Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - Ольга Камаева

Первые уроки прошли в томительном ожидании. Все сидели как на иголках, слушали вполуха и то и дело перешептывались, игриво посматривая по сторонам.

Наконец, на третьем уроке дежурные, временно переквалифицированные в почтальонов, начали разносить открытки по классам. У меня сидел злополучный 9 «Д», и, как только дверь распахнулась, стало понятно, что урок можно считать законченным. Все соскочили с мест и окружили мальчишку, который, гордый своей миссией, выкрикивал фамилии и вручал счастливчикам заветные листочки. Толпа вокруг него постепенно редела.

— Все! — объявил дежурный, но не ушел. Порылся в другой папке, видимо предназначенной для посланий учителям, и протянул несколько открыток мне: — Нате!

В глубине души я, конечно, надеялась получить милую записочку, но мысль эту до последнего старательно от себя отгоняла: приятная неожиданность всегда лучше горького разочарования. Открытки легли на стол широким веером, и по классу прошелестело сдержанно-восторженное:

— Ого!

Меня прямо распирало от желания прочитать их тут же, во время занятия. Рука уже потянулась…

— А что вам пишут? — выкрикнул кто-то с галерки.

И тут же со всех сторон заканючили:

— Прочитайте… Ну, пожалуйста… Мы никому не скажем…

Урок грозил быть окончательно сорванным, поэтому валентинки пришлось отправить в стол, а с классом заполнять придуманную в срочном порядке таблицу. Если в голове ветер, пусть хоть руки делом занимаются. Это я и про себя тоже. Учительница, а рефлексы как у пятиклашки.

На перемене никак не могла дождаться, когда все выйдут. Наконец, закрывшись, разложила открытки перед собой. Большинство оказались вполне стандартные: яркие, обильно усыпанные блестками, голубками, сердечками и прочим разномастным амуром.

Но одна выбивалась из этого единого блестящего строя. Самодельная, из обычного цветного картона, с кроваво-красной розой на переднем листе, вырезанной, судя по толщине бумаги и просвечивающим с обратной стороны буквам, из газеты или недорогого журнала. Цветок был очень красивым, и я даже потешила себя мыслью, что отправитель пожертвовал мне свою самую любимую и дорогую сердцу картинку.

Шестым или каким иным по счету чувством я сразу поняла: эта открытка — главная. И написанное в ней — тоже самое главное. Поняла и отодвинула на край стола. Оставила на десерт.

Я читала, стараясь не торопиться, но почему-то все равно получилось быстро. Комплименты оказались самыми неожиданными.

«Мне нравится у вас учиться» неизвестный (или неизвестная?) К., подумав, усилил вставленным наверху «очень!!!». Помарка, но зато какая приятная!

В другой оказалась орфографическая ошибка, но и она вызвала умиление: «Вы — лудшая!» В конце концов, я преподаю не русский язык, чтобы огорчаться из-за такой мелочи.

«Зеленый костюм вам очень идет!» Не зря, Иринка, мы с тобой ноги по магазинам топтали!

Оказалась даже психотерапевтическая: «Когда мальчишки мешают, не обращайте внимания. Они все дураки!» Это точно от девчонки. Видно, тоже натерпелась от них, сердешная…

Настигло и пресловутое «Вы самая классная!». Правда, обошлось без привета — никаких тебе (то есть мне) фамильярностей.

Покоробила только одна. Она превосходила другие всем: размером, буйством красок и даже, кажется, плотностью блесток. Внутри оказалось целое послание: «Уважаемая Елена Константиновна! Поздравляю Вас с праздником. Я всегда стараюсь получать по Вашему предмету только пятерки. Вы очень хороший учитель. Желаю Вам здоровья, счастья и семейного благополучия. Катя Перова, 9 „Г“ класс».

Не знаю, что именно в ней показалось не так. Или то, что в первую очередь девочка писала о своих оценках, а потом уже о том, какая я хорошая? То ли настолько скупой, почти официальный слог, что закралась мысль: а не под родительскую ли диктовку писалась? То ли подпись — полная, со всеми выходными данными, чтобы, не дай бог, учительница не спутала или не забыла, кто именно желал ей счастья и благополучия.

Зато толстый намек на желание получать только пятерки был виден невооруженным глазом. Катя из хронических отличниц, для которых любая другая оценка в итоговом столбце воспринимается как признак ущербности, чуть ли не инвалидности. Но, не имея особых способностей, к старшим классам такие выдыхаются, их пятерки стремительно теряют в весе, да и ставятся скорее по привычке: отличница же. Чтобы по-прежнему числиться в первых, им приходится зубрить, ходить по пятам, заискивать и старательно заглядывать в глаза: «Вы не забыли? Я вам валентиночку отправляла…»

Читала, думала, а все равно была где-то еще. Потом поняла: «самиздат» отвлекает. И вот осталась она. Та самая.

Я пододвинула открытку к себе и несколько секунд разглядывала. Тянула время, боясь разочароваться. Перевернула — сзади еле заметное, написанное карандашом: «Елочке». Почти как «на деревню дедушке»! И ведь дошло! По душе приятно скользнуло: кличка, а звучит ласково.

Наконец, открыла. Внутри не было ни дежурных типографских стишков, ни кудрявых завитушек, ни подписи — не было ничего.

Только четыре слова: «Не уходите от нас!»

Обожгло.

А разве я собираюсь уходить?!

По каким таким первичным или вторичным признакам это определили?!

Неужели мои сомнения и разочарования настолько заметны?

Или потому, что другие не смогли, испугались, не выдержали?

Но я тут при чем?

Неужели еще непонятно, что я-то и смогу, и не побоюсь, и выдержу?!

Да, уважаемые! Особенно теперь, когда выяснилось, что зеленый костюм мне идет, и вообще я самая «лудшая»!

И пусть иногда Сова разносит. А я тогда вспомню: «Когда мешают, не обращайте внимания. Они все дураки!» И все будет хорошо.

21 февраля

Промерзла насквозь. Когда шла домой, поскользнулась, и в уме проскочило: сейчас упаду, и мои заледеневшие косточки разлетятся на сотню мелких осколочков. По ним будут ходить люди, ездить машины, и не останется от уважаемой Елены Константиновны ничего, и нечего даже будет похоронить… В общем, бред на фоне обморожения мозгов.

Я-то ладно, девчонок жалко. Пришли в колготочках, многие без шапок, а стоять пришлось часа полтора. Играть роль осчастливленных народных масс. Кто еще потратит полвыходного на то, чтобы пять минут помахать флажками перед высокопоставленными гостями? А школьники и учителя — всегда готовы. Их уже и не спрашивают — посылают, и все.

Первые полчаса прошли легко. Солнышко, в расчете на которое разделись девчонки, пригревало основательно; вынужденный простой тут же заняли игрой в снежки. Но неожиданно набежали тучки, посыпалось колкое снежное крошево. Ветер нещадно бил им в лица, и терпения хватило минут на десять. Дядечки и тетечки, представлявшие славную местную администрацию, юркнули в спорткомплекс. Мы тоже решили завести детей в холл погреться, тем более что делегация задерживалась, и на какое время — неизвестно. Депутата из Москвы, объезжающего перед выборами вверенную территорию, начальство решило провезти сразу по нескольким объектам, и наш в списке значился последним.

Очень хочу верить, что, когда через несколько лет прочитаю эти записи, сама себе не поверю.

В спорткомплекс нас не пустили.

Точнее, учителям зайти разрешили, а детей охрана оттеснила. Внятно она ничего объяснить не могла, но отрезала: нельзя! Мы начали возмущаться, и на шум выплыла вельможная дама.

— Вам же сказали — можете остаться, — сделала она одолжение.

— А дети? На улице и снег, и ветер…

— …и звезд ночной полет,[6] — состроумничала та. — Сейчас зайдут, ковры затопчут. Мы что, людей через грязь поведем? Вы, когда гостей зовете, наверное, тоже убираетесь, свинарник не разводите.

— Но ведь комплекс для детей открывают, — ухватилась я за последнюю соломинку.

Дама впилась в меня взглядом:

— Вот когда откроют, тогда пусть и приходят, — отрезала она. — Вы ведете детей на ответственное мероприятие и даже не можете объяснить, как нужно одеться. Ну и учителя пошли… Наберут девчонок…

И засеменила прочь.

— А дети?!

— А что, рядом домов нет? Пусть греются в подъездах. Только не все сразу! — бросила она на ходу и скрылась за дверью.

Когда вышла на улицу, всю потряхивало. Хотелось плюнуть на всех — на эту спесивую чинушу, на пославшую сюда Сову, на депутата, из-за которого стольких людей оторвали от семей, — и уйти! И детей увести! Но учителя пофыркали, повозмущались и стали партиями отправлять ребят в ближайшие подъезды.

Раньше слышала, но не очень понимала выражение «вшивая интеллигенция». Думала: грубость, и придумали ее люди невоспитанные, вульгарные, в общем — неинтеллигентные. Сегодня убедилась: правильно придумали. Большинство только рассуждает об идеалах, а защищают эти идеалы единицы. Ну разве может нормальный учитель допустить, чтобы чистота тряпки, пусть даже толстой и красной, была важнее здоровья детей?! И чтобы те с малых лет понимали: и учителя их, и сами они — никто, и звать их никак?! Да никогда в жизни! Но все проглотили. Сопротивляться кишка тонка. И как же после этого интеллигенция не вшивая?!