Йоха - Ирина Щеглова

Она с интересом смотрит на меня. Я чувствую себя очень значительным, мне хочется говорить ей о высоких материях… Может, рассказать ей о том, что я – Мертвый Бог? Или нет, лучше спросить, не читала ли она Кастанеду… Потом можно развить это… Эх, жаль, рюкзак потерял, там была эта книжка.

– У тебя рубаха мокрая, пойди в дом, простудишься!

– Слушай, я мужик, а не ребенок!

– Вижу, – она вздыхает, поднимается со ступенек и тянет меня за собой.

– А старик? – спрашиваю я.

– Он любит спать в саду, – она укладывает меня заботливо, как мама, а когда я хватаю ее за запястье и хочу притянуть к себе, тихонько смеется, высвобождает руку и, бесшумно ступая, уходит.

Где-то в доме тикают ходики. Зачем ей часы? Зря я отказался от ужина… Я опять засыпаю.

Над болотами всю ночь летали оранжевые крокодилы… Стоял шум, уханье, треск и шорох. Болотные духи нашли книжку Карлоса Кастанеды…

Старик Иван Матвеев мирно спал в гамаке, натянутом между грушами.

Глава 59. От автора

Эх, господа! Хорошо, кабы я знала, как правильно… Разве стала бы я себя и вас путать. А так: мечешься, бьешься в изображениях, словах и образах; всплывают картинки, одна ярче другой… Вот и время мое уходит, перевалило за половину, а ума не прибавилось. А носом-то, носом тычут!

Глава 60. Ливень. Авось, веха №3

Йоха бежал через ночную тьму. Северная русская чащоба обступила его со всех сторон. Долгий ливень обрушивался потоками, смешивал тропу под ногами. Фонарик работать отказался, и Йоха бежал наугад, как животное: чувствуя направление, но не видя его.

Маленькие ручейки превратились в бурные потоки; сырая низина слилась с окрестными болотами. Йоха несколько раз проваливался в вязкую топь, путался в корнях деревьев, брел по колено в воде. Вода сверху, вода снизу, какая разница!

Ночной бег под дождем, через лес доставлял Йохе ни с чем не сравнимое ощущение свободы и близости с миром. Ночь на Ивана Купалу…

Йоха хотел встретиться с лешим, увидеть болотных духов. Радостное предчувствие чего-то чудесного будоражило его.

Когда Йоха заблудился, то не испытал страха, наоборот, в нем проснулся древний инстинкт охотника и первооткрывателя. Поплутав немного, он остановился, поклонился куда-то в черноту и искренне попросил:

– Дедушка Леший, помоги выбраться на дорогу!

И дорога действительно нашлась на удивление быстро. Йоха радостно смеялся навстречу лесу и ливню; ему казалось, что лес принимает и любит его; а то, что дождь – так это даже здорово!

На станцию он успел вовремя.

Так прошел еще один день рождения Йохи.

Да, кстати, тем летом Йоха поступил-таки в Университет Культуры.

Глава 61. Узел

А-а-а! Убью! Ну конечно! Это должно было случится! Предал! Продал! Предал!.. Что мне делать, Господи?!

Любовь застыла во мне раскаленным льдом, и лишь звенящая капля (– (слово – канула из бесконечного ожидания. Буря, взрыв, удар грома! Светопреставление!

А-а-а! Нет сил, нет сил! Готова рвать себя на части, чтобы боль физическая заглушила мучительную ненависть, обиду, страсть, ревность!

Безвольной куклой лежало тело на выщербленном паркете, скребли ногти по черному от времени дереву.

А-а-а! Как больно! Как… Как? Как не хочется жить!

Страшно! Страшно, когда жизнь твоя полностью подчинена чужой воле, чужому времени, чужим мыслям. Не смогла измениться! Так вы хотите, чтобы я менялась? Зачем вы меня провоцируете?

Господи! Господи! Прости! Прости неразумную. Не дай свершиться никакому злу! Успокой меня, Господи!

Как пусто, как пусто внутри, словно выгорело все дотла. Так куском мяса вырвана душа и стонет, просится обратно, к Создателю.

Листы, листы, листы… Когда-то белые, теперь черные, испещренные лихорадочными строчками. Весь пол усеян этими листами. Повсюду, повсюду рассыпанная смерть.

Пахнет гарью. Черный дым валит клубами, огонь оставляет мокрый пепел на белой эмали, и потоки воды уносят пепел, растворяя его в себе.

Не-на-ви-жу! – Вибрирует каждая клетка, трещат волосы, стучат зубы…

– Что ты! Что ты! Что ты, милая? – Он трясет ее за плечи, он прижимает к себе дрожащее тело, опустошенное борьбой с ненавистью..

Что-то сломалось в привычной игрушке. Не поворачивается ключик, не поют пружинки… пляска смерти: ожесточенный рот, закрытые глаза, черные пальцы.

– Что ты? Что ты? Что ты? Скажи что – нибудь! – Ему тоже страшно, ему тоже плохо, но по-другому.

– А-а-а!

– Что ты?!

– Не-на-ви-жу!

– Кого?

– Всех!

Он пытается согреть ей руки, он хочет унять дрожь, он хочет услышать слова, голос… Но в ответ звучит охрипшая запись заевшей пластинки:

– А-а-а!

– Что мне сделать?

Она вдруг замечает его, хватается за его рубашку, втискивается, вжимается в его тело, так, что у него начинает бить в ушах и болеть сердце.

– Я все знаю.

Он не понимает. Что знает? Что она знает? Конечно, она что-то знает, он же сказал ей что-то. Что?

И тогда она тащит его в комнату, туда, где шуршат под ногами грязные листы, черные от ненависти и горя, а посередине – чужое имя… Он стоит среди оголенных проводов, а над полом витают шаровые молнии. И в глаза ему смотрят другие глаза – безумные глаза обманутой им женщины.

– Ничего не было, – сухими губами шепчет он, – ничего не было!

Но дрожь усиливается и вместе с ней содрогается весь мир.

– Да! – как эхо, – Да! Теперь нет уже ничего! Все ушло с водой, нет даже пепла. Вода уносит все. Только как лишить себя этой боли!?

– Прости! Прости меня! Я ведь все сказал!

– Нет! Ты врешь!

Новая волна судорог, подкатили рыдания, похожие на рык зверя, раненого и издыхающего.

– О, что я наделал! Я же не думал!

– Не думал… Думал, не думал…

Отзвуки бьются в зеркалах, зеркала бьются об пол. Стекло и грязные листья. Холодно…

Все люди, как люди, а Йоха имеет обыкновение влюбляться осенью. Мы – весной, а он – осенью. Ну что тут поделаешь!

Огребает он, конечно, от баб. Такая уж у него натура. Думает в основном только о себе, даже тогда, когда сострадает к женской доле… Прав, прав был его незабвенный учитель, и Йоха знает, что прав, только как-то по-своему.

Что ж, пойдем бродить дальше, по темным коридорам.

По мосту иногда ходили электрички. Люди, конечно, тоже ходили, хотя никаких пешеходных дорожек предусмотрено не было.

Женщина опасливо переставляла ноги и с некоторым страхом посматривала в черную бегущую воду, внизу, под перекрытиями. Она шла за своим спутником и думала о том, что если каблук одного из ее новых, не очень удобных ботинок, сейчас соскользнет в какое-нибудь отверстие между деревянных балок, насколько все это будет не вовремя, не красиво и вообще, ужасно больно. Такие мысли на время отвлекли ее от гневной тирады, которую она произносила в адрес впереди идущего мужчины.

Тот шагал молча, опустив голову. Ему полагалось чувствовать себя виноватым, он и изображал из себя страшно виноватого, но уже искренне раскаявшегося человека.

Собственно говоря, особой вины он за собой не чувствовал: «Ну из-за чего сыр-бор-то, – устало думал мужчина, – всего и делов-то – глупая женская ревность. Хорошо, если ей хочется поговорить, пусть выскажется наконец. Наверно, женщине необходимо говорить, чтобы обрести уверенность. Для этого она так ершится, совершает глупости и ведет себя не совсем обычно. Пусть! Тут самое главное, со всем соглашаться». И он соглашался. Правда иногда, когда дозволенное заканчивалось, и женщина начинала задавать совсем уж бестактные вопросы, мужчина досадливо морщился и отвечал достаточно ехидно, отчего его спутница заводилась еще больше. «Я же с ней, чего ей еще! – раздражался мужчина».

Его самообладание подвергалось этой пытке достаточно давно. Несколько недель их отношения напоминали паровой котел, пока исправный, так как пар периодически выпускался, под большим давлением… В ход шло все: и битье посуды, и слезы, и какой-то болезненный секс, среди ночи, после долгих разбирательств. «Да, бурная у меня жизнь, ничего не скажешь», – невесело размышлял мужчина. Он устал. Эта бесконечная возня вокруг и около не совсем удачного флирта, доконала его. Работа над спектаклем полетела ко всем чертям. Его чуть не высадили из театра. Совсем не было контакта с обиженной им молоденькой партнершей. «Ну, совершил я глупость, так что ж теперь: меня эти бабы в гроб вгонят!» – страдал мужчина.

Двое уже миновали мост и шли теперь по шпалам. Издалека слышался звон перекрытого шлагбаумом переезда, подходила электричка.

– Не нужно делать из женщины хищницу, – скалясь проговорила она.

– Необходимо! – искренне вырвалось у него.

– Почему? – она выразила удивление, хотя знала ответ на свой вопрос. Он усмехнулся.

– Хищница всегда привлекает, она знает себе цену, она уверена в себе, она незаурядна, наконец. И то, что происходило между этими двумя, лишний раз доказывало, сколь необходимы глотки свежего воздуха, даже при самых прочных отношениях.