Наедине с футболом - Лев Филатов

Не могу судить, нужен ли талант диспетчеру на железной дороге, но футбольного диспетчера как раз талант и создает. Точно пасовать в ноги ближнему партнеру умеет каждый мастер. Дать длинный пас вперед на открытое место, назначив и угадав участок прорыва, – таким даром наделены немногие. Диспетчер читает, предугадывает и направляет игру, от него зависит ее темп. Мне трудно представить сборные Франции и Бразилии 1958 года без Копа и Диди так же, как и сборную Англии 1966 года без Чарльтона. Без них они были бы какими-то другими, может быть, и сильными, но попроще…

…Раймон Копа, бойцовый петушок, гордость французского футбола. Осенью 1955 года на «Динамо» в матче сборных СССР и Франции я видел его в роли центрального нападающего с Пьянтони, левым инсайдом, но еще без Фонтэна. Видел три года спустя на шведском чемпионате в матчах со сборными Бразилии и ФРГ, с Пьянтони и Фонтэном, во главе команды, оставшейся в памяти и с той поры французами не повторенной. На шведских стадионах Копа играл сзади Фонтана, счастливый, что ему есть кому посвятить свой комбинационный дар. Он заряжал Фонтэна, а тот стрелял взрывными рывками и ударами по воротам. Я зачислил Копа в среднюю линию, будучи уверенным, что сейчас, когда остановились на трех-двух форвардах, он стал бы полузащитником. Он был им по складу своего дарования.

Копа делал с мячом все что заблагорассудится. Даже играя центрфорвардом, он уходил подальше от ворот противника, чтобы на свободе получить ненаглядный мяч и уже оттуда пуститься с ним в извилистый путь, обманывая и обводя встречных и поперечных. С такими искусниками защитники не знают что делать. Не знали раньше, не знают и теперь. Пойдешь на него – останешься обведенным и в этот момент кто-то из его партнеров окажется без сторожа. Хорошо, если этот дриблер, упоенный успехом, упрямо и слепо идет дальше: тогда он рано или поздно о кого-нибудь споткнется. Ну а если ему в радость сразу же отослать мяч туда, где мелькнул просвет в рядах защищающихся, если ритм игры звучит в нем как метроном, повелевает им и он все делает в этом беспроигрышном ритме, то, сколько ни старайся, как его ни сторожи, он найдет тонкое место и прорвет оборону – финтом ли, пасом, «стенкой» или неожиданным ударом. Таким человеком, радостно послушным единственно верному ритму игры, и был Копа, быть может самый музыкальный из футболистов.

…Диди я видел в четырех матчах чемпионата мира 1958 года. Тогда его объявили идеалом диспетчерской службы. Прошло несколько лет, и теоретики стали выражаться так: «Эволюция футбола потребовала, чтобы на смену малоподвижным диспетчерам типа Диди явился диспетчер быстрый, подвижный, играющий по всему полю от ворот до ворот наподобие Чарльтона». В биографии Диди был странный, загадочный эпизод. Его, тридцатилетнего, всемирно известного, пригласил находившийся тогда в расцвете мадридский «Реал». Там Диди оказался на лавочке, за линиями поля, и вскоре был вынужден вернуться на родину. А вскоре, в 1962 году, он – один из героев чилийского чемпионата, уже двукратный чемпион мира. Мне трудно судить об этой истории. Помню, в прессе мелькнуло, что в основе непризнания Диди в «Реале» лежала ревность Ди Стефано, главной фигуры этого клуба. Все может быть в непростой футбольной жизни.

Мне же представляется, что Диди необходима была бразильская игра, как рыбе вода. Бразильцы сочли приемлемым для себя и атлетизм, и скорость, и жесткость в отборе мяча – все то, что некогда считалось признаками европейской школы. Но при этом они ни на йоту не поступились своим артистизмом в обращении с мячом, что продолжает их выделять среди всех остальных команд. Мало того, этот артистизм позволяет им вести игру раскованно, они не запрограммированы на все полтора часа. Они безбоязненно позволяют себе менять быстрый темп на медленный, могут середину поля проходить то одним рывком, а то и десятком неторопливых передач, могут позволить противнику поиграть, а потом нанести разящий ответный удар. Эту бразильскую аритмию, естественно, подметили и стали считать признаком хорошего тона. Но мне не кажется, что бразильские тренеры ее изобрели. Она естественна для команды, где каждый футболист любит мяч и знает все тонкости и уловки обращения с ним. Будучи в Бразилии и повидав кроме сборной команды клубные, юношеские и «дикие» пляжные, я смог убедиться, что так там играют все.

Диди как раз и был мастером, выращенным на такой игре, он в законченном виде ее и выразил. Чарльтон, который будто бы вытеснил Диди, играл в английской команде, играл в английский футбол, и было бы странно ему играть, как Диди.

В мае 1971 года Чарльтон представился нам в Лужниках в команде «звезд» на прощальном матче Яшина. «Звезды» играли без репетиций, не были как следует организованы и потому не могли поддерживать ровного темпа. Это была непринужденная игра, где каждый смотрелся отдельно. Тогда Чарльтон восхитил зрителей своими длинными безошибочными пасами, которые главным образом и позволили «звездам» выглядеть командой. Так вот, в той игре Чарльтон напомнил мне Диди. То, что Чарльтону удалось в благодушных обстоятельствах юбилейного праздничного матча, Диди делал в накаленной обстановке чемпионата мира.

У Диди красивое, без улыбки лицо. Его портрет на редкость точно совпадает с манерой его игры, и мне достаточно на него взглянуть, чтобы вспомнить, как играл этот человек, хотя с тех пор прошло много лет. Бразильцы искали Диди, чтобы отдать ему мяч. В этом прорывалась прямотаки детская доверчивость: пусть Он решает, что делать. дальше, ему виднее. И Диди как старший принимал на себя ответственность и великодушно управлял своими талантливыми молодыми и резвыми товарищами, посылая их в прорывы там, где, как он предугадывал, это было возможно.

Передача – это диалог, стремительный, двигающий вперед действие. В ней обязательно участие двоих – дающего и принимающего. Диди был обеспечен вниманием, к нему «прислушивались». Когда мяч был у него, нападающие приходили в движение, и тут он решал, к кому обратиться. Ему беспрекословно верили. Я не помню ни единого жеста неудовольствия по поводу того, почему он отдал мяч не тому игроку, а другому. Более всего удивляли резаные, обводящие пасы Диди, когда мяч летел по кривой, обманывая пытавшегося его перехватить, и приходил по адресу. Диди не запомнился бегущим; мне даже кажется, что это ему не пошло бы – он был выше суеты. Но этот человек настолько ловко и быстро управлялся с мячом, что игра вокруг него не только не знала заминок, но и получала дополнительное ускорение. Если же Диди медлил, то неспроста – он давал знак к перемене ритма, к перестановке сил. Он, как никто, чувствовал бразильскую игру, которой чуждо однообразие.

«Ушедшим в прошлое» объявили Диди европейские эксперты после чемпионата 1966 года, когда бразильцы оказались поверженными, а под победу англичан экстренно подводили теоретическую платформу. Но когда я наблюдал за сборной Бразилии в 1970 году, в Мексике, я нисколько не сомневался, что и эта прекрасная команда отдала бы Диди его место, ибо она играла в его стиле, по его рисунку.

Наверное, и в футболе несерьезно «сбрасывать с корабля современности» великих мастеров. Они потому и великие, что знали и умели то, на чем стоит игра от века, независимо от изменений, происходящих с течением времени.

…Самый простой из всех «звезд» – Чарльтон. Самый обыкновенный. В глаза не бросается, наружность вполне заурядная. Среднего роста, среднего сложения, рано облысевший, лицо малоподвижное, не отмоченное каким-либо своеобразием. Скромный, незаметный человек, из клерков, которые тысячами ходят по Лондону в котелках, с зонтами-тросточками. Лишь приглядевшись, чувствуешь, что держит он себя с достоинством. Впрочем, быть может, это ощущение появляется потому, что приглядываешься ты к Чарльтону и не можешь допустить, чтобы в нем не было ничего, что объясняло бы его игру.

Но игра-то его проста. Если представить, что он точно так же много бегает, пасует, обводит, бьет по воротам, но при этом частенько ошибается, то мы вынуждены будем признать, что таких игроков на белом свете немало. А Чарльтон оставил о себе память как об игроке не ошибавшемся, благодаря чему и живет его имя. Играя по всему полю (казалось даже, что оно ему коротковато), он не ошибался в выборе позиции в обороне и в отборе мяча; делая рывок, не ошибался в том, что на облюбованном участке встретит мяч; не ошибался, руководя партнерами своим сильным смелым пасом; не ошибался и когда выскакивал па ворота и бил просто, прямо и метко. Никаких необычайных, немыслимых, неповторимых движений. Естественную, логичную игру он довел до совершенства, и в его исполнении она приобрела черты искусства. Если лицезрение иных «звезд» заставляет нас вздыхать: «Уму непостижимо, таким надо родиться!» – то в Чарльтоне нет ничего обескураживающего. В этом он сродни Пеле.

Если мальчику твердить: «Играй, как Мюллер (или Эйсебио, или Гарринча, или Бест)», то это дурость и обман. У тех игра предопределена телесными особенностями, нестандартным сложением. Наказ «играй, как Чарльтон» допустим и полезен. В выносливости и быстроте Чарльтона, в отточенности его пасов и ударов, в его ориентировке, когда он среди толпы игроков не блуждает и не спотыкается, а словно разгуливает по подметенным дорожкам своего сада, – во всем этом прежде всего угадывается, что он честно служит футболу, проник в его суть и научился лучшим образом делать то, что могут и другие на его месте, если поставят себе такую же цель. Он не кажется «родившимся Чарльтоном», он кажется «сделавшим себя Чарль-тоном».