По ступенькам декабря - Юлия Климова

Но до туалета Воробьев не дошел, потому что увидел на кухне… Альку. Она сидела за столом на табуретке и с огромным аппетитом лопала яичницу с сосисками.

– Привет, па, – бросила она и хрумкнула огурцом.

– Э… А ты же в доме отдыха… или где там?..

– Досрочно вернулась, – ответила Алька, наливая молоко из пластиковой бутылки в стакан.

– Не понравилось? А когда ты вообще вернулась-то?

– Ночью.

– Но…

Воробьев почесал затылок, собрал мысли в кучу, вспомнил о том, что он в трусах и не мешало бы и штаны натянуть, развернулся и… остолбенел.

В углу в плетеном кресле сидела светленькая голубоглазая девчонка и, поставив тарелку на колени, тоже уплетала яичницу с сосисками. Причем уплетала с отменным аппетитом.

– Здравствуйте, – сказала она и улыбнулась до ушей.

«А это еще кто?!» – чуть не ляпнул Глеб Сергеевич, автоматически сцепил руки перед собой и замер в позе «только, пожалуйста, не бейте штрафной!»

– Здрасте, – выдал он, кивнул и устремился сначала в туалет, а затем обратно в свою комнату. Молниеносно одевшись, Воробьев вновь заспешил в кухню. Острая ледяная мысль сверлила мозг, и оставалось только прочитать ее… «А они-то похожи… точно, похожи!» Он не стал анализировать это, даже не удивился, но необъяснимое предчувствие толкало его вперед… – Здрасте, – еще раз произнес он, притормозив около двери.

– Познакомься, папа, – сказала Алька, отвлекаясь от еды, – Даша Кузнецова, моя сестра.

На невидимой машине времени Глеб Сергеевич Воробьев полетел в далекое прошлое. У-у-ух! Захлопнулись дверцы и замигали кнопки на пульте управления – кадры защелкали, перелистывая строчки, голоса, лица… Он сразу вспомнил письмо, имя, фамилию… Слишком тема была непростой и отчасти болезненной – до сих пор заноза в сердце сидела. Но как? Каким образом?! И сходство… Они обе были похожи на мать. Глаза только у каждой отцовские. («Или кто знает эту Дашу?! Может, бабкины у нее глаза?»)

Значит, Алька ездила не в дом отдыха, а в Волгоград?

Решила и поехала?

А с ним даже не обсудила, не посоветовалась?

Его мнение вообще что-то значит или нет?

Он отец, между прочим!

«Люди добрые, да что же это делается! – вспылил Воробьев. – А меня спросили?!»

Отчаяние смешалось со злостью, и первым порывом было отобрать тарелку у Даши и выставить девчонку за дверь! А на дочь наорать хорошенько, чтоб мозги на место встали. И когда она перестанет доводить его до белого каления?!

Но он же выбросил письмо – порвал и выбросил! Клочки полетели в мусорную корзину, оставив проблему позади… Откуда Алька узнала?..

– Какая еще сестра? – выдохнул Глеб Сергеевич, сунул руки в карманы брюк, качнулся на пятках и повторил гораздо громче: – Какая еще сестра, я спрашиваю?!

– Папа, – поморщилась Алька. – Что значит какая? Единоутробная, конечно. Даша тебе писала, объясняла…

От слова «единоутробная» у Воробьева вспыхнули уши, и на лбу выступили капельки пота. Совершенно идиотское слово! Он попытался взять себя в руки, и это ему почти удалось: «Ладно, пусть девчонка поест и убирается отсюда… а Альке взбучку, взбучку устрою! Только с замужеством ее разобрался, а она новую дурь по-быстренькому сообразила! Познакомились? Замечательно! А теперь – скатертью дорога! Полюбили друг друга? Переписывайтесь! Почта у нас исправно работает – претензий нет!»

Даша сидела тихонько, вцепившись в тарелку, и смотрела то на сестру, то на Глеба Сергеевича. Алька велела вести себя тихо, не вмешиваться и делить все на десять, а лучше на сто десять. Вот этим-то и приходилось заниматься.

Своего отца Даша помнила плохо, вернее, без подробностей, и этот высокий черноволосый мужчина с зелеными глазами и прямым носом, несмотря на явное негодование, вызывал неподдельный интерес и отчего-то нравился. Пожалуй, она представляла отца сестры именно таким – крепким, подтянутым, внушительным.

– Я не очень понимаю, что здесь происходит, – сдвинул брови Воробьев. Ты – Дарья Кузнецова?

– Ну да, я же тебе говорила, – доедая сосиску, ответила Алька.

– Я не тебя спрашиваю! С тобой будет отдельный разговор, – резанул Глеб Сергеевич и переключился на «вторую головную боль». – Значит, это ты написала мне письмо?

– Да, – кивнула Даша.

– Документы у тебя с собой есть?

– Да.

– Доказательства?

– Па-а-па, – протянула Алька, – ты опоздал, я уже все проверила.

– Сколько тебе лет? – игнорируя дочь, спросил он.

– Восемнадцать с половиной, – ответила Даша.

– Господи, спасибо! Она совершеннолетняя! – воскликнул Воробьев, глядя на потолок. Почему-то именно этот момент показался ему спасительным – с девчонкой можно не церемониться, и до Волгограда она вполне доберется самостоятельно. Большая уже! – Рад, что вы к нам заехали, Дарья, – переходя на вы, начал он, – но когда, дорогая, вы планируете возвращаться домой? Вопрос этот меня очень беспокоит, знаете ли.

Он и не собирался любезничать или сглаживать углы, наоборот, мадемуазель Кузнецовой лучше сразу понять, что к чему. Нет, в действительности он ей вовсе не рад – до свидания, до свидания.

– А она не планирует, – ответила Алька и, скрестив с отцом взгляды, очаровательно улыбнулась. – Я старшая и несу за нее ответственность… Мы должны быть вместе, и Даша остается жить у нас.

Воробьев мог предположить разные варианты развития событий: например, мадемуазель Кузнецова гостит два (максимум три) часа и убирается восвояси. Он ей готов дать на дорогу денег – пусть летит самолетом! Но даже в самом кошмарном сне, где присутствуют оборотни, вампиры и представители налоговой инспекции, он не мог увидеть такого…

Хватит, он был лоялен целых пятнадцать минут! Что происходит в его доме и когда это закончится?

– Даша, извините нас, – произнес Глеб Сергеевич издевательским тоном и, схватив дочь за руку, потащил ее в гостиную. – Есть вопросы, которые необходимо решить срочно!

– Успокойся и веди себя достойно, – холодно произнесла Алька, когда они оказались одни. – Даша остается, я так решила.

– Нет, – прошипел Воробьев, – не остается. Откуда ты узнала о ее существовании?

– Ты выбросил письмо, но оно пролетело мимо корзины.

– Замечательно! Моя дочь сует свой конопатый нос куда ей не следует! Кто тебя этому учил? Я запрещаю тебе переступать порог моей комнаты!

– Говори, пожалуйста, тише, – нахмурившись, ответила Алька. – Некрасиво так себя вести.

Она ждала этой минуты, очень долго и нетерпеливо ждала. Конечно, папочка взорвется, узнав о ее действиях, и, конечно, у него будет шок, когда он узнает о том, что гостья остается надолго. А не нужно было влезать в ее жизнь, не нужно было лишать ее той соломинки, за которую она однажды ухватилась… Гнилая, правда, оказалась соломинка, гнилая и скользкая, но это никому не дает права вмешиваться со своими чудовищными предложениями!