О чем молчит ласточка - Сильванова Катерина

Володя кивнул, потянулся к дверце навесного шкафа, но в этот момент за окном сверкнуло, прогремел гром, а со двора послышался взволнованный лай.

– Ой, черт, надо собаку выкупать… Я сейчас.

Герда – еще грязнее, чем четверть часа назад, – привычным маршрутом побежала в ванную, оставив на полу цепочку мокрых следов. Пока мыл собаку, Володя старался не думать о Юре, который хозяйничал сейчас на его кухне. Но мысли так и возвращались к нему.

«Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он узнал, что я был на концерте и ушел», – твердо решил Володя. Вспомнил про Машу – должно быть, она оборвала телефон филармонии, разыскивая того, кто уже нашелся. Володя ведь не предупредил ее.

Закончив собачьи банные процедуры, он отправил Маше СМС: «Не ищи Юру. Он у меня. Завтра напишу». И выключил телефон.

В гостиной Юра подвинул кресло к камину и расположился в нем, вытянув ноги к огню. А рядом на журнальном столике стояли стаканы, початая бутылка виски, блюдце с нарезанным лимоном и тарелка бутербродов с сыром.

Покусывая губу, Володя нахмурился.

– Юр, ну что ты, я бы сам мог…

– Да успокойся, – отмахнулся тот, с аппетитом жуя бутерброд. – Не люблю чувствовать себя бесполезным.

Радостная Герда бросилась к Юре, упала на спину возле него.

– Эта поза называется «Срочно почеши мне пузо», – пояснил Володя. – Не думал, что моя собака так любит людей.

Юра принялся чесать подставленный живот, Герда от удовольствия задергала задней лапой.

– А раньше такого не было?

– У меня нечасто бывают гости… Когда я на работе, за ней присматривают соседка с мужем, только их Герда и знает. Теперь еще тебя, – ответил Володя, умолчав, что она знакома и с Игорем.

В комнате заметно потеплело. Володя почувствовал вдруг, что ему стало жарко, и быстро стянул с себя джемпер, промокший после купания собаки. Шагнул к столику, разлил по стаканам виски.

– За встречу… – произнес, поднимая бокал.

– …спустя столько лет, – добавил Юра.

Володя опрокинул в себя виски, горло обожгло. Он выдохнул и тоже сел в кресло. Почувствовал, как начинает расслабляться. Его уже отпустил сонный дурман от лекарств, и голова перестала болеть. Но он все равно не мог поверить, что перед ним сейчас действительно сидит Юра, – это казалось невозможным.

– Ну так… – неуверенно начал тот, постукивая изящными пальцами по стенкам стакана. – Как получилось, что ты живешь здесь? Про Харьков я понял из писем, но…

«Но в целом выглядит, будто я все двадцать лет ждал тебя рядом с ивой», – мысленно закончил за него Володя. И, наверное, в этом была доля правды.

– Не скажу, что это просто совпадение. Я давно предлагал отцу попробовать себя в чем-то новом – построить не отдельное здание, а коттеджный поселок. Он согласился, я стал искать землю. Выбирал между несколькими вариантами, а в двухтысячном подвернулась возможность недорого купить здесь очень большой участок земли.

– Прямо судьба какая-то, – хмыкнул Юра, жуя лимонную корку.

– В судьбу я не верю, но… Врать не буду – ностальгия тоже сыграла свою роль. А потом, когда «Ласточкино гнездо» построили, я решил переехать сюда. С детства жил с родителями, ужасно устал от них, тем более что всегда хотел дом. Других коттеджных поселков у нас тогда еще не было. Хотя… Даже если и были, думаю, я все равно выбрал бы этот.

Рассказывая все это, Володя чувствовал себя неловко, ведь могло сложиться впечатление, что через все его решения тянулась тонкая нить ностальгии по лету в «Ласточке» и памяти о Юре. И все последствия той любви повлияли на каждый его дальнейший шаг. Конечно, это было преувеличением. Но теперь, когда перед ним сидел повзрослевший, нашедшийся спустя столько лет Юра, Володе действительно казалось, что он присутствовал в его жизни всегда.

– У тебя есть пианино, – заметил Юра, косясь на инструмент, стоящий справа от большого панорамного окна. – Научился играть?

– Нет, что ты, когда мне. – Володя натянуто улыбнулся. – По дизайн-проекту здесь должен был стоять рояль, но сам знаешь, что это очень недешевая вещь. А потом я случайно наткнулся на объявление по продаже старого пианино. А оно белое, в интерьер вписалось…

Ему снова стало неловко. Вспомнилось, как трепетно в юности Юра относился к лагерному пианино, которое постоянно таскали из зала на улицу и обратно. А еще – как он сам себя корил за то, что завалил собственное пианино дома всяким хламом, когда бросил играть.

– Расскажи, как ты живешь? У тебя на… – Володя осекся, чуть не проболтавшись, что видел, сколько людей пришло на Юрин концерт. – В смысле, надолго в Харькове? Какими судьбами вообще?

Юра повел плечами.

– Гастроли. Наконец удалось организовать мало-мальски нормальный тур. Я так давно хотел съездить в Харьков… – теперь запнулся уже он.

Но Володя без лишних слов понял зачем. Он дотянулся до бутылки, разлил по стаканам виски, пригубил из своего. А Юра продолжил:

– Как-то все не получалось. То работа, то семья, то…

– Семья? – автоматически переспросил Володя. – Женат?

На секунду в памяти вспыхнуло ощущение фантомного счастья – Володя вспомнил, как упрашивал Юру в письмах «завести девушку», уверенный, что тот будет счастлив, когда найдет себе спутницу жизни, потому что ни в коем случае не станет таким же, как Володя.

Юра тихонько засмеялся. Нерадостно.

– Да какой «женат», Володь? – Он посмотрел на него со снисходительной улыбкой. – Это не про меня. Семья – это я про настоящую семью: мать, отца.

– Как они?

– Да никак. Мама умерла несколько лет назад, с отцом… сложно все. Давай о чем-нибудь хорошем поговорим, а то как-то…

Так и хотелось сказать, что все по-настоящему хорошее для Володи закончилось двадцать лет назад, а осталось только нейтральное. Ну еще вот собака есть.

Герда, к слову, спокойно уснула, свернувшись клубочком у Юриных ног.

Володя не мог избавиться от ощущения, что они говорят не о том. Нужно было спросить – как ты жил все это время? Скучал так же, как я по тебе? Или забыл меня, сразу как уехал в Германию? Но ведь вернулся, сюда вернулся, под иву! Зачем?

Но Володя не мог. Перед ним сидел чужой человек, незнакомый. Внешне он, может, и напоминал того юного Юрку… Но Володя понимал, что порой и за год человек может измениться до неузнаваемости, а тут и подавно. Между ними – пропасть. Это не просто двадцать лет, застывшие в вакууме, это гораздо больше. Между ними огромный пласт истории, крушение СССР и его последствия, километры дорог, разные страны, разные взгляды, культуры.

Здесь и сейчас сам Володя уже давно не тот подающий надежды комсомолец, восемнадцатилетний вожатый, студент МГИМО. И перед ним далеко не тот Юрка, пионер, шестнадцатилетний хулиган, горе-пианист.

Они другие. И то, что их связывает, лишь кажется огромным и важным. На самом деле того, что их разделяет и отличает, теперь гораздо-гораздо больше.

– Общаешься с кем-то из «Ласточки»? Они все же в Харькове жили, может, нашел кого-то? – спросил Юра.

– Да, конечно. С Женей и Ириной вот дружим…

– Ого! Они до сих пор вместе?

– Да, представь себе. Женя еще долго работал физруком в тринадцатой школе, там я его и нашел… – Володя решил не уточнять, что ходил туда, чтобы отыскать хоть какую-то ниточку к Юре. – Я, кстати, крестный отец их дочери, представляешь?

– Ого! – Брови Юры поползли вверх. – Надо же!

– Их сыну, Паше, шестнадцать, а Оле недавно исполнилось девять. Такая забавная девчонка – активная, веселая, с меня вообще не слезает, когда прихожу. Кстати, учится в музыкальной школе.

– Молодец. А тебя дети всегда любили. – Юра развел руками. – Помнишь этих оболтусов из пятого отряда? Чего только стоил этот, как его… племянник директора. Блин, забыл фамилию…

– Пчелкин? Он, кстати, сейчас в горсовете работает.

– Он-то? Обалдеть! – Юра чуть не подавился куском бутерброда. Володя рассмеялся.

Стало легко и даже весело, стоило вспомнить, что то лето в «Ласточке» было пропитано не только печалью от утраченной любви. А ведь и правда, как много та смена вобрала в себя, столько событий и людей. Неугомонная детвора из пятого отряда, начальство со своим формализмом и коммунистическими причудами. Девочки-красавицы, что постарше. Приколисты-парни. Свежий воздух, солнце, речка, костры, дискотеки, походы…