Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Приклонский Е.

— Сыну... сынку Васылю.

Горло ее перехватывают сильные спазмы, и она то молча припадает головой к моей груди, смачивая комбинезон слезами, то жадно всматривается в лицо мое, прерывисто шепча:

— Живый... вэрнувся, риднэсэнький... Чотыри рокы чекала...

Потрясенный до глубины души и сам чуть не плача, невразумительно бормочу что-то, пытаясь объяснить старой женщине, что я — не ее сын, что я даже не здешний, но она от волнения ничего не слышит, а может быть, просто не понимает, о чем ей говорят, не замечая, что в моей речи нет ни одного украинского слова. Придерживая ее за вздрагивающие худые плечи одной рукой, другой достаю из левого кармана гимнастерки удостоверение личности и протягиваю девушке, стоящей поблизости, чтобы она прочитала матери, что я — не Василий.

Тут вмешивается седоусый старик: [112]

— Ни, стара, цэ нэ твий сын... Який же ж сын нэ прызнае ридной маты?

— И лыце його, и росточок, и голос... и танкист мий Васылько... Як же нэ вин? — не может никак успокоиться расстроенная мать.

Клименко-радист, с которым мы испытываем обоюдную неприязнь, приходит мне на выручку. Мягким, ласковым тенорком он утешает по-украински так жестоко ошибившуюся мать:

— Не плачьте, мамо... не надо. Вернется ваш Васыль, вот как мы... Гитлера добьет и вернется... А этот хлопец издалека, из Смоленска он, русский...

— Эк, растолковал, — прищурился на Клименко старик, сердито шевельнув длинными козацкими усами. — А украинцы, по-твоему, кто же такие? Да ты знаешь ли, откуда Русская земля пошла?

Девушка обняла старушонку, немного пришедшую в себя, и увела куда-то. А от головы колонны уже покатилось:

— По местам! Заводи!

Молодая женщина в светлом нарядном платье (и когда успела переодеться?) бегом провела наши машины через заболоченную низину наперерез поспешно уходящим немецким танкам и автомашинам с пехотой. Она легко перепрыгивала с кочки на кочку, мелькая загорелыми икрами и держа в одной руке туфельки, а другою подбирая подол, чтобы не забрызгать его грязью.

Благодаря помощи этой неизвестной женщины (здешней учительницы, как удалось выяснить замполиту полка) мы успели «прихватить» хвост отступающей колонны и подбить при этом «Тигр» и приземистую среднюю самоходку какой-то странной желтой масти, видимо роммелевскую, прибывшую на Украину прямо из Африки и даже не успевшую сменить свою «шкуру» — камуфляж. На лобовой броне машины, под стволом орудия, нарисован красной краской нахально осклабившийся, широкий, от угла до угла башни, рот. Ствол пушки на этой противной роже обозначал нос.

Это штурмовое оружие было оставлено, по-видимому, прикрывать отход. Оно ловко притаилось на дороге, во впадине между двумя песчаными пригорками, но засада не удалась, так как наши машины, сокращая путь и торопясь оседлать дорогу, наскочили на длинноносую «африканку» с правого борта. Первый же снаряд из головной СУ-152, разорвавшись возле самой [113] гусеницы, проломил желтую бортовую броню. Старая, ржавая подкова, прикрепленная к тыльной стороне башни, так и не принесла фашистам счастья.

До замыкающих немецкую колонну машин было уже, как говорится, рукой подать, когда нашу СУ постигла неудача: мы «накормили» ее пушку песочком. Наводчик после выстрела не подвысил ствол, и наша самоходка, преодолевая какую-то широкую канаву, «клюнула». Пушка при этом слегка задела дульным тормозом противоположную стенку рва. Хорошо, что командир наш был начеку. Тотчас раздалась команда: «Стоп!» Сперва провинившийся Петров, опустив ствол до предела, выскочил из машины и, засовывая руку в жерло чуть не до самого плеча, горстями выгреб оттуда песок с землей, а командир с заряжающим свинтили три трубы банника в одно целое. После этого дружно, всем экипажем, продраили горлышко своей красавице. В результате, пока мы потели, занимаясь ее туалетом, бой с огрызающейся на ходу колонной постепенно удалился от нас.

Догоняя своих, пересекали мы обширную бахчу, разбитую на пологом солнечном склоне балки. День стоял очень жаркий, и всех мучила жажда. Кузнецов, прислушиваясь к отдаленным голосам наших СУ, разрешил ребятам сорвать пару арбузов, но Лапкин и Бакаев быстро вернулись назад с пустыми руками. Ни одного целого кавуна, даже мелкого, поблизости не нашлось: все они были расколоты ударами прикладов или кованого каблука, иные изрублены штыками. Какая сволочная аккуратность!.. Судя по обширной площади, бахча принадлежала какому-нибудь «виртшафтлеру» — новоявленному украинскому помещичку из немцев.

Наша 53-я армия, выполняя поставленную ей задачу, ведет наступление на Харьковском направлении, придерживаясь шоссе Белгород — Харьков.

Во второй половине дня несколько самоходок из разных батарей остановились слева от шоссе в тенистой тополевой аллее, ведущей в недалекое село.

Не доезжая этой аллеи, видели приятную картину: большое немецкое кладбище со свеженасыпанными длинными могилами. Могилы обозначены березовыми кольями (по числу убитых), выстроившимися в строгие шеренги. Колья в каждой шеренге соединены между собой общей жердью — перекладиной, образуя сразу множество прямых католических крестов. [114]

Старые фронтовики говорят, что это усовершенствование изобрели практичные немцы из похоронных команд, чтобы облегчить свой нелегкий труд по изготовлению огромного количества крестов, на которые здесь, на Восточном фронте, спрос в последнее время особенно велик и неизменно продолжает расти. Что ж, ради такого дела мы готовы пожертвовать энным количеством наших березовых рощ. Не обеднеем: берез и осин у нас много.

Несмотря на трудолюбие и аккуратность немецких гробокопателей, по обеим сторонам шоссе то и дело попадаются не убранные в спешке трупы. Некоторые из них из-за жары уже начали разлагаться и отравляют воздух тяжелым смрадом. Особенно бросался в глаза безобразно раздувшийся и поэтому кажущийся огромным труп раскормленного фашиста в черной форме, должно быть эсэсовца. Он валялся слева от дороги, у самого кювета.

Стоим в тени, внимательно посматриваем вперед. Слева — село, в нем наша пехота. Прямо — широкое поле, за ним молчит лесок. Километрах в трех впереди, правее шоссе красиво раскинулось на высоте еще одно село, белея стенами хат среди зелени садов. По словам пехотинцев, немцев там уже нет, и наш замполит, капитан Кондратов, пожилой, спокойный мужчина, отправился зачем-то туда на «Виллисе». Когда «Виллис», пыля, начал подниматься по проселку в гору, откуда-то из-за села послышались глухие хлопки немецких минометов. Как на ладони мы видели зеленый юркий «козлик», мечущийся среди черных разрывов. Один из взрывов перевернул машинку. Бронетранспортер разведвзвода прибуксировал исковырянный осколками «Виллис» с убитыми шофером и автоматчиком и с тяжело раненным замполитом.

Капитан Кондратов, хотя он и суровый с виду, мне лично нравится. Он по-настоящему заботится о людях, но делает это как-то ненавязчиво и никогда не подчеркивает этого. У него простое худощавое лицо, хорошо знакомое всем в полку. Оно может быть и приветливым, и строгим — по обстоятельствам. Только вчера (или позавчера?) замполит вызывал меня к себе, когда колонна наша была остановлена на полчаса для текущего техосмотра.

К моей машине подбежал ординарец, убитый сегодня, и, обратившись к моей спине (я в эту минуту заглядывал в левый трансмиссионный люк), весело крикнул: [115]

— Товарищ техник-лейтенант, вас к замполиту! Отсюда третья хата, слева по ходу, — показал он для верности рукой и двинулся дальше вдоль колонны разыскивать кого-то еще.

На приеме у начальства, даже полкового, в одиночку мне ни разу не случалось бывать, и неожиданный вызов озадачил меня: с чего бы это такая честь? Явившись без промедления, докладываю.

— Вот, — протягивает Кондратов мне небольшую бумажку, — читайте.

Пробегаю глазами быстрые мамины строчки:

«Тов. начальник!

Прошу ответить мне, матери лейтенанта П. (указаны полностью моя фамилия, имя, отчество), адрес его...

Я очень беспокоюсь о нем, потому что мои два письма вернулись обратно, да и от сына нет ни одного письма после трех открыток с дороги на фронт, которые я получила.

Прошу Вас, не задержите ответ. Возможно, изменился номер полевой почты, тогда почему Леся не пишет мне нового адреса. Поругайте его, что он доставил мне беспокойство.

А если его уже... нет, напишите, т. начальник, по адресу:

пос. Сампур, Тамбовской области,

Райком ВКП(б) — Смирновой Александре Григорьевне.

С приветом,

Мать П.»

Кровь ударила мне в лицо, мне трудно поднять глаза от бумаги, но я чувствую, что капитан внимательно наблюдает за мной. Наконец он заговорил:

— Ну, что скажете?

Сказать мне, понятно, нечего, но все-таки, неловко переступив с ноги на ногу, я начинаю лепетать что-то в свое оправдание. И какой черт дернул меня!

— Наступаете? Бои? Та-ак... — Взгляд Кондратова стал жестким. — Значит, черкнуть несколько слов, чтобы мать знала, что ты жив-здоров (а большего ей и не нужно), времени у вас абсолютно нет?.. Садитесь, — замполит указал мне на табурет возле подоконника, где лежал лист чистой бумаги и карандаш, — и пишите!