Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой. - Надежда Щепкина

— Присаживайтесь, Муралов! Хочу уточнить некоторые позиции в связи с пропажей бриллианта. Я только что вернулся из Новгорода, посетил монастырь, опросил монахинь, ознакомился с материалами дела в местном угрозыске и должен сознаться, что ответов на прежние вопросы я не нашел, а новых привез ворох. Итак, начнем с самого начала — расскажите, почему Вы стали заниматься иконой и как попали в Десятинный монастырь?

Сергей подробно рассказал о задании, полученном от Бенуа.

— Вы впервые увидели драгоценность в монастыре?

— Увидел в натуре впервые в монастыре, но до этого видел на портрете младшей княжны Запрудской работы художника Танеева.

— Как попала реликвия дома Запрудских на оклад чудотворной иконы Десятинного монастыря?

— Я доподлинно не знаю, но со слов игуменьи мне стало известно, что реликвию передала монастырю одна из монахинь в обмен на разрешение остаться насельницей в монастыре.

— Вы можете назвать имя этой монахини?

— Нет, не знаю, — схитрил Сергей.

— Знаете Вы все отлично, ну да ладно. Расскажите-ка подробно, как состоялась Ваша первая встреча с иконой?

— Икону в окладе по требованию игуменьи принесли из ризницы.

— Увидев реликвию, вы не заподозрили подделки?

— Во-первых, помещение было очень плохо освещено, и заметить подделку в неверном свете свечей было невозможно. Но главное — я так был ошарашен, увидя знакомый предмет в столь неожиданном месте, что ни на чем другом сосредоточить свои мысли не мог. А затем, когда я немного пришел в себя, я углубился в изучение иконы, которую мне предстояло реставрировать, а она находилась в плачевном состоянии. Так что мне было не до оклада.

— Вы работали с иконой в окладе?

— Нет, конечно. Он мне мешал, и я попросил убрать его.

— Кто и как снимал оклад?

— Оклад снимал я. Икону принесли в оборудованную для меня мастерскую.

— Вы снимали оклад в присутствии свидетелей?

— Нет, я снимал один, затем я завернул оклад в холст и тщательно перевязал веревкой крест-накрест, несколькими узлами. После этого я позвал старицу, и она унесла пакет.

— Кто монтировал оклад после реставрации иконы?

— Я монтировал.

— Вы не заметили — Ваша упаковка не была нарушена?

— Я не обратил на это особого внимания, но думаю, что если бы было что-то не так, я бы заметил.

— Когда Вы распаковывали оклад и монтировали его, кто-нибудь присутствовал при этом?

— Нет, я был один. А к чему Вы клоните?

— Ни к чему. Я просто скрупулезно восстанавливаю цепь событий. Мне известно, что Вы на время покидали монастырь. Как долго и с какой целью? С кем Вы встречались во время этой отлучки?

— Я уезжал на десять дней. Дело в том, что в иконе был поврежден не только красочный слой и грунтовка, но была разрушена и часть доски. С такой работой мне не приходилось сталкиваться, и мне потребовалась консультация моего учителя Ивана Илларионовича Куницына. Я был у него в Петрограде.

— На эту консультацию Вам потребовалось сколько дней? Сколько раз в это время Вы посещали Куницына?

— Один раз.

— Тогда, чем Вы были заняты остальное время?

— Мне потребовалось время, чтобы разыскать и закупить требуемые для работы материалы и ингредиенты согласно рекомендациям Куницына. Кроме того, нужно было достать денег на эти покупки. Все это оказалось непросто. Помимо того, мне пришлось зайти в Эрмитаж, чтобы доложить моему руководству о том, что работа гораздо сложнее, чем я рассчитывал, и времени займет значительно больше. Надо было решить, кто будет руководить реставрационной мастерской на время моего отсутствия.

Оплывшие веки Тарасова образовали узкие щелочки, сквозь которые пронзительно и насмешливо проглядывали черные зрачки.

— Мне известно, что господин Куницын в ту пору собирался эмигрировать во Францию, что он и осуществил позже вместе с известным ювелиром Яковом Моисеевичем Вайсманом, который тоже проживал поблизости. Вы встречались с Вайсманом?

— Нет, не встречался, и это имя мне незнакомо.

— Кто может подтвердить Ваши слова?

— Во время этой отлучки я постоянно общался со своим другом художником-иллюстратором Николаем Федоровичем Мокрухиным, думаю, он сможет подтвердить мои слова.

— Я уже говорил Вам, что вернулся из Новгорода, — продолжал Тарасов. — Удалось найти то бревно, которым были заперты двери сгоревшего сарая. Его сохранили, как вещдок. На нем, действительно, не оказалось ни одного обгоревшего пятнышка. Таким образом, версия «несчастный случай» отпадает полностью. Совершенно ясно, что произошло умышленное убийство. Я изучил протокол осмотра места происшествия и данные экспертизы и обнаружил необъяснимые факты. Башмак пострадавшей находился довольно далеко от трупа, так же как и нательный крест. А вот рядом с трупом была найдена металлическая пуговица от исподней юбки игуменьи. Можно допустить, что в момент загорания юродивая разувалась, чтобы лечь спать, наличие пуговицы тоже можно как-то объяснить. Но совершенно необъяснимо, что нательный крест оказался в стороне от трупа. Истинно верующий человек, каковым изображала себя юродивая, не снимает нательного креста даже в бане. Значит, она была либо не тем, за кого себя выдавала, либо это была не она. Вы говорили, и в протоколе это зафиксировано, что подозреваете, будто «Тася» не та, за кого себя выдает. Поделитесь своими сомнениями.

— Извольте. Первый раз я удивился, когда она испугалась моего предложения написать ее портрет. Меня заинтересовало несоответствие ее внешнего облика и выражения глаз. До этого она ежедневно приходила в мою мастерскую и подолгу там просиживала. Но как только я попытался сделать набросок ее лица, «Тася» поспешно удалилась и больше не показывалась. А позже я нечаянно подслушал ее разговор с военнослужащим из соседней воинской части. Это не был разговор двух любовников. «Тася» тоном, который трудно было у нее предположить, властно что-то требовала у своего сообщника, а он жалобно о чем-то умолял. К сожалению, мне удалось расслышать только пару слов.

— Какие это были слова?

— Сейчас я точно не помню, в материалах следствия они есть. Вспоминается только, что он ее о чем-то умолял, а она настаивала повременить.

— К сожалению, все попытки отыскать следы игуменьи успехом не увенчались. Какое у Вас сложилось впечатление об этой женщине? Не притворялась ли она?

— Отношение о ней у меня сложилось самое уважительное. Она ведь совсем юной девушкой пришла в монастырь и богоугодными трудами заслужила свое положение. Ее любили и почитали насельницы, прихожане и церковное начальство. Помнится, в какое отчаяние она пришла, когда трудами «Таси» исчезла чудотворная икона. Игуменья сочла это смертельным ударом по престижу обители. Если бы икона вскоре не нашлась, возможно, матушка скончалась бы от горя. А когда конфисковали драгоценную утварь, более всех ее угнетало то, что вещи, которые монастырь собирал сотни лет, пойдут по цене металлолома, исчезнут творения великих древних мастеров, погибнут предметы высочайшего художественного уровня. Я не могу себе представить, что такой человек мог бросить монастырь — дело рук своих в трудную минуту, оставить на произвол судьбы руководимый ею коллектив, нарушить обет, данный Богу и церкви, и, выцарапав из чудотворной иконы драгоценный камень, скрыться неизвестно куда, оставив при этом значительные ценности в своем сейфе.

— Как Вы считаете, у нее была возможность покинуть монастырь незамеченной привратницей?

— Да, такая возможность была. Дело в том, что ворота запирались не на замок, а на засов с внутренней стороны. Войти в ворота, минуя привратницу, было невозможно. А выйти — иногда можно было, когда привратница ненадолго отлучалась или вздремнула.

А так как матушка исчезла в момент пожара (до этого ее видели монахини), то во всеобщей панике и суматохе у нее была такая возможность. Только зачем? Невозможно представить, что рачительный руководитель убегает прочь, когда в его хозяйстве пожар.

— Не казалось ли Вам, что игуменья подвержена влиянию, каких либо сект или иных вероисповеданий?

— Да нет, по-моему, она была фанатично преданная православная христианка.

— Как Вы думаете, у игуменьи была возможность, во-первых, заказать изготовить страз, а во-вторых, заменить стразом драгоценность?

— Я анализировал различные варианты и убедился, что ни то, ни другое невозможно. Оклад с реликвией находился в сейфе в ризнице, куда допускалась только одна старица. Ключи от сейфа были лишь у нее и у матушки. Покидать монастырь ни старица, ни келейница, прислуживающая игуменье, не имели права. Выход в город с разрешения игуменьи имели две монахини, которые занимались снабжением. Следовательно, для того, чтобы вынести оклад из монастыря и вручить его ювелиру, старица должна была передать его монахиням, а те, в свою очередь, не могли действовать без указания игуменьи. Аналогичную операцию надо было проделать для возвращения оклада на место. Слишком громоздко, и слишком много людей участвуют в операции.