность. Как будто кто-то там, наверху, эту половинку им должен был изготовить, в порядок привести и на блюдечке подать к определенному возрасту. И каждой, заметь, только хорошая половинка требовалась! Качественная! Не наркоманская, не дурная, не алкогольная! И ты должна сидеть ее и ждать послушно, и, главное дело, ни под каким видом поцелуя без любви никому не отдавать…

– А что, Марусь, может, и не такими уж плохими эти установки были? Моя вот мама точно свою половинку дождалась, например. Если бы папа не погиб, и жили бы до сих пор в любви…

– Ну вот видишь – если бы да кабы! Нет, Майка, не убедишь ты меня. Время, оно, знаешь, вперед идет и все установки автоматом меняет.

– И какие, по-твоему, у нас теперь установки?

– А более демократические, вот какие! И уж точно – не фатальные! Для нынешней жизни достаточно и половины любви.

– Не поняла… Какой такой половины?

– А такой. Если кто-то из двоих любит, то этого уже вполне для счастья достаточно. Один любит, другой умело подхватывает. Способность умело подхватить чужую любовь – это совсем не мало, между прочим. Если хочешь, эта способность даже покруче любви будет. Не сидеть, не ждать, когда твоя мистическая половинка тебя найдет, а брать в руки то, что в них само пришло. И лучше, чтоб это пришедшее было мужского рода. Когда мужик любит, это как-то надежнее все-таки… А вот для баб я бы любовь как таковую вообще отменила! Как понятие вредное и для нормальной жизни вторичное.

– А первичное, по-твоему, какое?

– А нормально замуж выскочить! С умом! А не так, как я в свое время…

– Ты была замужем, Марусь?

– Ладно, Майка, не будем о грустном… Так вот. Нынче первичная женская потребность – как-то в жизни обустроиться. Дом хороший иметь, детей нормальных родить, чтоб отец у них настоящий был, а не какой-нибудь там безымянный сперматозоид из пробирки… Нету, нету сейчас у баб возможности про любовь думать! Вот ты скажи – ты думаешь? Ведь нет? Если честно?

– С чего ты решила, что я не думаю… – тихо вздохнула Майя, опуская глаза. – Может быть, я-то как раз больше всех и думаю…

– Да не ври! Если б думала, то сразу в ревность бы кинулась, когда про Ленку услышала! А ты – ни фига! Похихикала потихонечку, и все… Это значит, никакой особенной любви у тебя к Лене и нет, Майка… И правильно. И молодец. Хотя это плохо, плохо, Майка, что ты его не ревнуешь. Раз уж ты его любовь к себе пристроила, так уж, будь добра, и свою начинай выращивать. Ответную. А иначе долго его не удержишь.

– Как это – выращивай? Что, разве ответную любовь можно взять вот так и вырастить? Как цветок в горшке?

– Ну да. Можно, конечно, если очень постараться. Ничего нет невозможного для женщины с интеллектом. Хочешь, научу?

– Хочу.

– Ну, тогда слушай… Этап начальный – убиваем в себе любовь старую, плохую и обидную. Ведь есть такая, да? Сидит она в тебе, правда?

– Ну, допустим… – неуверенно улыбнулась Майя.

– Ой, да чего там допускать… Не видно, что ли? Ты хоть знаешь, какие у тебя глаза бывают, когда ты задумаешься?

– Какие?

– Неземные, отрешенные и мечтательные. Горестные глаза, в общем. А ты знаешь, какие на свете женщины самые несчастные?

– Какие, Марусь?

– А те, которые реальную живую жизнь заменяют мечтами. Отталкивают ее от себя, и она им мстит безжалостно. Ты, Майка, видно, вляпалась в это мечтательное любовное дерьмо по самое ничего, теперь отмыть его от себя не можешь. Да и не стараешься. Тут действовать надо, Майка! Территорию свою внутреннюю отскребать! На фига тебе плохая любовь внутри? Про нее пусть в романах пишут. На ней знаешь сколько романов наворотить можно, на этой плохой несчастной любви? А в жизни нет, в жизни нам ее не надо… Ну чего ты смеешься, Майка? Я же вполне все это серьезно говорю…

– Да я не смеюсь, Маруся! Не обижайся! Ну что ты?

– Нет, не буду я с тобой больше разговаривать…

– Все, Марусь, прости! Давай продолжим! Значит, для начала я должна свою внутреннюю территорию отмыть. Так, да?

– Ну да…

– А потом что?

– А потом… А потом все просто, Майка. Свято место, оно ж пусто не бывает. Посади сама в эту почву семечко да начинай его взращивать… Из пустяков, из деталей, из обычных человеческих потребностей… Вот скажи, в постели с Леней у вас все как надо получается?

– Ну… в общем, да…

– Ну вот! Видишь, как тебе повезло, Майка! Да на одном этом обстоятельстве можно в себе огромную любовь вырастить! Дерево целое! Пальму с кокосами!

– Лучше с бананами. Я бананы больше люблю.

– Да ну тебя, Майка… Опять смеешься? Непробиваемая ты какая-то!

– Марусь, а у тебя получилось… вот так? Чтоб дерево в себе вырастить?

– У меня бы получилось, уж можешь мне на слово поверить. Обязательно бы получилось, если б я такого вот Леню встретила. Не ценишь ты подарков судьбы, Майка, ой не ценишь… Боюсь, поплатишься ты за свое легкомыслие… Вернее, за внутреннее свое любовномыслие…

– Я уже поплатилась, Марусь.

– Да? И как же?

– Ну, это долгая история… Поздно уже. Иди лучше спать, завтра вставать на первую пару рано.

– Ладно. А ты?

– А я Леню дождусь. Он в дороге сейчас, из Москвы едут с дядей Хельмутом. Все равно не усну…

Поднявшись, Маруся потянулась, вкусно зевнула, раскинув руки и чуть вздрогнув худеньким телом. Майя грустно проводила ее глазами, потом, упершись пятками в край стула, подтянула к подбородку коленки, обхватила их длинными руками. Задумалась. Смешная она какая эта Маруся. Взять, говорит, и отмыть надо свою внутреннюю территорию, делов-то. А может, она права? Может, если начать с любовью бороться, она таки возьмет и отступит? Не будет ныть внутри, как больной сустав на непогоду? Может, она вообще ее себе придумала, эту любовь девичью окаянную? А что? Бывает же… Некоторые мнительные люди даже болезни себе придумывают, и они потом и впрямь у них появляются… Как там она сказала? Освободить место, потом посадить семечко и из него новую любовь взрастить? Ах да, еще его удобрить надо, это семечко… Что ж, можно попробовать. Вот сейчас придет Леня, и она с порога так прямо и заявит ему, что любит. И впрямь ни разу ему таких слов не говорила…