Франция. 300 жалоб на Париж - Ксения Буржская

Глава двадцать шестая

«Вы что, не видите, что у нас обед?!»

Среди мемов о Советском Союзе и постсоветском пространстве самый большой — про обеды в государственных учреждениях типа почты, потерянные посылки, недоставленные письма, пофигизм и нежелание обслуживать клиента. Все эти «Хатико ждал, и ты подождешь», «Вы что, не видите, что у нас обед» и «Ноги поднимите, я тут протру».

Или кассир, которая болтает по телефону. Или сотрудница колбасного отдела, которая обсуждает юбки и чужого мужа, а работа в стране стоит. Минута ожидания невероятно бесит нас — бывших жителей российского мегаполиса, скорость жизни в котором развита до 28 часов в сутки.

Мы не готовы «висеть на трубочке», нас убивает медленный интернет, мы устраиваем скандал, если в ресторане нам долго не несут счет или стартеры. Мы вообще нетерпеливые, легкие, быстрые люди (сначала говорим — потом думаем), и никому не прощаем ошибок — а ну как он специально хотел меня задеть, унизить, заставить ждать?

Сволочь.

Как-то летела в самолете. Самолет был полон немцев, но передо мной сидела соотечественница в летах. Я (неловкий рукожоп) доставала с полки свой рюкзак (золотой с синими лямками, очень красивый) и случайно задела лямкой пассажирку. Я тут же принесла свои извинения, которые приняты не были: «Нет, ну вообще уже, совсем уже тут, нормальная ты?» — спросила пассажирка. Что бы сказала немка? Или француженка? Или еще кто? Она бы сказала: «Ой, ничего страшного, не волнуйтесь, все хорошо!»

В этом разница между нами, если коротко. Они допускают наше право на ошибку и личные интересы, мы — никогда.

Прихожу к врачу с ребенком в Марселе, администратор щебечет с посетительницей. Беседа очень серьезная, буквально неотложная: «Ой, а я ему говорю… А он? А он мне говорит… А ты? А того помнишь? Тот вообще…» К администратору уже накопилась очередь. Я сатанею. Народ безмолвствует. Беседа течет и продолжается, никто не торопится, внутри меня кипит справедливость, мне хочется кричать:

«Да вы подумайте! Да вы посмотрите! Да что же это делается! Да куда это годится! Да как это называется!»

Народ безмолвствует.

Бессильная, я сажусь на скамеечку и принимаюсь ждать, пока подружки закончат свою ПУСТУЮ, ТУПУЮ, БЕССМЫСЛЕННУЮ БОЛТОВНЮ НА РАБОЧЕМ МЕСТЕ В РАБОЧИЙ ПОЛДЕНЬ. Но больше всего меня волнует вопрос: почему это больше никого не бесит?

Или стоишь в очереди в кассу супермаркета. Стоишь долго, все разгружают свои телеги, как будто сегодня последний день Помпей и потребления. А кассирша (или кассир — разницы нет) болтает с каждым в очереди. Со старушкой — обсудим скидки, с молодежью — Макрона и будущее, со знакомыми — других знакомых. А тут еще кто-нибудь спросит, какой лучше взять сыр или когда вина из Бордо подвезут, и все — ты зависнешь тут навсегда.

Нет уж, пусть она лучше пробивает с каменной рожей, думаешь ты. А народ терпеливо ждет, для них это в радость — перекинуться парой слов со всеми вокруг.

Для них это часть нормального течения жизни, каждый человек интересен и подходит для разговора, каждый может ошибаться и имеет на это право, каждый может делать, что ему нравится, и я понимаю это, я тоже делаю так.

У нас иначе: даже если я делаю вот так, совершенно не значит, что ты тоже можешь так делать. Что за чушь? Все прыгнут и ты прыгнешь? Не будь идиотом.

Я отправляла открытку в Москву, но она улетела в Румынию.

Я отправляла открытку в Санкт-Петербург, она пришла через три месяца.

Я приходила к врачам вовремя, но каждый раз ждала еще час или два.

Я уставала ждать еду и счет, потому что ужинать надо медленно и в неспешной беседе, но часики тикают, и больше уже невозможно ждать.

А потом еще улыбаться и разговаривать с ними? Да вы с ума сошли!

Окей, это можно понять, но привыкнуть — нельзя. Годами, столетиями и веками мы оттачивали эту холодную отстраненность, это желание поскорее отделаться, отмахнуться, бежать по другим делам. Мы кричим на детей, потому что на нас кричали и кричали на наших мам, потому что «ноги уберите», «не толпимся» и «вас много, а я одна».

Учительница в школе говорила нам: «Рты закрыли, а тетради открыли».

Учительница говорила: «Для особо одаренных повторяю еще раз!»

Или: «Не класс, а дубовая роща».

Или: «А голову ты дома не забыл?»

«Не банк, а дубовая роща», думаю я, когда понимаю, что они потеряли мое досье, а карту перевыпустят только на следующей неделе. «А голову ты дома не забыла, мадам?» — хочу спросить я, когда вижу администратора, записавшего меня не на то число.

Их много, а я одна — и все, что они делают, то, как они живут, невыносимо, ужасно, бесконечно раздражает меня, а то, что я ехала сегодня не в том ряду, а потом повернула налево, и все пропустили меня, так это ничего, со всеми бывает. Как говорила писательница одна в повести известной, «извинюсь — не расстреляют».

Глава двадцать седьмая

Звонок для учителя

Когда я училась в школе, в школе я не училась. Я туда с удовольствием ходила, болтала с подружками, пила пиво на берегу пруда вместо английского и истории, ела песочную полосочку из буфета и котлету на хлебе в столовке, мечтала, глядя на капли дождя, бегущие по стеклу, на уроках французского, влюблялась в учительницу биологии, писала стихи и рассказы на уроках алгебры (химии, физики, геометрии) в толстой тетрадке 48 листов, делала подарки малоимущим странам в контурных картах значками полезных ископаемых на уроках географии, играла в спектакле к Новому году и изображала пение в хоре. Словом, делала что угодно, но не училась.

Почему? Мне было неинтересно. А еще я считала, что это все (кроме литературы) мне никогда в жизни не пригодится.

И была права: я легко обхожусь без логарифмов и функций, без химических реакций и знания, где на карте находятся Фареры и какому из серверных государств они принадлежат.

И была не права: теперь я и лампочку не умею вкрутить толком, а еще мне кажется, что диван-книжка сложится подо мной, потому что физика предметов мне неведома.

Система европейского образования, с одной стороны, более правильная: сначала ты получаешь общие знания о мире. Не в смысле «Москва в России», «уголь в Керчи», а главные