Сумеречный сказ - Кайса Локин

Вместе с Баюном Марья всю Навь вдоль и поперёк исходила, множество карт местности нарисовала и никаких упырей да волколаков совсем не боялась. Ничто девочку не страшило, покуда рядом был друг дорогой, а память слова заклинаний хранила. Об одном только мечтала Марья: в Явь самостоятельно отправиться однажды. Однако о желаниях этих даже думать ей запретили и строго-настрого наказали: ни ногой из мира тёмных сил одной не выходить. Злило то девочку шибко, одначе делать было нечего — против воли родителей пойти боялась.

— Но ты же сам ходишь в Явь! Почему же мне нельзя одной? — возмущалась Марья, сидя как-то раз на берегу реки Смородинки вместе с Баюном.

— Я двум мирам от роду принадлежу, да и все порталы в межмирье вижу лучше тебя, — ответил Иван, брезгливо поглядывая на мутную воду.

— Вот и неправда, — покачала головой девочка. — Я, как и ты, замечаю проходы в другие миры, а ещё и прошлое мёртвых распознаю — так-то! Все те призраки, что тут ошиваются, были живы когда-то, а я их судьбы, как грамоты, читаю. Ты что, не веришь? — вскочила Марья, замечая лукавую улыбку друга.

— Чуть что, так сразу злишься, — мягко проговорил он. — Я ведь просто улыбнулся, а ты уже себе придумала невесть что. Эх, Марья… Кичишься ты знатно, но сделала мало.

— Моя вина, что меня никуда одну не пускают? Хожу, брожу как неприкаянная по всей Нави, да так, что все дорожки знаю, — девочка скрестила руки на груди. — Может, я бы в Яви полезна была бы? Отец, вон, как помогал хворь изводить, мама тоже мастерица на все руки. У тебя родители знахарями были, сам оборотнем стал сильным. Ярослава с Игорем за водами всеми приглядывают, Кирилл стражем служит. Одна я бесполезная и ничего без ведома старших сделать не могу!

С тоской на неё Баюн взглянул, помочь хотел, да только слова всякую силу теряли, когда печаль в сердце проникала. Жаль ему было Марью, желал он ей весь мир показать, да только не мог против наказа Кощея пойти. Поэтому-то приходилось ждать, покуда девочка не повзрослеет и не научится самостоятельной быть.

— Вань, а поведай мне, что Кирилл стережёт?

Удивлённо Баюн на Марью взглянул и на долю секунды аж дар речи потерял.

— Ты же сама знаешь, что он страж меж Явью и Навью. Кирилл следит, как бы никто к нам не пожаловал из живых, ибо обратно уже не вернётся. Воды Смородинки зачарованы и опасны для…

— Для тех, у кого сердце бьётся, да-да, — перебила его Марья. — Но я о другом, — напрягся Баюн, догадываясь, о чём речь пойдёт. — Что он в том гроте охраняет? Токмо не говори мне, что в горах Отшельницах самая дивная пещера во всей Нави — ни за что не поверю.

Упрямством была наделена Марья не по годам, а посему знал Ваня, что спорить с ней тухло — всё равно на свой лад поступит и доберётся до истины. Вздохнул Баюн глубоко и принялся сказку сказывать, правду в слова лукавые закутывая.

— Знаешь, жил да был на свете один царь…

— Нечего мне тут свои сказки рассказывать, — отмахнулась девочка, отворачиваясь. — На меня твои чары не действуют.

О способностях кота Баюна устрашающая молва по Яви шла. С малых лет в нём талант сказителя жил, а как попал Ваня в Навь, так и развил дары, природой данные. Облик исполинского кота, наделённого волшебным голосом, с годами Иван приобрёл. Мог он любого заговорить и задурманить, волю покорить и со свету белого проводить. Шептались в Яви, что иногда вечерами путники одинокие кота встречали и в лапах когтистых его навсегда пропадали. Однако ж голос колдовской власти особой над обитателями Нави не имел.

— Так ты просто послушай, не поддаваясь чарам, — Баюн расплылся в улыбке, заправляя себе за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос.

— А зачем мне сказки слушать, если я тебя о ином спросила, а? — резко обернулась Марья, губы поджимая.

— Сказки сладки, а истина горька.

— Баюн, — чуть ли не зарычала Марья, вызывая у Вани звонкий смех. Любо было ему девчонку шутливо изводить. — Смейся-смейся, я тебе потом припомню.

— На угрозы мать твоя падка, тебе не к лицу. А сказку ты всё же послушай, глядишь, поймёшь что-то.

Вздохнула Марья глубоко, постаралась все мысли во взгляд испепеляющий вложить, однако ж кивнула и подпёрла кулачками подбородок, приготовившись слушать. Уселся поудобнее Баюн и завёл рассказ голосом бархатным:

— Жил да был на свете один царь, и желал он править всем миром сразу. Утопали его хоромы высокие в богатствах и яствах, слава о нём повсюду стелилась скатертью тёмной. Был этот царь хитрым и подлым, жадным и скользким. Всего ему на свете мало было: в походах старался захватить как можно больше земель, толпами уводил с собой пленных и красавиц, а всё награбленное золото уносил в своё царство. В недрах высокого терема располагались просторные комнаты, где целые горы сокровищ скопились да ослепительно сияли. Боялся царь: как бы кто богатства его не уволок. Мучился, маялся, изводил себя думами тяжкими, да до того дошёл, что сам в сокровищнице спать начал и никого к себе не подпускал. Страдания месяцами тянулись, покуда не отважился царь довериться людям. Слыхивал он, что в землях его обитал колдун злой, который одним только видом своим пугал до влас серебряных всякого. Явился колдун на зов, и принялся царь его просить сокровища защитить. «Пусть каждого, кто токмо осмелится посягнуть на золото моё, проклятия страшные одолеют», — приговаривал царь. Согласился колдун, однако ж не просто так всё было…

Замолчал Баюн, якобы вспоминая, что же дальше в сказке с царём и колдуном приключилось. Не подумал он, как историю закончить лучше, ведь не знала Марья правды всей об отце своём. Не ведала она, что рассказ этот был про то самое злато, что в горе у Кощея хранилось. Не представляла даже, что события те наяву были и Владимир в них не последнюю лепту внёс.

— Не молчи же, расскажи, что после было, — упрашивала девочка, не заметив, как заслушалась гласом ладным.

— Мала ты ещё, чтоб продолжение знать, — отрешённо проговорил Баюн, мысленно оплеуху себе отвешивая.

— А зачем же сказывал тогда, коль дитятко я? Потехи ради?

—