Красная карма - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да плевать мне с высокого дерева на их тусовки. Я – художник!
– А как тебя зовут?
– У меня нет имени. Тут все мы – одно целое!
Подошедший Мерш вмешался в их разговор:
– А ты, случайно, не знаешь Сюзанну Жирардон?
Вопрос был задан спокойным, нейтральным тоном.
– Нет. Она что, работает здесь?
– Да вроде того.
– Никогда не слыхал о такой. Тут вообще всякий народ толчется, особенно по ночам. И каждый сюда ходит за своим делом!
– За каким делом?
– Печатать листовки и плакаты, товарищ! Вот что изменит наш мир!
Мерш не очень понял, что он имел в виду, но из вежливости кивнул. В этот момент из мастерской высыпали гурьбой студенты. Некоторые выглядели разъяренными, другие – довольными; собрание прошло по классическому сценарию: все голосили разом и каждый слушал только себя.
Сыщик махнул брату, и они пробрались в зал сквозь толпу выходящих. Куй железо, пока горячо, – вот извечное правило.
32– Сюзанна? Обычная шлюшка!
Мерш бросил взгляд на брата, который, судя по его виду, был готов влепить крепкую оплеуху руководителю мастерской трафаретной печати.
– А нельзя ли повежливей? – бросил сыщик.
– В моих устах это вовсе не оскорбление.
– Тогда что же? – вмешался Эрве. – Может, комплимент?
– Сюзанна – женщина свободная. И ни перед кем не обязана отчитываться!
Жан-Луи кивнул: ну, если смотреть на вещи под таким углом, тогда конечно… Тем не менее их собеседник прямо-таки напрашивался на затрещину. Бородач, очкарик с выпученными глазами… Казалось, он смотрит на вас сквозь увеличительное стекло.
– Мы ищем Сюзанну. Ты ее, случайно, не видел?
Трафаретчик оглядел обоих братьев; его глаза метались туда-сюда за стеклами очков, как шарики пинг-понга.
Мастерская за его спиной, состоявшая из одного большого помещения, была увешана веревками с бельевыми защипками, на которых сушились свежеотпечатанные афиши.
– А на что она вам?
– Мы хотели убедиться, что ее не арестовали на пятничной демонстрации.
Мастер нахмурился и задумчиво почесал бороду.
– Да я ее с четверга не видел.
И, отвернувшись, ушел к своему рабочему станку. Техника печати выглядела очень простой: лист клали на суппорт и прокатывали по нему трафарет. Затем наливали нужную краску, накладывая ее на всю поверхность с помощью гладилки, и поднимали трафарет.
Вот и всё. Следующий!..
Мерш застал мастера за работой. В помещении было не продохнуть от едких запахов ацетона, уайт-спирита, чернил и застарелого табака…
Бородач прокатил липкий валик трафарета по листу бумаги, поднял глаза и спросил:
– Ты больницы-то обошел?
– Это первое, что мы проверили. Там ее нет. Теперь опрашиваем ее друзей и родных… Вполне возможно, что она решила покончить со всем этим и вернуться на родину.
– Ну нет, это на нее не похоже.
Мерш вынул из пачки новую сигарету и собрался было чиркнуть спичкой, но не решился: как бы не устроить пожар в здешней атмосфере, насыщенной ядовитыми парами. Эта «колыбель революции» походила на кратер вулкана.
– А что на нее похоже?
– Э-э-э… ну, скажем так: она девушка увлекающаяся.
Трафаретчик приостановился, отложил гладилку и воздел кверху сжатый кулак.
– Верно говорю!
– Ну, ты мне ничего нового не сообщил, – сплутовал Мерш. – Хорошо бы только узнать, с кем она сейчас?
Мастер фыркнул, издав губами неприличный звук. И, не ответив, вернулся к своей работе. Потом передумал, снова отложил инструмент и окликнул Эрве, который отошел от него на несколько метров, изучая афиши, развешенные по стенам.
– Ну как – нравится?
Эрве обернулся; он стоял, заложив руки за спину, – точь-в-точь посетитель музея.
– Мне кажется, вы слегка перегибаете палку.
Тот мгновенно бросил свой станок и, пригнувшись, прошел под развешенными оттисками к парню, который смотрел на плакат с изображением женщины, швыряющей булыжник, и лозунгом «Красота вышла на улицы!».
Соседний плакат, где де Голль пронзал штыком студента, провозглашал: «Будь молодым и заткнись!»
– Значит, перегибаю палку? – переспросил трафаретчик.
Мерш почуял надвигающийся скандал и подошел ближе, чтобы помочь брату.
– Перегибаю палку! – повторил бородач. – Да я своими глазами видел, как спецназовцы повалили на землю беременную женщину, а другие бросили гранату в мать с ребенком и изуродовали обоих. Видел сволочей, которые едва не оскальпировали ни в чем не повинного прохожего, разбив ему башку дубинками. Видел…
– Ну хватит, хватит, мы всё поняли! – перебил его Мерш.
Но тот уже вошел в раж и не унимался:
– …видел, как спецназовцы раздевали женщин догола и в таком виде гнали их по улицам. Это тебе ничего не напоминает? Разве это не фашизм, а?!
Подобная сцена напоминала Мершу скорее репрессии «добрых французов» после Освобождения, когда они издевались над женщинами, спавшими с немцами.
– Так ты мне не ответил, – сказал он. – С кем Сюзанна теперь встречается?
Бородач раскрыл было рот, но тут же передумал и с подозрением глянул на него:
– А кто вы вообще такой? Выспрашиваете, как сыщик…
Эрве шагнул поближе:
– Но где она их находит, этих дружков? Здесь?
Бородач ответил ему ухмылкой; зубы у него были желтые от табака, а некоторые и вовсе отсутствовали.
– Сюзанна у нас пуристка! Ее интересуют главным образом упертые маоисты. Она никогда в жизни не стала бы спать с ленинцем или с каким-нибудь паршивым ситуационистом. У Сюзанны твердые принципы, она даже в постели держится своих политических убеждений!
Бородач явно гордился своей отповедью; увы, это ничем не помогло братьям. Сесиль и Николь умолчали о своих таинственных связях с ненормальными приверженцами «Красной книжечки»[53].
Эрве настойчиво спросил:
– Так где же она их вылавливает?
Трафаретчик весело заржал, прежде чем ответить:
– В первоисточнике, товарищ! На улице Ульм![54]
33Из всех адептов политических учений, которых Мерш когда-либо встречал, самыми опасными были маоисты. Причина проста: их влияние распространялось далеко за пределы политики. Начиная с 1967 года Китай и его Великий кормчий повсюду вошли в моду. На Западе люди стали подражать Мао – одеваться, как Мао, думать, как Мао… По каким-то таинственным причинам отец культурной революции стал всемирным поп-идолом.
Сев за руль «дофины», Жан-Луи решился прервать молчание:
– Ну и что ты сам думаешь о маоистах?
– Они гении!
– Да ну?
Вот уж кого он никогда в жизни не наградил бы таким комплиментом.
– Большинство из них окончили «Эколь Нормаль», – объяснил Эрве. – Два года назад они создали там СКМ-МЛ – Союз коммунистической молодежи, состоящий из марксистов-ленинцев.
– Ну и что?
Мерш, как любой самоучка, питал скрытое недоверие ко всяким интеллектуалам, и не нужно было быть Лаканом, чтобы понять: эта подозрительность, часто переходившая в чистую аллергию, рождалась из комплекса неполноценности.
– В плане интеллекта, – продолжал Эрве, – ничего лучше этой школы не бывает. Из «Эколь Нормаль» вышло подавляющее большинство нобелевских лауреатов, обладателей Филдсовских медалей и золотых медалей CNRS[55], известнейших писателей и знаменитых философов – иными словами, интеллектуальной элиты нашей планеты. Ясно тебе?
«Включая Помпиду», – подумал Жан-Луи. Он прекрасно помнил, что премьер-министр тоже был выпускником этого питомника гениев. Каковая мысль подвела его к следующему выводу: здешние студенты, возмечтавшие разрушить систему – иными словами, государство, – на самом-то деле были служащими этого самого государства!
То есть обыкновенными функционерами. Ну и ну!..
Им
