Приснись мне, убийца - Владимир Гриньков

Вольский выдернул из своего портфеля тетрадь.

– Что ж, давайте составим черновик письма. Кому напишем первому?

– Первое письмо будет в комиссию.

– В какую комиссию?

– Которая поставила диагноз. Второе письмо – главврачу больницы.

– Разве с них надо начинать?

– Да. Пусть знают, что скоро предстоит разбирательство. Это поубавит у них энтузиазм слишком рьяно заниматься Олегом. У него будет передышка, это очень важно.

Вольский склонился над тетрадью. Почерк у него был прыгающий и по-стариковски небрежный. Хургин почему-то вздохнул и отвел глаза. Стопка старых журналов высилась на профессорском столе. Несколько журналов были раскрыты и лежали в живописном беспорядке. С фотографии в одном из них на Хургина смотрели двое мужчин – крепкие и вполне довольные собой. Они улыбались, и это были улыбки счастливых людей.

– Погрознее написать? – поднял голову Вольский.

– Что вы имеете в виду?

– Письмо грозное должно быть?

– Нет. Очень конкретное, деловое и спокойное. Они должны понять, что письмо писали солидные люди, от которых не отмахнешься.

– Да, – согласился Вольский. – Именно так.

Солидные и деловые люди – это ему очень понравилось.

Двое мужчин по-прежнему смотрели на Хургина. Они были похожи, как близнецы. И даже одеты одинаково.

– Близнецы? – спросил Хургин.

– А? – поднял голову Вольский. Увидел снимок. – Да.

Развернул журнал обложкой вверх. «Наука и жизнь».

– Люблю читать старые журналы.

– Воспоминания молодости?

– Кто знает? Возможно.

Тот снимок не давал покоя Хургину. Он шарил рукой по столу, как слепой, и не сводил с журнала глаз.

– Вы что-то ищете? – осведомился Вольский.

– Телефон.

– Он стоит правее.

Хургин сорвал трубку аппарата и, пока набирал дрожащей рукой номер, качал головой, будто и сам не верил собственной догадке.

– Алло? – раздался голос в трубке. – Большаков.

– Это братья! – крикнул Хургин так громко, что сидящий рядом Вольский вздрогнул. – Братья! Их двое! Они очень похожи друг на друга! Надо искать его брата!

– Кто это? – спросил Большаков.

– Это Хургин! Игорь Андреевич, у Козлова есть брат! Брат! Вы понимаете теперь, в чем дело?

– У него нет брата, – сказал Вольский.

– Есть! – выдохнул Хургин и вдруг засмеялся. – Есть! Есть! В том-то все и дело! И я даже знаю, как его зовут!

– Как? – спросил Большаков.

– Алексей! Алеша! Вот оно то, чего я не понял сначала! Ведь мне даже имя назвали, а я не обратил внимания!

Глава 44

– Позвольте, я буду с ним разговаривать! – предложил Хургин.

Они с Большаковым шли длинным больничным коридором, и Хургин временами едва не срывался на бег, так ему хотелось побыстрее увидеть Козлова.

– Как все просто оказалось! И в то же время так сложно и запутанно!

– Еще может оказаться, что вы ошибаетесь, – сказал Большаков.

– Нет! – ответил Хургин и нервно засмеялся. – Я чувствую! Я сейчас это чувствую! Помните, я вам рассказывал, что при общении с больным шизофренией врач должен во многом полагаться на свою интуицию? Чувство сопереживания, какой-то отклик в душе должен возникать, своеобразный резонанс. Понимаете?

– Значит, все-таки, по-вашему, шизофрения? – уточнил Большаков.

– Э-э нет! – запротестовал Хургин. – Это я вам привел для примера. Олег здоров. И теперь я это докажу, я вытащу его отсюда. – Хургин даже засмеялся. Он был счастлив и возбужден.

Их встретил завотделением.

– Как он? – спросил коротко Большаков.

– Нормально. Готов к беседе. Мы его подготовили, как вы и просили.

Большаков бросил быстрый настороженный взгляд на Хургина. Тот все слышал и сказал, помрачнев в одно мгновение:

– Я хочу предупредить, что скоро будет серьезное разбирательство. – Обернулся к завотделением: – Вас еще не вызывали с объяснениями?

– Куда? – спросил тот, на глазах уменьшаясь в росте. Вместо ответа Хургин ткнул пальцем в потолок – наверх, мол.

– Я ничего не делаю по собственной инициативе, – огрызнулся завотделением.

Он давал понять, что действует по указанию своего начальства и им, этим начальством, не может быть наказан.

– А я не о вашем главвраче говорю, – безжалостно лишил его надежды Хургин. – О тех, кто еще выше находится. Так что и ваш главврач будет вызван на ковер.

Он блефовал, но слишком сильно было желание хоть чем-то помочь Козлову.

– Не надо никому угрожать, – сказал недовольным голосом Большаков.

– Ставить в известность о близких неприятностях – это еще не угроза, – мстительно парировал Хургин.

Завотделением торопливо распахнул дверь палаты. Козлов лежал на кровати и рассматривал потолок. Рядом, на стуле, дежурил санитар. Он обернулся к вошедшим и окинул их скучающим нелюбопытным взглядом.

– Что скажешь? – спросил завотделением.

– Он в норме.

– Хорошо. Выйди.

Хургин подошел к кровати.

– Здравствуй, Олег.

Козлов повернул наконец голову. Доктор обратил внимание на происшедшую перемену – в глазах засветилась жизнь.

– Вы меня узнаете?

– Да, – ответил Козлов.

Хургин обернулся и посмотрел на завотделением. Тот отвел взгляд, сделав вид, что рассматривает пейзаж за забранным решеткой окном. Они были способны сделать с Козловым все, что угодно: лишить его разума, а затем вернуть к жизни – в любую минуту, когда им это заблагорассудится.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Хургин.

– Нормально. Только голова какая-то…

– Какая?

– Пустая.

Хургин опять обернулся к завотделением и зло сказал:

– Не советую!

– Что такое? – изобразил недоумение тот.

– Не советую! – крикнул Хургин. – Вам это «лечение» боком выйдет!

Его душила злоба.

– Не надо кричать, – сказал Большаков. – Не забывайте, что вы находитесь здесь неофициально.

– В таком случае можете сами заниматься с Козловым! – зло ответил Хургин. – У вас это неплохо получается.

Большаков промолчал. Хургину понадобилось некоторое время, чтобы хоть немного унять разбушевавшийся темперамент.

– Олег, я хотел бы с вами поговорить, – сказал он после паузы. – Давайте вернемся к нашему разговору о вашем детстве. Не возражаете?

– Нет, – качнул головой Козлов.

Хургин достал из папки пачку фотографий.

– Это снимки из вашего альбома, Олег. Ваше детство.

Стал перебирать снимки, раскладывая их пасьянсом перед Козловым. Вот на фотографии маленький Олег со своей матерью. На голове мальчугана пилотка.

– Рассказывайте, – попросил Хургин.

– О чем?

– Об этих фотографиях. Вы помните, как вас фотографировали?

– Да. Это я в детском саду. Пришел какой-то фотограф и за пятьдесят копеек делал снимки всем желающим. Дело было вечером, мама за мной пришла, поэтому мы здесь вместе.

– А вот этот снимок?

– Нас мамин знакомый фотографировал.

Берег водоема. На заднем плане множество людей, Олег и его мама улыбаются в объектив.

– Счастливое время, да? – спросил Хургин.

– Да. Был выходной, мы поехали втроем на речку…

– Втроем? – переспросил Хургин.

– Да. Третий – тот самый мамин знакомый, дядя Женя его звали.

Хургин обернулся и выразительно посмотрел на Большакова. Тот пожал плечами. Он ничего пока не понимал в происходящем.

– Провели там целый день, да? – спросил Хургин.

– До самого вечера.

– Обгорели, наверное, на солнце?

– Нет.

– Что же вы за солнцеустойчивые такие?

– Мы в тени устроились.

– Хорошо это помните?

– Конечно.

И опять Хургин взглянул на Большакова. Потом выложил перед Козловым следующий снимок. Олег, его мать и тетя Алла.

– Это вы в Смоленске?

– Да.

– Надолго ездили туда?

– Не помню.

– А где фотографировались? Площадь какая-то. Это где?

– Не помню.

– А саму тетю Аллу помните?

– Нет.

– Нет! – выдохнул Хургин и резко обернулся к Большакову, зашептал: – Он не помнит ту поездку в Смоленск! Вы поняли, Игорь Андреевич? Он про все может рассказать: про то, как его сфотографировали в детском саду и сколько стоит снимок, про то, как звали маминого знакомого, с которым они ездили на речку. Но он не может вспомнить свою поездку в Смоленск! И тетю Аллу он не помнит! А? Улавливаете? Вы хоть понимаете, почему?

Большаков наконец догадался, но Хургин все-таки его опередил и закончил торжествующе:

– Он никогда не видел тетю Аллу! Это не он на снимке! Не Олег! Это его брат! Брат, которого он никогда не видел!

Оглянулся – не слышит ли их Козлов. Не слышал.

Глава 45

Девушки, в прошлый раз встретившей Хургина у порога, на этот раз не было. Хургин, побарабанив в дверь, обернулся к Большакову и пожал плечами:

– Никого.

– Но старуха-то должна быть. Та самая, о которой вы рассказывали.

– Да, наверное. Но она не откроет. Слишком плоха.

Хургин вдруг подумал, что женщина могла умереть за это время, и их с Большаковым поездка в Смоленск окажется бессмысленной.